UNUSUAL

ПЕРСОНАЖ

ОСНОВНЫЕ ДАННЫЕ
Полное имя
Mélodie Epuisé Petite [melɔdi [epuisé] pətit] – Мелоди Эпьюсе [эпьюсэ] Пётит.
В переводе с французского означает «маленькая измученная мелодия», но это мало кого беспокоит. И все-таки не зря говорят, что человеческая судьба зависит от имени, ведь, как бы ни хотелось обратного, жизнь мадам протекает именно так – именно своей собственной маленькой страдальческой сонаткой.
В сторону Пётит можно услышать массу исковерканных, а то и правильных сокращений, вроде: Мел, Мелли, Ди, Мелод – вероятность, что Мелоди действительно повернет свой острый подбородок в вашу сторону после этого, равна нулю. Единственное обращение, кроме стабильного «Мелоди», которое воспринимает на свой счет девушка это «Мадам», ставшее уже именем собственным в стенах дома.

Дата рождения и возраст
20 лет, 26 августа 1992 года; знак зодиака – дева

Принадлежность
Нейтралитет.

Занятость
Домохозяйка? Назвать Мелоди домохозяйкой – вздор, потому что по дому она ничего не делает, готовит еду безмерно редко, а уборка Мадам только снилась. Так кто же ты все-таки, милая моя содержанка? И с этой профессией у вас все не складывается. Пожалуй, единственное, что в точности подойдет Мелоди – это «ребенок искусства», потому что это единственное, что действительно девушка производит на свет, кроме своих томных вздохов.

Семейное положение
Не замужем.
Замужем никогда не была, и более того, не имела никаких отношений с представителями противоположного пола. Мужчин сторонится, разве что Данте допуская в свою темницу головы. Асексуальна на данный момент.

Способность
Отсутствует.

Навыки

ХАРАКТЕРИСТИКА И БИОГРАФИЯ

Внешность
coco rocha

Характер
«Мелоди, прекрати, пожалуйста, ты всех раздражаешь» - слышу я голос матери из-за спины. Голос ничего не меняет, со звучанием голоса ничего не приходит в мою прохудившуюся душу: ни стыда, ни совести - ничего. Я продолжаю щелкать колпачком от ручки все чаще и чаще, уставившись в одну точку, в моей голове стремительно рисуются слова и фразы. Задумчивость – перманентное состояние, и даже я не знаю, прощаемся ли мы с ним хоть ненадолго. «Мелоди!» - кричит мать мне в спину и отнимает у меня ручку. Я беспомощно поднимаю вверх обе ладони, мировой знак о вывешивании белого флага капитуляции. Я сдаюсь. Я правда сдаюсь, эта женщина совсем не позволяет мне думать. Мать забирает ручку из моей сжатой руки, а я чувствую, как вместе с этой обычной авторучкой мои мечты и мысли покидают меня навсегда. Без этой клацающей ручки они ко мне больше не вернуться.

«Мелоди!» - сверху крик матери слышится слишком грубым и колким, что заставляет волей-неволей чуть вжать шею в плечи. Эту женщину опять заботит порядок на моем столе. Иногда мне кажется, что я высыпаю пыль на только что вымытый пол, или, скажем, швыряю волейбольный мяч в стену, а не разговариваю с этой женщиной. Она снова перекладывает мои брошюры, касается своими костлявыми пальцами моих рисунков, задевает своими загрубевшими ладонями мои игрушки. Стерва. Эта странность появилась еще тогда, еще в глубоком детстве, когда я ходила в прохудившихся башмаках. Я ли это была? Никто не бывает так педантичен, как на то способна я. Окиньте взглядом мою большую комнату, где бренное тело находит себе покой на время ночи: все вещи на своих местах, лишняя пылинка не упадет на темно-коричневый каркас кровати, ни одна пушинка не выбьется из подушки без моего на то разрешения, и среди этой больничной, инкубаторской чистоты вы нарываетесь взглядом на мой стол. Стол завален бумагами, карандаши разбросаны в хаотичном порядке, брошюры, книги, рисунки, журналы – как это могло затесаться в такую стерильность? И этот стол всегда будет таким, потому что я не могу по-другому, потому что это мой порядок для работы, потому что все на своих местах, и я отлично завершаю эту рабочую обстановку.

