Отправлено: 05.04.13 03:34. Заголовок: Want to find peace? Kill him; 12.09.1989 - [ЗАВЕРШЕН]

Dante Eberhart & Dietrich Lessing;

Германия, Лейпциг; дом Дитриха -> заброшенная больница;
Они молоды. Одному 18, другому - 17. Дитрих потерял сестру и медленно скатывался в бездну. Данте видел, что происходит с другом, и просто не мог этого допустить.

 Отправлено: 05.04.13 04:02. Заголовок: Внешний вид (слева):..

Внешний вид (слева): темно-серая рубашка, классические джинсы темного цвета, темно-коричневые ботинки;

Данте осточертело наблюдать за тем, как его лучший друг затухает на глазах. Там, на похоронах Ребекки, Эберхарт видел, как вместе с бездыханным телом сестры Дитрих и сам ложится в могилу. Складывает руки на груди и перестает бороться, как самый настоящий слабак, и от бездействия и злости у немца сводило скулы. Сам парень никогда не имел такой сильной привязанности, такой связи с кем-либо. Он равнодушно относился к отцу и любил мать, но не настолько, чтобы в случае ее смерти долго горевать и сойти с ума от потери. Девушки в его жизни не задерживались, а в сердце — тем более. У Данте не было домашнего питомца, к которому он бы прикипел, и даже если бы и был, подобных эмоций он в себе не почувствовал бы. Но, тем не менее, не прочувствовав такую же боль от утраты, что и Лессинг, он мог понять, как это тяжело, потому что был в курсе абсолютно всего в жизни лучшего друга, и даже того, что тот собственноручно прекратил страдания Бекки, освободив ее от никчемной жизни. Он даже считал разумным подобное решение, но то, что стало происходить после, ему решительно не нравилось. И он не собирался терять друга, даже больше — брата, потому как если чем и дорожил Эберхарт в своей жизни, то именно дружбой.
Попытки достучаться до сознания Дитриха он считал бессмысленными, и все родственники, знакомые и друзья Лессинга только доказывали это, чуть ли не каждый день пытаясь развести того на беседу, чтобы он излил им душу, рассказал о своей боли. Чушь! Какая чушь! Немец знал, что это абсолютно бессмысленная трата времени, как знал и то, что нельзя обрести покой, не поставив во всей этой истории жирную точку. Да, его товарищ должен был оставить прошлое в прошлом, чтобы двигаться дальше, но он не мог не оглядываться назад, и на то была веская причина. Причина, о которой Эберхарт знал. Причина, которую он собирался устранить.
Лейпциг был не таким уж большим городом, чтобы в нем можно было затеряться, а Эберхарт за все свои восемнадцать лет успел обрасти множественными знакомствами в совершенно разных сферах и социальных слоях, потому его поиски не были трудными. Понадобилось лишь сделать пару звонков, а дальше, как по цепочке, люди передавали друг другу информацию и искали то, что искал Данте. В итоге на этот ивент ушло около недели, но затраченное время и силы стоили того. Кривая усмешка застыла на губах молодого человека, когда он смотрел на адрес, наспех записанный на внутренней стороне сигаретной пачки. Имея небольшие теоретические познания в алхимии, немец знал о законе «равноценного обмена» в жизни: чтобы что-то получить, надо что-то отдать взамен. А Данте трактовал его как «за все приходится платить», и кое-кто задолжал Дитриху, да еще с процентами.
Он все распланировал заранее, обдумал каждую деталь. Первым делом съездил в пригород и за бесценок приобрел разваливающийся на глазах «пикап». Затем стащил из чьего-то гаража несколько баллонов с бензином, набор садовых инструментов, лом и топор. Взял запасную одежду, большой черный тент и сложил это все в кузов. Он оделся неброско, так, как никогда не одевался, на лицо нацепил большие, с темными стеклами, солнцезащитные очки, натянул на глаза кепку и поехал по нужному адресу.
Данте выжидал. Пришлось провести несколько часов в напряженном ожидании, прежде чем стечения обстоятельств сложились в нужном порядке. Он дождался момента, когда человек без имени зайдет за поворот, когда отойдет от притона на достаточное расстояние, чтобы, в случае чего, его голос никто не услышал. Данте нагнал его, плетясь все время бесшумной тенью чуть поодаль. Он сделал широкий размах и с силой ударил того человека по затылку. Тот упал без сознания, и парню только и оставалось, как дотащить его тело до машины и спрятать под тентом. Начальная стадия была завершена.
Время от времени барабаня пальцами по рулю, парень завернул на улицу, где жил Дитрих. Он остановил пикап напротив дома друга и, даже не собираясь глушить мотор, вышел из машины. Неторопливым шагом он прошел по каменной дорожке, ведущей к крыльцу, поднялся по расшатанным временем ступеням и замер у двери, сделав несколько громких и четких ударов. Через небольшое количество времени дверь открыл Дитрих, все с тем же каменным и безжизненным лицом, от которого Эберхарту стало тошно.
- Привет, - в привычном жесте пожал руку и похлопал по плечу, - давай-ка прокатимся, есть одно дело.
Он кивнул в сторону машины и уже почти развернулся, услышав невнятный отказ. Снова отговорки и медленные и мучительные похороны живьем. Данте вновь предстал лицом перед Дитрихом, прищурился и посмотрел тому прямо в глаза.
- Слушай, - сказал он резко, четко проговаривая каждую букву и каждое слово, - соберись, бери свою задницу и тащи в машину. Не заставляй меня бить морду лучшему другу и тащить его силой, хорошо? Когда увидишь все, то поймешь.
Закончив речь, Эберхарт двинулся к «пикапу», влез на водительское сидение и с силой захлопнул дверь. Сделал глубокий вдох, а потом выдох, чтобы справиться с внутренней злостью, и свесил руку из окна, дожидаясь, пока Лессинг, наконец, присоединится к нему, в чем немец нисколько не сомневался. Он слишком хорошо знал своего друга.

 Отправлено: 05.04.13 23:20. Заголовок: внешний вид: черный ..

