UNUSUAL

01.04.2014; одет в джинсы, футболку и синюю рубашку

Никаких особенных потрясений этот день не принес – а было уже начало шестого, и, сказать честно, Ленни был морально готов к тихому вечеру. Он вообще был не самым ярым тусовщиком в кампусе (он, вообще, совсем не был), так что не выказывал никакого роптания на судьбу. К тому же, вот например сегодня он даже выбрался в город; нужно было потратить баснословную для Холдфаста сумму на страшно нужную книгу по органической химии. Лучше бы он деньги рисовал, а не будущее! Ленни раздраженно попыхтел в стекло автобуса: этот факт давно его нервировал, потому что никакой пользы от своих рисовалок он еще не получал ни разу в жизни, все время рисования уделяя каким-то непонятным людям, зачастую даже незнакомым ему. А Ленни Холдфаст при всех своих достоинствах никогда не страдал нестяжательством.
Стекло было таким холодным, что могло бы и ад заморозить, так что в автобусе, должно быть, никто не удивился, когда приличный с виду парень вдруг вытаращил глаза и выругался с видом человека, делающего это в первый раз, но на каких-то весомых основаниях.
- Сэр, стойте! Я тоже выхожу! Да подождите! – этот отчаянный вопль прорезал автобусное спокойствие так внезапно, что молодой афроамериканец за рулем даже не назвал его каким-нибудь впечатляющим словом, только посмотрел как на умалишенного. Но это были уже частности, потому что Ленни выпрыгнул из автобуса и стремглав ринулся вперед. Конец рабочего дня вывел на улицы едва ли не все население города, и ему пришлось несколько раз врезаться и несколько раз без церемоний отпихнуть со своего пути несколько особо упертых граждан, чтобы не упустить объект своей слежки. И, когда уже казалось, что вместо успеха придется идти домой, заниматься физкультурой и плакать, загорелся красный свет и толпа замерла перед светофором.
- Ты! – Ленни цепко ухватил за руку болезненного вида девушку; он весь сиял, как человек, только что совершивший нечто невероятно прекрасное, а совсем не как начинающий насильник. Выглядел он, может, и внушающим доверие, но девушка не замедлила начать вырываться.
– Стой-стой-стой-стой, я не… Эй! – возмущенно воскликнул Холдфаст, не отцепляясь от начавшей брыкаться девицы, - да я просто поговорить хотел! Просто здесь столько народу, я боялся не успеть, и…
Он остановился на полуслове, сдвинул брови и, по всему видно, начал что-то соображать. Может, даже что-то о том, что сначала можно представиться или там рассказать, с какой целью он хватает незнакомых девушек за руки. А цель у него была, и еще какая.
- Я тебя знаю, - выпалил он. – Я тебя нарисовал, мы должны были познакомиться.

10.04.2014; одет в джинсы и футболку ~~и пушистые тапочки~~

Все события десятого апреля, по старой доброй традиции не изобиловавшего событиями вовсе, Леонард Холдфаст мог свести к одному слову. Это слово было не "биология" или "сосед", как обычно. С тоскливым восклицанием "опя-я-ять!", относящимся обычно к часу-другому, выпавшему из памяти, это тоже не имело ничего общего: папка с рисунками не пополнялась уже, кажется, пару недель или вроде того, с тех пор, как случился конфуз с той девушкой, Рондой. При малейшем воспоминании об этом эпизоде, губившем на корню его самодостаточность и даже где-то профессиональную гордость, Ленни болезненно морщился и немедленно шел снова смотреть на старую, почти годичной давности, зарисовку. Вот и сейчас он, переполненный недовольством до кончиков ушей, снова взял в руки тот лист: он, Ронда Мордейн, коридор, похожий на тот, в который выходила дверь его комнаты (и на тысячу других коридоров, впрочем, тоже). Ошибиться было невозможно, но вероятность того, что они когда-нибудь еще пересекутся, была такой ничтожной, что и упоминания не заслуживала. Теперь Ленни день за днем убеждал себя в том, что надо было просто дождаться коридора, а не действовать без плана. Сам виноват.
По дороге обратно к столу Ленни присыпал это весомое обвинение последней горстью чипсов, поэтому слово, к которому можно было свести этот день, немного запоздало. Он молчал несколько секунд, переводя глаза фигуры в дверном проеме на листок в руке и старательно двигая челюстями, а потом издал звук, у каких-нибудь пещерных людей наверняка обозначавший "недоверие, смешанное с презрительным весельем" и наконец воскликнул:
- Ты?