«И в кого ты такая алкоголичка?» - её недоумение читается на лице без всякого труда. Алкоголичка. Звучит забавно, когда я несколько раз прокручиваю слово в голове, сопоставляя это с собой. Алкоголичка. Если люди считают алкоголизмом разборчивость в алкоголе – это грустно. Я поджимаю губы, безразлично приподняв вверх плечи. В алкоголе я действительно разбираюсь, и никому не позволю поить себя безназванной отравой, купленной по дешёвке в магазине напротив. Не пью крепкий алкоголь, да и вообще, больше бокала вряд ли выпью, но обязательно чего-то качественного. Отдаю предпочтения красному вину, но и белое тоже вполне сгодится. «Алкоголичка», проносится у меня в голове, и я стираю из памяти любые ассоциации всплывающие к нему. Теперь алкоголичка – это женщина, знающая цену хорошему вину, разбирающаяся в сортах и марках алкоголя. Девушка напротив меня за столом – психиатр, пытающийся вставить мои мозги на место, и она всегда остается со мной на ужин.

Если Вы еще не сбежали от ходящей катастрофы, имя которой Мелоди – бегите. Бегите и спасайтесь, никого не щадя, сметая все на своем пути и раздавливая подошвами дорогущих туфель головы таких же паникующих. Бегите, вперед, а Мелоди пока утроится уютнее в кресле, и понаблюдает за этими тараканьими бегами. Как скучно. Этот скучающий вид – её постоянная атрибутика, лицо, верой и правдой носимое двадцать четыре на семь, не смущаясь и не натирая своего настоящего. Этот совершенно отрешенный, безразличный вид – главный козырь в рукаве у мадам. Мадам не любит людей, часто их сторонится, пользуется каждым человеком, дабы стереть крапинки слез со своего лица. Каждый человек, приходящий в жизнь Мелоди Пётит – так или иначе, слеп и глуп. Каждый из них, как считает Мелли, безнадежно потерян для такого бездарного века нашей современности. Томный вздох, воображая себя Тургеневской барышней. «Эти люди, они думают, что знают все. Они не принимали наркотики и не умирали, так откуда им знать?» – бесчувственно пожимает плечами мадам. Она ничего не говорит в слух для чужих, совсем никогда. Только Данте выуживает из её ровных зубов пару слов, неудачное предложение или скользкий смех. Мадам устало садится в кресло, апатично уставившись в окно, из которого нет-нет, а доносится шум города. Такие люди оправдывают поговорку « в тихом омуте черти водятся», и в нашей дорогой мадам чертей поселилось с их самую чертову дюжину. Из таких людей вырастают озлобленные монстры, готовые сожрать твою голову, оставив только обласканный языком череп. Больше ничего. Но люди об этом только догадываются, наблюдая за твоей напыщенной вальяжностью и брезгливостью. Ты, Мелоди, ведешь себя не как женщина из этого века, даже не так, как девушка из этой эпохи. История искусств поселилась в твоей голове неотъемлемым желанием выжить, и прижилось, на редкость удачно. Мадам «две головы в одном теле», миссис Змей Горыныч-неудачница, совмещает в себе припадки сумасшедшего, как минимум двоих людей. Противоречишь сама себе, ругаешь саму себя, часто не находишь причины, почему именно такое решение приняла. Просто иногда твой личный мистер Хайд затыкает тебя, ставит в режим «умри ненадолго» и вершит твою жизнь так, как это нужно ему. А ты бы