внешний вид: черный свитер; куртка; обыкновенные синие джинсы; черные ботинки; небритый;

Она мертва...
Бекка мертва...
Последние пару дней, Лессинг то и дело выслушивал соболезнования окружающих его людей. Людей, родственников, соседей – всех тех, кому по большому счету было плевать на смерть Ребекки. Завтра они проснутся, позавтракают, поговорят о том, что за окном опять снег, и совсем забудут о ней.
Только не он.
Рыжие волосы потухли... лицо, так похожее на его собственное, было спокойное, но слишком бледное. Мертвое. Неживое. Он знал, он ведь сам решил, что так правильно. Сам взял в руки тонкий нож и перерезал ей артерию, что билась у неё на шее. Она не сопротивлялась, словно желала этого, словно просила его об этом, и он знал, он понимал её, даже если она уже не помнила его, не помнила себя, даже если потеряла рассудок – как говорили врачи. Там – в другом мире, который возможно существует, ей должно быть лучше. Там она будет снова смеяться, улыбаться, и её рыжие волосы будут блестеть на лучах солнца, переливаясь в разные оттенки алого пламени.
Бекка мертва.
И вместе с ней умер и Ди.
Никто ничего не заподозрил, никто не задавал лишних вопросов, словно так и должно было случиться, словно другого выхода и не было, словно... они почувствовали некое облегчение от того, что страданием Ребекки пришел конец. но даже еслиб кто-то заподозрил его, заметил следы крови на его ладонях, то Дитриха всё равно никто бы не обвинил. Да и ему было плевать. Он презирал весь мир за то, что лишился самого дорогого – второй половины, и он чувствовал себя каким-то ненастоящим, несуществующим, словно игрушка, которую так и не собрали по частям. Он не надеялся, что когда-нибудь соберется. Не надеялся ни на что, так как надежда упорхнула вместе с Беккой, чья душа, подобно птичке, взлетела ввысь. Он смотрел, как её гробик опустился на дно земли, как они зарывали её, и задыхался. Казалось, что вместе с ней хоронили и его. Только живого.
Дитрих не разговаривал ни с кем, лишь иногда ловил на себе взгляд лучшего друга, который был рядом в трудную минуту. Он единственный знал правду, и не осуждал, наоборот – Данте прекрасно его понимал. Может они были двумя ненормальными психопатами, но уж лучше освободить душу любимого человека с помощью смерти, нежели наблюдать, как она потихоньку угасает в неживом теле. А Бекка не была собой уже слишком давно, и он никак не мог смириться с этим. Как не пытался вернуть её обратно, напомнить о тех днях, когда жизнь была намного проще, добрее... но она не реагировала на него. Смотрела в одну точку перед собой, и лишь изредка у неё лились слезы с глаз, которых он вытирал ей пальцами и пытался заглянуть в её стеклянные глаза. Глаза, в которых не было жизни. Она уже была мертва. Он просто помог ей освободиться из мертвого тела.
Удивительно, как люди привыкают ко всему. Ангелика тихо плакала, сидя в углу, но казалось, что она давным-давно смирилась с потерей дочери, поэтому уже в который раз напоминала мужу о том, что надо забрать одежду из химчистки. Германн курил чуть больше обычного, и время от времени говорил какие-то совсем нелепые фразы своему, уже единственному, ребенку, который перестал быть ребенком. Да, Дитрих всё ещё был подростком, но жизнь и смерть для него стали единым, поэтому он не слушал Германна, и всё больше вспоминал то беззаботное детство, которое они с Беккой делили на двоих.
Наверное, это и правда судьба – родиться двойняшками. Быть половинками одного целого. Упираться друг в друга локтями, ещё в утробе матери и знать, что эта самая половинка и есть, без которой тебе не прожить и дня. Наверное, именно поэтому Дитриху казалось, что его место там... рядом с ней, в могиле.
Рыжий не заметил, как в его комнату вошел Данте, даже едва услышал его слова, когда тот заговорил. Не хотелось отвечать, вообще ничего не хотелось делать, а особенно – выходить из дома. Хотя, где он, его дом? Но Эберхарт был настойчив, и Дитриху пришлось встать и выйти во двор.
-Я не в настроении играть, Данте, - холодно произнес он, шагая рядом с лучшим другом, точнее говоря – братом, и даже не застегивая куртку. Он не чувствовал холода, вообще ничего не чувствовал. – Надеюсь, это того стоит, иначе... – Лессинг сел в машину, которую видел впервые в своей жизни и не стал продолжать этот разговор. Он смотрел куда-то в одну точку перед собой, и избегал взгляда Данте. Почему? Потому, что он для него был слабаком. Да, наверное он и правда был слабаков. Но Данте не знал что значит быть «половиной одного целого», и что бывает, когда живешь без этой части. Что бывает, когда судьба, ох, судьба, коварная, заставляет тебя собственноручно убивать самое дорогое...

 Отправлено: 06.04.13 09:55. Заголовок: - Стоит, - отрезал Д..

