Отправлено: 02.05.13 21:58. Заголовок: время не лечит, а наблюдает со стороны; 18.04.2013 - [ЗАВЕРШЕН]

Dietrich Lessing & Kathi Lessing
Концерт группы Feuer, Вашингтон, США.

привет пап
у нас тут такая жара и самые грустные на свете закаты
мои окна солнцем заляпаны
и плечи …
мне кажется эти ожоги лечат
мой недостаток тепла в другие сезоны

 Отправлено: 03.05.13 17:05. Заголовок: Если бы это был самы..

Если бы это был самый обычный концерт. Ты бы волновалась? Если бы сцене не было отца, которого ты большей частью выдумала сама, ты бы нервничала? Отражение молчит. Ему нечего сказать. И тебе нечего. Сердце бьётся в груди так быстро и сильно, что кажется ещё немного и ты просто не выдержишь этой нагрузки и упадёшь замертво. Это было бы, конечно же, очень несправедливо и бесконечно нечестно. Но в жизни не всё и не всегда честно и справедливо.
Одно за другим отбрасываешь привычные платья. Одно кажется слишком старым. Другое слишком детским. Третье висит мешком. Ещё одно даже примерить не решаешься.
Время до начала концерта истекает со скоростью пули, а ты понятия даже не имеешь, что надеть. Хочется бросить всё и вовсе забросить эту глупую идею. Пошатнуть привычный мир, заявившись на концерт Feuer. Но Кати Лессинг не из тех, кто бросает, даже самые глупые затеи, не доведя их до какого бы то ни было логического финала. Да и билет, кажется, прожигает внутри огромную чёрную дыру.
Тебе страшно. И в попытке зарядиться чужой храбростью, ты натягиваешь чужие, непривычные и слишком обтягивающие чёрные джинсы. В такие вот моменты тебе даже нравится жить в общежитии с разными девушками. Всегда можно найти что-нибудь такое, на что лично тебе никогда не хватило бы смелости. Ты ведь предпочитаешь что-нибудь помягче. Что-нибудь такое, от чего не захватывает дух. Что-нибудь спокойное. Комфортное. Домашнее.
Только сейчас, сегодня, тебе просто необходимо выйти за пределы твоей зоны комфорта. Поэтому вместо привычных, любимых и таких родных удобных ботинок, ты с некоторой опаской, но надела высокую шпильку.
В широко распахнутых глазах пляшут отзвуки былой решимости. Ты совсем не уверена, что тебя узнают. Ты совсем не уверена, что тебя заметят. На концертах ведь сотни, тысячи может быть даже, людей. В такой толпе ни за что не разглядеть одного конкретного человека. О чём ты думала, Кати?
Музыка бьёт по барабанным перепонкам наотмашь. Тебе этого не понять. Тебе этого не полюбить. Беснующаяся масса подростков и не очень. Среди всех этих людей ты чувствуешь себя лишней. Чужой. Не только и не столько из-за иных музыкальных предпочтений. Нет, наверное, ты даже можешь привыкнуть к такой музыке, раз уж её пишет твой отец. Но ты здесь совсем не ради драйва, выпивки и быстрого секса в кабинке клубного туалета. Хотя, может быть, ты просто слишком много смотрела фильмов 90х годов.
Ты здесь для того, чтобы изменить свою жизнь. Для того, чтобы или закрыть, перелистнуть навсегда, те страницы семейного фотоальбома, которые чудом удалось спасти от смерти в пылких объятьях костра. Те страницы, где рядом с тобой не вежливый чужак Говард, а настоящий, тот самый единственный, отец.
Ты здесь для того, чтобы впервые после стольких лет, увидеть, наконец, великого и неповторимого Дитриха Лессинга. Увидеть не на плакате и не на фанатской фотографии, выложенной в сеть с какой-нибудь глупой восторженной припиской. Нет. Ты хочешь увидеть его настоящего. Может быть, даже посмотреть ему в глаза. Понять, если уж так и не хватило духу спросить тогда, почему он ушёл. Понять, если уж не смогла отпустить его, забыть, есть ли у тебя шанс, снова стать частью его жизни.

Ты стоишь, прижимаясь животом к железным прутьям ограждения, за которым начинается сцена. Ты не знаешь, какой силой, каким чудом тебе удалось пробиться сюда сквозь толпу пышущих жаром и фанатским экстазом человеческих тел. Ты смотришь на человека, сжимающего в руках бас-гитару. И боишься даже моргнуть. Рыжие длинные кудряшки растрепались и уже совсем не похожи на ту красивую причёску, эпохи Ренессанса, которую ты так старательно выписывала ещё совсем недавно. Тебе бы поднять руку и убрать их от лица. Но ты боишься. Боишься двинуться, пошевелиться. Ведь это так похоже на сон. Сон, который снился тебе уже не одну сотню раз. Сон, в котором отец снова уходит, исчезает из твоей жизни, стоит ему только увидеть тебя в толпе выкрикивающих любовные признания малолетних фанаток.