умерла? Не спрашиваю. Ты бы с радостью умерла, дорогая Мелоди. Ты готова к этому дню с тех самых пор, как впервые ощутила себя взрослой девушкой, проснувшись на покрывале с кровью. Мадам закрывается у себя в комнате, принимает упаковку снотворного и убеждает себя в том, что смерть – это на самом деле невообразимо прекрасно, безобразно желанно и непозволительно роскошно. А потом мадам просыпается, укутав свою оставшуюся жизнь в траур по собственной смерти. При всех своих гуманистических взглядах на мир – эта рухлядь слишком строга к людям, что бы упустить возможность добиться чего-то самому, или, например, умереть. Смерть же, на самом деле, совершенно лишена этой расхлябанности, анархичности и бездействия жизни. Мадам трудолюбива и пунктуальна, чего требует и от других. С мадам обреченные люди живут как на вулкане: манимые её женственностью и повадками дам века эдак восемнадцатого, находят себе ужасную занозу в заднице. Каждый новый человек – он проходит её испытания, чтобы остаться здесь, в этом доме. Каждый из этих бедняг, работающих на Эберхарта, обязаны пройти через воспаленное сознание Мелоди. Только что будет на этот раз она еще не придумала.
Терпелива до отказа, смиренна и тиха до определенного момента, пока злополучная последняя капля не упадет в её колодец. К слову о каплях – обидчива и мстительна. Склонна к садомазохизму в моральном его применении, все свои болячки на изъеденном молью сердце до последнего бережно обхаживает, пока в один прекрасный момент ей не хочется вновь пустить в себя эти привязанности, боль и радости. А потом зализывает раны, как побитая собака. Каждый раз, все заново и заново. Пока смерть не разлучит вас: мадам и все её несчастные любови. А любила она много, и всегда безответно. И каждой её новой любовью становился герой из какой-нибудь книги, откуда она и переняла образы, наполнив себя ими до отказа.
Неправильная женщина – не любит детей. То есть, конечно, не выступает в рядах позиционеров за детское истребление с нашей планеты, но и за доброе слово не станет оставаться с маленьким человеком наедине.
Мелоди кто же ты? Ты маленькая девочка, запертая в теле состоявшейся девушки, или наоборот? Смотрите на неё, на полуприкрытые глаза, на небрежно сложенные на груди руки, на скелет её плечей, внимательнее смотрите, пока не столкнетесь с ней взглядом. Потому что на вас посмотрят разные люди. Каждый раз – разный человек. Здесь есть и старая женщина, и маленькая девочка, и даже Анна Каренина, готовая лечь под поезд. И если кто-то скажет, что она «того», сомневаюсь, что он останется жив, но он будет прав. Он будет прав, как никогда, потому что у Мелоди действительно проблемы с головой. Замкнута и осторожна. Съеживается при каждой попытке к ней приблизиться. Неровно пишет записки, если что-то необходимо сообщить. Другая. Но вы навряд ли заметите её в толпе, вряд ли вы вообще узнаете о ней.
Она останется здесь. Мадам повелитель своих вкуснопахнущих книг. Мадам властитель судеб двух своих конореек. Мадам молчаливая усталость, свернувшаяся в клубок на диване. Тонкая и трогательная она останется здесь, в этих стенах: не пленница и не бунтарка, не пытающаяся бежать и сердцем привязанная к дому. К дому ли?