- Стоит, - отрезал Данте и дернул рычаг движка на себя, со всей силы вдавливая педаль газа в пол. С режущим слух визгом шин, старый «пикап», крехтя, точно столетний старик, сорвался с места и начал удаляться от дома Лессинга, увозя его все дальше и дальше. Они ехали в абсолютном молчании, тишину разбавлял лишь скрежет металла и стук неисправной детали где-то под капотом.
Данте не волновался за то, что машина в любой момент могла приказать долго жить. В конце концов, он приобрел ее с одной единственной целью, которая не предполагала длительное использование. Дорога была неблизкой, но даже когда с горизонта исчезли жилые дома, а вместо них замелькали полуразрушенные здания, всеми забытые многие годы назад, Дитрих ничего не сказал. Эберхарт изредка отводил взгляд от извилистой дороги и смотрел сквозь очки на своего приятеля, и замечал, что тот смотрит сквозь открытое окно и ничего не замечает. Он произносил тихие проклятия и сжимал челюсть так сильно, что, казалось, вот-вот послышится треск его собственных зубов.
Придерживая руль одной рукой, другой парень пошарился в своем кармане и отыскал не початую пачку сигарет. Изловчившись, не без помощи зубов, он открыл ее и достал одну сигарету, отбрасывая упаковку на панель управления, чтобы иметь возможность взять в руки зажигалку и подпалить край сигареты. Он сделал несколько глубоких затяжек, ощущая, как клубы дыма опускаются в легкие и постепенно успокаивают внутренних демонов, запечатанных в нем. Это принесло немного ясности в его мысли и сняло напряжение, помогая справиться с проснувшимся в нем так не вовремя холериком.
Другая часть пути была столь же пугающе тихой и непримечательной. Ощущение, что едет вместе с мертвым, не покидало Данте на протяжении всего пути, и он собирался как можно скорее исправить это. Он остановился рядом с полуразрушенным зданием, бывшим когда-то давным-давно, еще до рождения Эберхарта, больницей. Из рассказов жителей города, родственников и знакомых, парень знал, что в этом месте случился пожар, который не удалось потушить, и что многие пациенты провели здесь свои последние минуты жизни, плавясь, подобно воску, в объятиях огня.
Он нисколько не боялся этого места, не видя ничего мистического в нем, но находил его как нельзя более подходящим для того мероприятия, что было должно случится.
- Добро пожаловать в Ад, - сухо произнес Данте, и с этими словами просто выбрался из машины, громко захлопнув за собой дверцу, добавив уже с улицы, - иди за мной, нужна твоя помощь.
Обойдя машину и остановившись сзади, с ржавым треском дернул щеколду, открывая кузов, и достал из него садовые инструменты, топор и лом, а также канистры с бензином, которые затем вручил подошедшему Дитриху.
- Держи, очень скоро нам это понадобится, - расплывчато пояснил он, совершенно не собираясь прямо здесь и сейчас раскрывать всех карт, так как не все пункты его плана были завершены, - иди внутрь, я сейчас подойду.
Несмотря на полное отсутствие энтузиазма и понимания происходящего, Лессинг все-таки сделал так, как сказала Данте, оставив немца одного. Когда же тот исчез где-то среди стен здания, готового рухнуть грудой камней в любую минуту, парень отбросил тент в сторону и посмотрел на лежащего в бессознательном состоянии человека. Смотрел на того ублюдка, который свел с ума Бекку, и благодаря которому его лучший друг сейчас был похож на живой труп. Он сдержался от желания зверски избить бастарда, сжав кулаки так сильно, что на руках проступили нити вен.
Вместо этого, взяв себя под контроль, он завернул тело в тент и водрузил его на свои плечи, решительно направившись в сторону здания и нагоняя друга. Появившись в стенах больницы, Данте увидел его сидящего на какой-то рухнувшей опорной колонне. Он смог привлечь внимание приятеля, пусть и не явно, но хотя бы немного озадаченного непонятным свертком, что покоился на плечах у Эберхарта. Немец не стал сбрасывать неожиданный подарок, а аккуратно положил его на пол, не собираясь заранее все портить и причинять боль похищенному, при этом все еще не разворачивая его и сохраняя тем самым интригу для Дитриха.
А затем он встал недалеко от друга, напротив него, не сводя задумчивого взгляда с хмурого лица.
- Бекка, - неожиданно начал он, - как думаешь, как долго тот ублюдок забавлялся с ней? Сильно ли она кричала, цепляясь своими тонкими пальцами за его одежду, пытаясь оттолкнуть? Уверен, что сильно, и, думаю, это продолжалось очень долго, прежде чем что-то в ее мозгу щелкнуло, и она стала тем овощем, что тебе пришлось похоронить. Можешь представить ее полные страха и отчаяния глаза? Как его сальные ладони грубо сжимают ее бедра и он насилует ее, а она кричит, плачет и зовет тебя на помощь? Снова и снова, снова и снова...
Он с отвращением сплюнул в сторону, так, словно бы пытался избавиться от противного привкуса на языке, оставленного всем сказанным.
Злость. Данте провоцировал Дитриха, нацелив свои удары на самое больное, ведь только так, он был уверен, можно было вызвать в Лессинге чувства. И пусть это будет гнев, всепоглощающий, уничтожающий и разрушающий изнутри. Пусть ненависть захлестнет его, пусть он сорвется, слетит с катушек, пусть поддастся животным инстинктам и озвереет, утратив последние капли человечества. И тот когда в полной мере ощутит это чувство, Эберхарт обязательно даст ему возможность избавиться от душащих его изнутри чувств.
Данте был готов к тому, что первым же делом Дитрих накинется на него, но это того стоило. Все, лишь бы вернуть друга с того света.

 Отправлено: 06.04.13 15:31. Заголовок: Дитрих молча смотрел..

Дитрих молча смотрел в окно. Ему было плевать. Плевать на деревья, которых они проезжали. Плевать на Данте, что сидел рядом с ним. Плевать на этот гребаный «пикап», который разваливался. Ему было просто плевать на всё то, что происходило вокруг. Что окружало его. П л е в а т ь.
Жизнь потеряла для него смысл?
Да.
Жизнь несправедливая сука?
Да.
Стоит ли чего-то ждать от неё?
Да, смерти.
Надежда?
Её уже не существует.
Он молчал. Молчал. Молчал. Молчал. И ещё раз молчал, даже не замечая насколько это нервирует Данте, который всегда был, и оставался его лучшим другом даже сейчас, когда он был самой настоящей тряпкой, по его мнению. Но даже на это Дитриху было плевать. Настолько плевать, что он даже не смотрел в сторону Эберхарта, и хотел чтоб они поскорее доехали до нужного места, а потом он вернулся обратно в свой гребаный дом, который и домом уже нельзя назвать. Ему жутко хотелось спать, хотя он не надеялся, что завтра утром проснется, и услышит смех своей второй половинки, которая вбежит в его комнату и прыгнет на него.
Рыжий цвет...
Где он?
Дохлый «пикап» наконец-то остановился, но Дитриху понадобилось пару минут чтоб это заметить. Лишь когда Данте пнул его в бок, он осмотрелся по сторонам и заметил небольшое заброшенное здание, которое, как не странно, ему было знакомо. Кажется прошлым летом они с Эберхартом приехали сюда, и изучали всё «от» и «до», так как Данте просто обожал подобные мистические для окружающих места, которые для него не имели никакого особого значения. Дитрих вышел из машины и последовал за другом, сложив руки в карманы, и совсем не ощущая ледяной ветер, что дул в лицо. Взяв из его руки инструменты Лессинг так посмотрел на друга, словно спрашивал «серьезно?» или «издеваешься, да?». Хотелось ещё добавить, «мы, что, малинку собираемся сажать?», но Дитрих промолчал, впрочем, так даже лучше.
Зайдя в здание он быстро нашел какую-то развалюху, на которую присел и бросил инструменты перед собой. Достав помятую пачку сигарет, он закурил и посмотрел наверх прикрыв глаза. Казалось, на мгновение он даже слышал крики всех тех сумасшедших, которые когда либо были заперты здесь и не имели возможность освободить свою несчастную душу, из больного тела. Лессинг опустил голову, когда Данте вернулся с чем-то странным в руках, похожего... на человека, что ли? Ну, и развлечение Эберхарт придумал. Дитрих, конечно же, всегда знал, что он псих, но чтоб до такой степени. Парень привстал и хотел что-то сказать, когда Данте опередил его и начал говорить то, чего не стоило говорить.
Помутнение разума.
Он словно видит всё то, что говорит ему лучший друг. Видит Бекку, которая цепляется тонкими пальчиками за воротник того парня и кричит имя брата. Зовет его на помощь, но у Дитриха тем временем урок алгебры, поэтому он никак не может услышать её крик, хоть и на сердце у него как-то не спокойно. В какой-то момент он встает и говорит, что кажется слышал голос сестры, но одноклассники странно на него поглядывают, а преподаватель и вовсе готов убить его, считая, что это «очередной повод свалить с урока». Он сел обратно на своё место и почему-то посмотрел в сторону окна. Ему было неспокойно. А в это время Бекка кричала, плакала, и в какой-то момент... она просто перестала бороться и умерла. Точнее умерла её душа, и она уже не была собой.
Дитрих рванулся вперед и со всей силой ударил лучшего друга кулаком в лицо. Разбил губу. Молодец. Лессинг смотрел на Данте, как зверь, и не понимал, чего тот добивался. Он не был самим собой, поэтому не слышал, не понимал, не принимал...
-Заткнись, Данте, клянусь, я тебя убью, если ты не заткнешься! – выругался Дитрих, настолько громко, что и сам от себя такого не ожидал. Что-то дернулось. Лессинг это заметил. Дернулось то, что принес ему Данте. Он посмотрел в сторону своего друга, а потом снова перевел взгляд на тент. – Что это? – Эберхарт не ответил, лишь усмехнулся, облизнув кровь с губы и кивнул ему, мол сам увидишь.
Дитрих приблизился к дергающемуся живому существу, и стянул с него тент...
Это был он...
Тот самый..
Он...
-Ты... – процедил сквозь зубы Дитрих, не в силах отвести взгляд от парня, который выглядел напуганным. – Это был ты, не так ли?
И всё встало на свои места. Он понял почему они здесь. Почему Данте его привез сюда. Почему всё это сейчас происходит...
Опустившись на одно колено, он со всей силой прижег сигарету к щеке насильника, после чего почувствовал, что гнев с каждой секундой растет внутри него. Охватывает его сознание. И да, он становился монстром...

 Отправлено: 07.04.13 12:17. Заголовок: Данте предугадал пос..

Данте предугадал последовавшие за его речью события, он был готов к реакции Дитриха и легко мог бы увернуться или поставить блок, но нарочно не стал этого делать. Он поймал челюстью полный гнева удар, лишь тихо усмехаясь, хрипло, а смех его был похож на хриплый лай бродячего пса. Медленно стер тыльной стороной ладони кровь с губы, практически безучастно наблюдая за тем, как его друг резко переключился на внезапно очнувшегося ублюдка. Изначально Эберхарт планировал раззадорить Лессинга гораздо сильнее, заставив словами и поступками ненавидеть себя, ведь в последствие, после сегодняшнего вечера, он бы понял немца и весь этот фарс, он бы простил каждое жестокое слово, рассекающее и без того неживое сердце рваными ранами. Но и того, что вышло в итоге, оказалось достаточно. По крайней мере, взгляд у рыжего стал осмысленным, а значит, не все потеряно.
- Стопроцентно он, - будничным тоном проговорил парень, не сходя с места, - сомнений нет. Найти его было не сложно, он даже не прятался. А вот копы оказались неспособными найти его...и, знаешь, это только на руку.
Живая кожа тихо зашипела под сигаретой, ожогом отпечатавшись на щеке связанного, и это отрезвило его рассудок и заставило глухо мычать с заклеенным ртом от невыносимой боли и судорожно дергаться, извиваясь, точно раненное животное. На лице Эберхарта не появилось ни улыбки, ни отвращения, ни какой-либо другой эмоции. Он смотрел так спокойно на происходящее, словно бы ничего на самом деле такого и не было. Какая-то созидательность во взгляде, граничащая с внешней скукой, и полное безразличие к мукам того человека. Но какие бы сильные и разрушающие желания не были скрыты под оболочкой пугающе спокойного Эберхарта, он знал, что на этом моменте его миссия завершена, практически, и что судьей в этот сентябрьский вечер является Дитрих. В свои права вновь вступал флегматик.
Он сделал несколько шагов в сторону друга. Под его ногами хрустели осколки битого стекла, обгоревшие балки полуразрушенной конструкции, мелкие камни и пробки. Медленно опустившись на корточки рядом с Дитрихом, Данте уверенно положил ладонь тому на плечо, смотря в глаза бьющемуся и ничего не понимающему обреченному, так, что сердце камнем застывало от такого взгляда, и зловещим шепотом проговорил:
- Он твой, делай, что хочешь, - в этот момент Эберхарт походил на настоящего дьявола, искушающего и толкающего на совершение смертного греха, и подобная роль подходила ему, как нельзя лучше, - но, дружище, лучше не торопись. Быстро умерев, он не прочувствует того, что заставил испытать твою Бекку. Заставь его помучиться, заставь умолять.
Он науськивал, натравливал своего друга на насильника его сестры, подстрекал на проявление самых низменных, первобытных инстинктов, заставлял потерять все человечное, замещая его только всепоглощающим желанием отомстить, желанием крови. И ему это отлично удавалось. Он знал, на что толкает друга, осознавал, что последует за всем этим и был совсем не против, потому как никогда не видел в убийствах ничего того, что видели другие люди. С жестокостью, полным отсутствием жалости, страха и раскаяния и даже с каким-то эстетическим наслаждением он наблюдал за страданиями других людей. Он был безумным, и был не против передать свое безумие другу.
- Наслаждайся, - обратился он к связанному, оскалившись в зловещей улыбке, и резким движением сорвал с его рта скотч, - и кричи, кричи...вдруг кто услышит.
Усмехнувшись, Данте медленно поднялся с корточек и отошел в сторону. Теперь уже он занял место на какой-то обрушившейся колонне, опираясь локтями в колени, и не спускал немигающего взгляда с Дитриха и того ублюдка, что лежал на земле. На этом моменте его участие в происходящем было окончено. Эберхарт становился безмолвным наблюдателем, позволив другу самому решать, как ему поступать с человеком, разрушившим жизнь не только Бекке и ее родителям, но и его, Дитриха, собственную.
Пошарившись по карманам, немец второй раз за непродолжительное время достал мятую пачку сигарет и закурил, смакуя каждый момент: как смолы проникают в легкие, как по всему телу распространяется приятная усталость, точно после приема теплой ванны, как его друг истязает безымянного бастарда...