История
Место рождения: Пригород Тулузы, Франция.
Место жительства: Берлин, Германия
Родственники: Epuisé Petite – мать; мертва. Boviare Petite – отец; мертв.
Биографические факты:
Все началось без трагедий и искаженного мероприятия, просто у здоровой женщины и здорового мужчины родилась здоровая, выношенная дочь, которую всеми возможными и невозможными способами залюбливали ну разве что не до смерти. И все было бы у этой семьи замечательно и распрекрасно, чудесно и безоблачно, если бы семья не была очень бедной. Бедной, конечно, их назвать тоже трудно, потому что для бедности нужен хоть какой-то капитал, а семья миловидной девочки Мелоди перебивалась на отцовское пособие по безработице, вдвое меньше прожиточного минимума. Наверно, будь они живы, Мелоди бы непременно задала бы им массу вопросов, но увы. Это случится еще нескоро, впереди у семьи еще несколько лет, проведенных где-то в странных полуразрушенных квартирах, где всегда было холодно.
Знакомьтесь, я – Мелоди Пётит, и я никогда не буду с Вами разговаривать. Если Вы нашли это письмо – не читайте его, потому что эта не та история, которую хочется искать. Я пишу это письмо, чтобы потом выбросить его из окна одиноким самолетиком и навсегда проститься со своим прошлым, закрыть глаза и больше никогда не вспомнить прошедших дней. Сегодня будет мое новое рождение, воскрешение давно потухшей звезды, распятие страданий. Вы будете главным гостем моих странных сказок, которые я бы рада выдумать, но, увы. Вы часто найдете здесь это ёмкое слово «увы», потому что некоторых вещей мне, правда, жаль.
Я расскажу вам про отца, и назову это первой главой. Первой главой, а может быть, больной головой, его или моей. Отец сильно пил, но еще сильнее он бил мою мать. Я не помню их лиц, и не помню запаха алкоголя, которым разило от отца за три километра, но я помню свою детскую ночнушку, сильно поношенную и дырявую на рукаве. Поначалу, в тканях этой ночнушки я прятала свою зажатую между согнутых коленей голову, и кровь в моих ушах меня оглушала. Папа сильно кричал, и тогда я забиралась в тумбочку, затыкала уши собственным сердцебиением и сдерживала комок тошноты, подкатывающий к горлу. Уже тогда появился этот комок. На самом деле я уверена, что этот комок состоит исключительно из человеческих обид и разочарований. Папа стал моим первым разбитым зеркалом надежды, моей первой потухшей мечтой, моим первым погашенным светочем. Уже тогда, в этой самой тумбочке, скрючившись подобно акробатке, мой отец стал моим комком, костью а горле, застрявшей за обедом в честь дня Благодарения. Моя маленькая нелепая смерть под именем родного отца. Когда папа перестал кричать и я немного подросла, папа без лишних слов начал бить мать. Этого я тоже не помню, в смысле, саму картину побоев моей матушки мне не воспроизвести. Зато я помню звук от падающего тела, помню звон разбившейся посуды, мамин плач на слух. Помню, как заприметила клочок кровяного острова и выбитый зуб на полу около её тонких губ. Когда я выросла окончательно и в десять лет обзавелась твердым намерением в один прекрасный день отомстить отцу – его эпоха избиения резко прекратилась. Сама по себе, как будто ничего и никогда не было. На смену одному греху должен прийти второй? Если бы вовремя моя мать не вернулась домой с пешей прогулки, я оказалась бы изнасилована собственным отцом. До этого он никогда не бил мою мать с таким упоением и наслаждением. Я видела его морщинки в уголках губ, которые натягивались при его склизкой улыбке. Я видела его капельки пота на его лбу. Он бы её точно убил, если бы эта героическая женщина не вынырнула из под его тяжелой ноги. В ту ночь мама впервые забрала меня из дома. И теперь я помню эту ночную рубашку как причину моего ужасного озноба. Посреди ночи, два существа, наготу которых скрывали тоненькие ночнушки, искали приюта в трамваях, в парках, в садах и так его и не нашли. Мы вернулись под утро на свой страх и риск, когда отец уже спал. Утром мы не ушли, и не ушли потом. Мы никогда не ушли, хотя так отчаянно собирались. Потом мы с мамой часто ехали в этом звенящем трамвае, или троллейбусе, я уже не помню, до самого рассвета, пока отец не уснет. И даже после всего что было я не помню лиц ли матери ни отца. Помню только, как что-то в моей голове щелкнуло, когда толстые сальные пальцы моего отца рвали на мне дешевые трусики. И все. Помню только закрытую крохотную дверцу в моей голове, после которой я не могу сказать не слова. Мой личный протест всему существованию этого мира. Протест моему отцу-педофилу, которого я даже не могу вспомнить.
А потом в моей жизни появился ты, воплощение дьявольского огня на смертном одре. Данте. Твое имя сладкой патокой скользит по моему языку, когда я произношу его в тихой комнате. Твое имя ударяется о стены пустой комнаты, разносится эхом в пустующей груди и возвращается куда-то в низ живота приятной рябью. Данте. Убийца моих отца и матери, мой верный друг, спасший меня от оков собственного безумия, но при всем при этом, мое безумие и породивший. Кровью ушедших родных ты высек в моей голове себе неоспоримый памятник. И продолжаешь быть. Не смотря ни на что. И верность ли это, или благодарность, но я никогда не уйду. Куда же я без тебя, мой дьявол, мой искуситель и мой поводырь?
Стать верной спутницей дьявола я никогда не мечтала, потому что никогда в него не верила. Но против фактов же, как известно, не пойдешь. Ты забрал меня, подарив мне мир, о котором можно было только просить, с лучшими психотерапевтами, пустующим огромным домом, кучей книг и собственным присутствием. Моя маленькая тюрьма, хотя гораздо больше тюрьмы моей головы. Только не уходи, пожалуйста, герой моего романа. Птице с оторванными крыльями уже не получится взлететь.