 Отправлено: 08.04.13 14:25. Заголовок: В жизни каждого чело..

В жизни каждого человека бывает переломный момент. Момент, когда ты понимаешь, что ничего уже не будет как прежде, как бы сильно ты этого не желал, - хоть бейся головой об стену, всё равно ты ничего не сможешь изменить. У каждого человека бывает хоть один переломный момент. У Дитриха их было даже два.
Когда она нашел Бекку в том злосчастном чулане, среди грязи, в крови, дрожащую и уже не узнающую его, он понял, что что-то сломалось. Не только между ними, а вообще в мире, в его мире. Она кричала, никого к себе не подпускала, её еле довезли до больницы. Очнувшись Бекка больше не произносила ни одного слова, и как Дитрих не пытался заглянуть ей в глаза, у него это не получалось. Казалось, что в том проклятом чулане она потеряла не только себя, но и свой взгляд. На второй же день Дитрих сжег то злосчастное место, за что его даже хотели исключить из школы, но директор проявил «человечность» и сказал, что «если мальчику будет легче, то можно забыть этот неприятный инцидент». И забыли. Вообще все забыли. Годы шли, и никто не замечал, что Дитрих уже ходит один в школу, что рядом с ним нету его двойняшки, которая всё время улыбалась и что-то щебетала ему на ухо. Для всех жизнь продолжалась. Для каждого человека на всём белом свете, а он не мог сдвинуться с того места. Казалось, что он застрял на том моменте, когда увидел окровавленную сестру, что билась в истерике. Да, тогда и был переломный момент. Первый.
Она не возвращалась к нему. Дитрих пытался, старался как мог, но Бекка уже не принадлежала этому миру, и часами смотрела на иссохший листок, что лежал перед ней. Она часами могла смотреть в одну точку, и тем временем Лессинг что только не рассказывал ей, но она не слышала его. Не отвечала. Вообще не воспринимала его. Бекка жила в своём собственном мире, где вход был запрещен даже Дитриху. Тогда он и решил, в один день его просто не хватило, не было сил смотреть, как двух, настолько связанных людей разделяет не только стена, но и весь свет. Между ними была не просто пропасть, а какая-то утомляющая, всего поглощающая тишина, которая никак не хотела исчезать, испаряться, и Дитрих понял, что надо было сделать...
Данте не знал для чего ему тогда понадобился нож. Он не вмешивался, доверял ему, и знал, что если тот применит силу, то значит так и нужно. Она не подозревала ни о чем, даже не испугалась, когда он вошел к ней в палату. Вначале Дитрих что-то говорил ей, но она всё так же не реагировала, а потом прижал её к себе, и она даже не сопротивлялась ему. Подобно кукле, каждый мускул её тела подчинялся его движениям. Она сама чуть склонила голову, оголяя свою шею, и тогда Дитрих сделал то, что должен был сделать. Кровь сразу же брызнула ему в лицо, второй рукой он закрывал ей рот, но она даже не кричала, словно не чувствовал ничего. И в один единственный момент, всего лишь на минуту, ему показалось, что он увидел в её глаза отражение прежней Бекки, и да, она была благодарна ему. Вот вам и второй переломный момент. Хуже уже не могло быть. Испачканный в крови он направился прямо к Данте, который выслушал его, а потом сжег всю его одежду. Он не осуждал, он понимал, и поэтому они и были лучшими друзьями. Поэтому он знал, как спасти своего лучшего, и пожалуй, единственного настоящего друга...
Парень кричал, барахтался, как рыба, которую выбросили на берег, но они все знали, что живым он сегодня не уйдет, так чего же стараться? Может ему просто хотелось чтоб его побыстрее убили? Но Данте был прав, и даже с таким затуманенным местью разумом, Дитрих слышал его и не собирался так быстро избавляться от мерзавца. Он не чувствовал ни страха, ни отвращения, ни даже ненависти... он чувствовал лишь гнев, который хотелось выпустить наружу.
-Ты будешь долго кричать, но никто не придет к тебе на помощь. – Спокойным, даже ледяным голосом произнес Лессинг и привстал. Повернувшись к Данте он вспомнил про инструменты, и усмехнулся злобной ухмылкой. После убийства Бекки он ничего ужаснее уже не мог совершить, поэтому судьба этого парня уже была решена. Вопрос времени и только.
-Знаешь, - взяв какой-то металлический прибор начал Дитрих, - Можешь кричать, это меня даже забавляет, но знай, тебя ничто не спасет. Почему? Потому, что ты заслуживаешь смерти, как никто другой. Думаю, ты в курсе, да? Или забыл меня, подонок? Может забыл Бекку, которую изнасиловал и бросил в грязном чулане?! – повернувшись Дитрих закричал, и в этот момент он почувствовал что-то странное. Он хотел причинить боль лежащему парню, но не притрагивался к нему, а он явно корчился от боли и кричал что-то о том, что у него голова сейчас лопнет.
-Он эпилептик что ли? – повернулся он к Данте, и тогда парень перестал корчиться.
-Что ты со мной делаешь?
-Я? Я пока ещё ничего не делал... всё впереди...
И снова он смотрит в его сторону, а парень начинает выть, словно раненный. Голова у Дитриха раскалывалась, но он не сводил с него взгляд, и лишь когда Данте привстал, он повернулся к нему.
-Это ты! Ты делаешь это со мной! – захлебываясь едва слышно произнес парень, уткнувшись лицом в асфальт.

 Отправлено: 02.05.13 01:28. Заголовок: «Вменяемый» - гласил..

«Вменяемый» - гласило медицинское освидетельствование Данте Ульриха Эберхарта. В истории немца был инцидент, жирным пятном отпечатавшийся в личном деле мальчишки. Годами ранее он стал участником убийства одного бродяги. По словам Эберхарта, это была самооборона, хотя некоторые факты данного дела вызывали сомнения в правдивости показаний молодого человека, но за неимением улик, опровергающих его версию, и учетом его родства с Ульрихом Эберхартом, занимающим высокий военный пост, Данте оправдали, дело не получило огласки и могло подпортить жизнь немца только в том случае, если бы он, как и все, был частью социальной системы, пытался бы поступить в университет или получить престижную работу. Но он избрал другой путь.
«Вменяемый» - мнение людей, окружавших Данте по жизни: друзей, учителей, родителей, тренера. Кто-то подмечал, что он имеет сложный, противоречивый характер, кто-то его импульсивность, кто-то — излишнюю жестокость и черствость, но все видели его адекватным человеком без психических отклонений. Но тех, кто знал немца «от» и «до», а таких людей можно было посчитать на пальцах одной руки, часто задумывались, чем же являлась его страсть к пыткам, если не следствием безумия?
Бродяга не был первым, и не стал бы последним. Его смерть не оставила ни единого следа раскаяния и сожаления о содеянном в душе парня. Не столь важным было то, было ли то происшествие случайностью или же серьезным намерением, как то обстоятельство, что зверь внутри него попробовал вкус крови и уже не был готов остановиться, чувствуя потребность в новых дозах. Он распробовал, прочувствовал, каково это — распоряжаться чужой жизнью, смотреть в полные страха глаза, видеть обезображенное лицо, слезно молящее о пощаде. Эти ощущения стали для него наркотиком, чужой страх — его пагубной страстью, которую, будучи далеко не глупым, он никогда не демонстрировал. Это чувство его поглотило, и теперь он хотел заразить той же болезнью единственного человека, который его понимал.
И у него это получалось.
Карие глаза сощурились, а Данте резко поднялся с места, когда что-то в этих стенах пошло не по плану. Парень не мог понять, что происходит, глядя то на друга, то на жертву их возмездия. Дитрих не прикасался к ублюдку, Эберхарт видел это своими глазами, но тот по непонятной причине испытывал боль и дергался в корчах. Припадочный. Было первой его мыслью, но она задержалась в его сознании не надолго, уже через пару секунд сменившись новой, колоссальной по своему значению.
- Постой, - начал Данте, двинувшись в сторону друга, - отойдем-ка, надо переговорить.
Немец похлопал Лессинга по плечу и мотнул головой в сторону, призывая того последовать за собой. Хрустя битыми осколками и дробленым кирпичом под ногами, он отошел на несколько метров, и когда расстояние, образовавшееся между ними и насильником показалось парню достаточным, он остановился, пристально глядя в глаза приятелю.
- Ты уверен, что не задел его? - приглушенным голосом спросил он Дитриха совершенно серьезно, - отвечай «да», только если уверен на сто процентов. И если все так, как я думаю...я знаю, что это было.
А Данте действительно знал. Не так давно с ним произошло нечто подобное, и без лишних терзаний, раздумий, сомнений и других внутренних противоречий он принял то, что он — мутант. Принял эту новость он достаточно спокойно, без страха, без ненависти к самом себе. Напротив, это обстоятельство раскрыло перед ним новые возможности, горизонты, поля деятельности. На все вопросы он находил ответы самостоятельно, даже не думая посвящать кого-либо в это дело. Изучал собственные возможности и старался, что продолжал делать до сих пор, обуздать собственную силу, взять ее под контроль. Не всегда получалось, но он целеустремленно продолжал попытки, даже не думая сдаваться.
- Подумай о том, что хочешь, чтобы я испытал сильную головную боль, - ни с того, ни с сего заявил немец, - сконцентрируйся на этом. Давай же! Встретив полное непонимание в лице Дитриха, Эберхарт чертыхнулся, с размаху ударил приятеля по лицу, а затем еще раз. И он готов был повторить это сколько угодно раз, пока не добьется нужного эффекта.
- Хватит уже быть размазней!

 Отправлено: 03.05.13 17:17. Заголовок: Он пока ещё ничего н..