Интересные факты
Мелоди никогда не пьет кофе, зато извращенно получает наслаждение, когда мешает зеленый чай с сахаром и молоком.
Ужасный книжный червь. Читает столько, что могла бы себя уже похоронить под скопищем прочитанных слов.
Где-то в мечтах хочет стать архитектором, но никогда ничего подобного не осуществит.
Мерзлявый человек, способный промерзнуть до костей даже в очень жаркую погоду. У неё почти всегда ледяные руки и стопы, пониженное давление и температура около тридцати шести.
Мечтает сделать себе татуировку, но боится боли, поэтому трусит.

ИГРОК

Ваше имя / никнейм : есенина
Связь с Вами : 461966288
Главный профиль : Melodie Petite
Пробный пост
Скрытый текст

Правда теряется среди фальшивых улыбок и глаз. Правдиво только ощущение этих наивных людей, будто они самые настоящие герои, сошедшие с экранов телевизоров и страниц комиксов. Всем этим людям, я - вторая дочь, вечный шрам на шее, который, если не потрогаешь – загниет. Мы сидим с Тони в дорогом ресторане. Настолько дорогом, что порция пасты стоит примерно столько же, сколько составляет зарплата продавщицы в хлебной лавке. У нас в кармане нет и пятнадцати долларов, но у меня есть платье дорогого бренда, подаренное Алексом без повода, а у Тони есть костюм от Armani, который взрослый педик купил ради моих потрясающих сцен. Тони всегда против того что я делаю, но он мой друг, пожалуй единственный, и он терпит все, что я делаю. Мы заказываем стейки, дорогое красное вино, курительный набор, и два десерта, просим принести нам сразу, потому что мы спешим. – Джекс, это последняя публичная сцена, в которую ты меня впутываешь, - бубнит моложавый педик, и я улыбаюсь. – Тони, ты говорил это уже не раз. Мы делаем вид искушенной, не менее дорогой, чем все наследие Англии, беседы, пока я отвлеченно пишу сообщение единственному человеку, который еще хоть что-то значит в моей жизни. «Через полчаса у выхода.» Через полчаса у выхода я буду ждать тебя с размазанной косметикой, моя губная помада будет почти стерта и её розовые разводы будут омрачать мои щеки. Через час я окажусь заново красивой, первозданной, и на момент, когда мы выйдем из машины, никто даже не догадается, что я позволяю тебе видеть меня такой, по-шлюшески уставшей.
Пока Тони рассказывает мне об очередном своем ухажере, он кладет свою руку поверх моей узкой ладони. Я театрально поднимаю ресницы, как будто в этот момент наши тела действительно пронзила искра. Каждый в этом зале думает, что у нас с Тони любовь, подвластная понимаю, разве что поэтам. А они ведь об этом думают, мы слишком эффектом смотримся, чтобы не притягивать к себе взглядов со стороны. Я замечаю, что у Тони на ногтях маникюр, и непроизвольно выдаю смешок. Тони хмурится, но тут же улыбается во все свои тридцать два зуба. Его роль отрепетирована уже много раз, это выступление мое любимое. По сути, я не делаю ничего плохого, просто вселяю в несчастных догмату об их пригодности, об их нужности. Я просто современный Робин Гуд, только вместо денег мне приходится расплачиваться чем-то более совершенным. – Я не люблю, когда он мне не отвечает, - произношу я, высвобождая руку из под его запотевшей ладони. На самом деле я не люблю находиться без него. Алекс вселяет в меня уверенность, заставляет меня чувствовать себя успешной, через силу из-за него я чувствую себя хорошо. Но я же, смотрите, актриса, как я могу показать себя настоящую, тем более, сейчас.