Он пока ещё ничего не сделал, а хотел. Кровь словно сплавленное железо растекалось по венам, и причиняло нестерпимую боль. Да, он собирался долго и мучительно убивать этого ублюдка, и не считал это чем-то мерзким, даже не считал себя виновным, так как именно он, эта мерзость, что валялась у его ног и вопила от боли, забрала у него самое дорогое – сестру. Забрала его половинку, и он не знал как дальше жить. Дитрих не думал о том, что именно он перерезал артерию своей сестре. Своими же руками. Он это сделал чтоб спасти её, а этот мерзавец убил её, ещё давным-давно, когда растерзал не только её тело, но и душу. Чтобы он сейчас не говорил, как бы не умолял, Лессинг не собирался останавливаться. Он бы не смог остановиться, так как это означало бы, что он простил этого ублюдка, а он не прощал, не мог простить. Даже в аду, где они непременно встретятся, но уже через много лет, он позаботится о том, чтоб его муки были самыми невыносимыми.
На глазах Данте рождался новый убийца, и это его забавляло. Дитрих же, в свою очередь, не думал ни о чем, и на какие-то пару минут даже забыл о том, что они с этим мерзавцем не одни. Он поблагодарит Данте потом, может спустя час, а может спустя годы. Поблагодарит за то, что тот дал ему возможность отомстить за сестру, и пусть его сочтут ненормальным за это. Где нормальность, если такой гад дышит воздухом, когда его сестра должна гнить в земле?! О какой нормальности и справедливости могла идти речь?! Если они с Данте и были ненормальными, то благодаря этому прекраснейшему миру. По крайне мере Дитрих, которого жизнь довела до такого сама. С помощью этого ублюдка, который уже рыдал у его ног, а Лессинг не чувствовал ни доли сочувствия к нему. Человечность, сочувствие, любовь – всё, что когда-то жило в нём погибли вместе с Беккой. Он похоронил себя с ней, и теперь родился совсем другой Дитрих Лессинг, который не был похож на прежнего Ди.
Рыжий обернулся, не понимая, что происходит. Он последовал за Данте, после чего глянул на несчастного парня, - нет, он точно ничего с ним не делал, сомнений не было. Немец перевел взгляд на своего лучшего друга, не понимая, что происходит.
-Да, проклятье, я до него не дотрагивался! – почти что прошипел молодой человек, и снова глянул на ублюдка, который тяжело дышал, но уже с неким облегчением, словно больше не испытывал боли. –Постой, о чем ты? – повернулся он к Эберхарту, не понимая, что тот хочет от него. –Что ты хочешь этим сказать? Какого...?!
Снова взгляд в сторону парнишки, и наконец-то до Дитриха начинает доходить то, что от него требует Данте. Он смотрит на него, чувствуя новый прилив гнева, после чего смотрит тому прямо в глаза, и по-настоящему желает причинить ему боль. Вначале не особо получается, так как он не настолько зол на Данте, и вся его ненависть идет в сторону лежащего парня, но он всё равно справляется и сконцентрировавшись на глазах Эберхарта, желает чтоб у того заболела голова, да так, чтоб тот взвыл.
И так и случается... спустя секунду Данте хватается за голову, и он понимает, что хоть и не дотрагивался до парня, но именно он и причинил ему сильную головную боль. Усмехаясь он «отключает» свою новую способность, не задает лишних вопросов, так как ему просто плевать, и оборачивается к лежащему. Направляясь прямо в его сторону, он сквозь зубы цедит:
-Тебе сильно не повезло.
И это правда, потому что мало того, что Дитрих находится на грани безумия, так ещё он собирается убить его не простым методом, не будет бить до смерти и резать его на куски, а заставит испытать такую боль, что он сам по себе сдохнет. Сгниет как собака, и его так и не найдут. Так и не смогут понять от чего он умер.
Лессинг загорается новой ненавистью. Не поворачиваясь к Данте он смотрит прямо на мерзавца, и очень сильно хочет чтоб у того заболела голова, да так, что тот не только моментально начинает корчится от боли, но и кричит во весь голос. Дитроих усмехается поднимая голову, но не сводит взгляд с него. У несчастного вытекает кровь из ушей, и это доставляет немцу огромное удовольствие. Он наблюдает за его страданиями, за его муками, и знает, что именно он это и делает, даже не прикасаясь к нему. Парень кричит, умоляет о пощаде, что только не хрипит, и извиняется, но все трое знают, что сегодня отсюда живыми уйдут лишь двое. И он не среди них.

 Отправлено: 10.08.13 18:25. Заголовок: - Сука! - парнишка с..