На стол укладываются тарелка за тарелкой, неизменно чистейшие, коричневатый соус заметно оттеняет белый фарфор. На мои колени официант расстелет салфетку сразу после того, как разольет нам вино. Пока Тони отвлеченно о чем-то болтает закурив, я не спеша разрезаю стейк на маленькие кусочки, заинтересованно время от времени поднимаю глаза, вставляю короткие реплики, которые совсем не к месту рассказов Тони, зато очень вовремя смотрятся, если наблюдать со стороны. Тони тушит сигарету, начинает разрезать свое прожаренное мясо, пока я кусочек за кусочком набиваю себе щеки. Да, пожалуй, это не лучшая картина, но нужно чем-то жертвовать. Тони начинает есть мясо, медленно пережевывая каждый кусочек на своих идеально ровных зубах. – Не торопись, золотко, я не успеваю доесть, когда ты так делаешь. Но Тони все равно доест свое мясо, пока мои губы начнут синеть, мы ведь уже не раз это проходили. Начинаю давиться соком стейка, куски недожеванного мяса встают в горле и застревают там. Вот он - мой спектакль. Еще имея силы, я встаю, начинаю махать около себя руками, поднимается шум. Этот заинтересованный шум, действует на мою отравленную душу лучше, чем аплодисменты в театре. Тони продолжает есть мясо, как только он проглатывает очередной кусочек, он указывает на меня ножом и начинает кричать. Из всего шума мне удается выловить только – Ну помогите же ей, она же задыхается. Пока Тони кричит, я и вправду задыхаюсь. Пока он насаживает очередной кусок мяса на вилку, мои губы начинают синеть, мои пальцы больно сжимают горло, я начинаю оседать. Мужчина из дальнего угла срывается с места, нависает надо мной толстой тушей, начинает судорожно сдавливать мне ребра. Самое страшное в такой игре, в зале может оказаться доктор, желающий сделать трахеотомию – прорезать небольшое отверстие в моей шее, что бы воздух попадал в легкие. Благо этот мужчина, явно не из медицинской сферы, еще чуть-чуть и мое правое ребро переломится напополам. Его жена начинает плакать, она кричит: «- Френк, Френк, сделай же что-нибудь!», у меня немеют ноги и закрываются глаза. Френк, правда, сделай же уже что-нибудь, а то мой спектакль превратиться в похоронный марш. Наконец его толстые руки удачно попадают в район груди, и кусок мяса вылетает из моего рта. Наконец-то я могу сделать вдох, за ним еще один и еще один. Жена Френка падает на колени около нас, она обнимает меня и его, плачет навзрыд. Для нее, Френк теперь снова супергерой, способный защитить её от любых напастей. Френк заливает моё плечо своими крупными слезами и потом, стекающим с его лба. Я тоже плачу. Втроем мы сливаемся в этот ужасный призрачный плач, как по покойнику, жаль только, мне опять приходиться эти слезы из себя давить. – Милочка, Вы в порядке – его жена сквозь слезы спрашивает меня, я киваю, не в силах что-либо сказать. Официант приносит мне воды, я неспешно пью из стакана, суматоха стихает, прикованные люди расходятся, и только Френк и его жена продолжают плакать около меня. – Вы спасли мою жизнь – успокаиваясь, говорю я, здесь вступает Тони, который все это время доедал свое мясо. Он вытирает уголки губ тканой салфеткой кремового цвета, жмет руку Френку, затем обнимает его жену. – Вы спасли жизнь моей девушки, как я могу Вас отблагодарить? Неудивительно, что Френк так и остался актером одной роли, и той второстепенной, ведь заинтересованности в нем нет и грамма. Официант уведомляет нас о том, что ужин будет за счет заведения, Френк и его жена подсаживаются к нам за стол, берут мой адрес. Каждый праздник я буду получать от них открытку, они будут высылать мне денег, даже если я не буду их просить, они будут советовать и искать мне лучших стоматологов страны, если мне это будет нужно. Потому что отныне, я их дочь, человек, которого толстый лысеющий Френк спас.
Мы стоим с Тони на улице уже около двадцати минут. Двадцать минут, на которые опаздывает Алекс. Я не однократно уже позвонила ему на телефон, отправила несколько сообщений. Я замерзаю стоять на улице, в конце августа, в вечернем платье выше колена и неудобных туфлях с открытым мыском. – Золотко, поедем, развеемся, что ты так злишься? – Тони надевает на меня свой пиджак, идет ловить машину, пока я звоню одному из своих приятелей работников клуба. – Крис, ты не видел Алекса? – я слышу, что он говорит, но не хочу этого слушать, - спасибо. Нет, не говори, что я его искала, я сама приеду, сделаю ему сюрпиз. Ну да, такой сюрприз, о котором он сам пожалеет. В то время пока я задыхалась, Алекс нашел себе кого-то более стоящего, свою эту Мэтти, будь она неладна. Алекс приучил меня к себя, приручил. В последнее время мне особенно гадко было думать, что рядом с ним есть еще кто-то кроме меня, конечно, его к себе не пришьешь, это же Белл… Просто очень гадко и дико было ощущать себя брошенкой посреди города, учитывая, что мне это чувство не в новинку. – Тони, ты езжай, а я еще в пару мест заскачу, - я улыбаюсь, захлопывая дверь машины, набираю следующий номер. – Мне нужна помощь.
Парой часов позже я приезжаю к клубу Алекса, неизменно хорошо выглядя, закинутая неразлучной парой таблеток экстази. Мой телефон выключен, губная помада больше не растерта по всему лицу, и по коже бегают приятные мурашки. Просто хотелось его побольнее уколоть, я бы даже с радостью размутилась героином, но изводить саму себя, предчувствую очередную ломку, ради на секунду дрогнувшей брови Алекса – нет, я не готова. Иногда мне кажется, что я для него хорошая отдушина. Что игра «в одни ворота» входит у него в привычку, потому что всегда рядом. Он может найти меня где угодно, достать меня из-под земли, а я нет. Я не могу. Я узнаю, о том, что он с кем-то от бармена, и это все, чем могу довольствоваться. Алекса найти не трудно, король всегда на своем троне, неизменные места. Широкие зрачки пытаются выцепить чертовку, виновницу всех её бед, девушку. – Мне просто интересно, Белл, почему каждая из них оказывается лучше меня?! – наконец удается сформировать мне все в одно предложение, когда я оказываюсь рядом с Алексом. – Тебе было так сложно меня забрать?! Так сложно сесть на гребанную машину и забрать меня, да?! Покажи мне её хотя бы, эту свою Мэтти, мне просто до умопомрачения хочется на неё посмотреть! – голос звучит уверенно, хоть руки и потрясываются. Пиджак Тони пахнет его парфюмом, а экстази усиливают каждое чувство, отчего начинает болеть голова. Если бы болела только голова.