- Сука! - парнишка согнулся пополам, хватаясь за голову. В тот момент, когда Дитрих сумел применить свою способность, он почувствовал такую головную боль, будто бы сначала сотни острых игл впились в него, а затем его мозг просто разорвало на куски, на ошметки, на мельчайшие атомы. Немец едва сдерживался, чтобы не завыть волком от нестерпимой боли, однако его другу достаточно легко поддавалась способность, и боль почти сразу прошла. Голова раскалывалась, но уже так, будто после похмелья. И это страшное одинокое помещение наполнилось громким, заливистым, хриплым смехом. Все происходящее ему до одури нравилось. Голодный до чужих страданий зверь, запертый внутри мальчишки, жадно облизывался. И Данте не мог успокоиться, все также опираясь ладонями на согнутые колени и смеясь, будто умалишенный. Осознание того, что Дитрих точно такой же бастард, сукин сын, мразь и просто гнойный нарыв на теле земли, как и он сам, Эберхарта безумно веселило.
Только спустя пару минут, успокоившись, сохранив от безудержного веселья на лице лишь безумный оскал, он затих, наблюдая издалека за тем, как жертва его лучшего друга бьется в корчах, истошно орет, умоляет того прекратить все это, отпустить или же убить быстро и безболезненно, утопая в собственных слезах и соплях, растеряв последние капли мужества, если у него такие когда-нибудь имелись. Немец видел в глазах насильника боль, он читал каждую его эмоцию по искаженному муками лицу, и смаковал эти секунды, мгновения, отпечатывая в памяти каждое сокращение мышц смертника. А это чувство, разраставшееся в груди, разгонявшее кровь по венам, это ощущение полной свободы, абсолютной власти — то же самое, только в большей мере, он испытывал, держа в руках железную трубу, разбивая лицо случайно попавшемуся под руку мальчишки бродяге, превращая кости, мягкие ткани и мозги в однородную массу. И такого удовольствия Данте не получал ни от выпивки, ни от наркотиков, ни от других вещей, способных удовлетворить его скрытые потребности.
Подобно шакалу Эберхарт медленно, чуть ссутулившись, ходил вокруг друга, пристально наблюдая за происходящим, редко выплевывал едкие замечания, подстрекая и без того потерявшего рассудок приятеля, и тихо посмеивался, осознавая, что на его глазах рождается совершенно новый человек, с такими же безумными глазами, как у самого Данте. Он прекрасно понимал, как уродует восприятие мира Лессинга, затеяв эту нехитрую игру, подтолкнув того к кривой дорожке, по которой шагал сам, но готов был, даже рад, принести в жертву вменяемость друга детства, только бы тот ожил, очнулся и перестал оборачиваться назад.
Сколько времени прошло — неизвестно, время для троих показалось вечностью, но в итоге все завершилось. Данте видел, как потухли глаза насильника, как из него ускользнула жизнь, растворившись в сырости и затхлости помещения. Он умер самой поганой и мерзкой смертью — в собственной блевоте и испражнениях, пройдя если не все круги Ада, то как минимум половину. Дитрих, кажется, выдохся, тяжело дыша то ли от усталости, то ли от все еще теплящихся в нем гневе и возбуждении. И Эберхарту было все это знакомо.
Воспользовавшись моментом, он подошел, наконец, к другу, выуживая из джинс складной ножик. Открыв его, не задумываясь ни на секунду, он полоснул им по своей раскрытой ладони. Из глубокого пореза мгновенно засочилась кровь, алыми струйками стекая вниз, окропляя еще теплое, но уже мертвое смердящее тело. Парнишка протянул рукояткой нож другу, без лишних слов и объяснений предлагаю тому сделать то же, что и он только что. И Лессинг, все еще находясь в взбудораженном состоянии, в состоянии аффекта, помедлил, но порезал свою ладонь.
- Теперь мы настоящие братья, Дитрих, - могильным голосом произнес мальчишка, перехватив окровавленной ладонью окровавленную ладонь друга в крепком рукопожатии, глядя глаза в глаза, - понимаешь? Одной крови. С одной тайной на двоих. Повтори это.
Все завершилось. Эберхарту нужно было услышать то же самое из уст друга, а дальше он давно знал, что будет делать, как избавится от улик. Он продумал все до мельчайших деталей задолго до этого момента, то, что сделает с телом, какое будет у них с Лессингом алиби, если же кто-то из этих ленивых жирнозадых полицаев все-таки станет искать ублюдка без рода и без племени, хотя вряд ли они когда-нибудь обнаружат пропавшего — парнишка планировал превратить этот мешок с дерьмом в похлебку для бродячих псов.

 Отправлено: 16.08.13 20:29. Заголовок: Оказывается, что зло..

Оказывается, что злость может быть безграничной. Дитрих подозревал об этом, но никогда не знал наверняка. Сейчас, стоя над несчастным парнем, который извивался подобно змее от боли в голове, Лессинг совершенно не знал где можно дойти до той грани злости, которая заставит его прекратить делать то, что он делал. Он смотрел на парня сверху вниз, а тот корчился. Кровь начала литься с его ушей, а сам он умолял о пощаде, только Дитрих совершенно не слышал его, и не хотел слышать. Поэтому он всё сильнее и упорнее смотрел на него, и когда всё закончилось, всего лишь на пару мгновений ухмылка пробежала по его губам. Да-да, именно, губы, что словно забыли какого улыбаться, всего на секунду растянулись в такой довольной ухмылке, что Лессинг и сам это заметил, после чего перевел взгляд на Данте, который казался ему более чем довольным.
Когда всё закончилось Дитрих понял, что он даже не приблизился к той самой грани, которая должна была быть вершиной злости. Он смотрел в сторону своего лучшего друга, при этом испытывая острую боль в голове, но решил не обращать на это внимания, - для одного дня впечатлений более чем хватило.
Дитрих бросил взгляд в сторону мертвого тела, что лежало у его ног, а потом снова посмотрел на Данте, который успел провести ножом по своей раскрытой ладони. Они всегда были братьями, даже без этого ритуала. Больше чем братья, так как Данте знал о нём то, чего не знал никто, иногда включая самого Лессинга. Он пришел ему на помощь несмотря ни на что, и был готов пойти на все жертвы ради него, за это Дитрих ценил его.
Недолго помедлив он взял из рук лучшего друга нож и провел по своей раскрытой ладони. Кровь горячей струей пробежалась по его коже, но Дитрих совершенно не чувствовал боли, да и как почувствовать, если уж твой разум полностью занят лишь одной единственной мыслью. Он усмехнулся, уже по-другому, и стало ясно, что с сегодняшнего дня всё изменится. Не только Дитрих, но и Данте. Они оба изменятся, так как ничего не будет так как прежде, и этот день навсегда останется в их памяти, как один из самых важных событий в их жизни. Лессинг сжал окровавленную руку Эберхарта, уже своего кровного брата, и чуть похлопал его по плечу.
-Отныне и навеки, ты мой единственный брат, Данте! – он всё ещё сжимал его руку, - Мы с тобой отныне братья. Одной крови. С одной тайной на двоих. – и это была истинная правда, в которой он совсем не сомневался, так как в мире не нашлось бы второго такого человека как Эберхарт, который смог бы сделать для своего лучшего друга такое. Дитрих ценил его за то, что тот не просто не позволил ему умереть, но и помог ему отомстить, что было гораздо важнее этой жизни. В этом они с Данте прекрасно понимали друг-друга.
У них теперь была одна кровь. Одна тайна на двоих, которую они вместе будут хранить. Точно так же, как и похоронят это тело, которое уже никому не найти, да и кому оно нужно.
-Спасибо, брат. – Совершенно искренне поблагодарил он Данте, и бросил ещё один взгляд в сторону трупа. Он не чувствовал никакой вины за собой, и знал, что поступил правильно. Дитрих был уверен, что это было начало чего-то нового... он знал, что это не последняя их тайна...