 Отправлено: 03.05.13 18:01. Заголовок: Это был совершенно о..

Это был совершенно обычный концерт. По крайне мере для Дитриха, который сонно потянулся в кресле, когда Данте встал и сказал, что пора выходить на сцену. Он любил играть на басс-гитаре, ему нравилась та энергетика, которая исходила от публики, ему нравился шум, поэтому каждый концерт расслаблял его, успокаивал. Но никакой концерт не сравнится с концертами, которых они устраивали на родине, и в этом они с Эберхартом всегда были согласны. Всё же Лейпциг был тем местом, где всё начиналось, где они сделали свои первые шаги. Их никто не знал тогда, а они играли музыку, которая теперь уже была настолько популярной, что их фанаты наизусть знали все тексты и подпевали.
Это был совершенно обычный концерт. Отдаваясь полностью своей музыке Дитрих прислушивался лишь к голосу Данте, который пел подобно дьяволу, и чувствовал, как рубашка пропитывается потом и прилипает к спине. Рыжий цвет где-то мелькнул перед его глазами. Совсем ненадолго ему показалось, что он заметил знакомый отблеск, и кажется даже спутал несколько нот. Данте всё продолжал петь, но всё же бросил в его сторону недобрый взгляд, - он ненавидел когда на концерте кто-то допускал ошибку.
И тогда он увидел её.
Вначале, Дитриху показалось, что это была Ребекка, настолько стоящая перед ним девушка была похожа на его покойную сестру. Он всё так же играл, но уже машинально, не обращая внимание на свои пальцы, которые сами бегали по гитаре и играли уже хорошо знакомую песню. На мгновение ему показалось, что это его Бекка, и вот она улыбнется, но это была не она, хоть и девочка была очень похожа на неё. Это была не Бекка, так как сестра давным-давно умерла, и он бы ещё засомневался, еслиб не сам перерезал ей глотку.
Перед ним стояла его собственная дочь, сомнений не было. Перед ним стояла Кати, которую он не видел с тех самых пор, как она всё ещё была малышкой, и что-то тараторила себе под нос, попутно задавая вопросы про всё, что только окружало её. Это была его дочь. Дочь, которой он писал письма, отправлял подарки и поздравительные открытки, но которую никогда не навещал и был уверен, что она даже успела забыть его, забыть то, что у неё вообще есть отец. Она должна была забыть его, ведь именно поэтому они с женой разошлись. Её место не было в этом царстве тьмы, так как она принадлежала свету. А он... он уже давно стал самой смертью, палачом, чьи руки, что играли на басс-гитаре, были по локоть в крови. Он убивал не зная имен и фамилий, не зная о том, есть ли у них семья, он убивал, и ему было плевать. Он стал смертью, он был смертью, и являлся им сейчас, когда перед ним стояла рыжеволосая девушка, так сильно похожая на него, и смотрела на него с некой опаской, но поверьте, Дитрих был напуган сильнее неё. Ведь он ушел потому, что не хотел разочаровать её. Не мог быть ей тем отцом, о котором дети мечтают и не хотел, как же он не хотел, чтоб его проклятая жизнь хоть как-то омрачило её светлое существование в этом мире.
Всего на пару минут он смотрел прямо в глаза своей дочери. Всего пару минут, после чего песня наконец-то закончилась, и они ушли со сцены. Данте сразу же начал ворчать по поводу того, что он сбился, и такого не должно произойти, но Дитрих ничего не отвечал и достав мобильный телефон, отчаянно искал номер Фреи, не надеясь, что она не сменила номер. Черт возьми, какого лешего, она позволила Кати прийти на его концерт?! Но он знал, он лучше всех знал насколько упрямы Лессинги, и что возможно бывшая жена даже и не подозревает, что их дочурка сейчас на концерте своего отца.
Номер не зарегистрирован.
Отвечал голос женщины-робота, и он отключил мобильный, после чего повернулся к Данте и остановил того, положив руку ему на плечо. Лучший друг понял, что что-то не то, и посмотрел на него.
-Что случилось?
-Она здесь. Кати. Моя дочь. Она здесь. Она была на концерте. – Дитрих едва произносил эти слова, и явно находился в панике.
-Что? – не понял тот, - Кати?! – Данте притворился удивленным, но Лессинг прекрасно знал, что тот совсем не удивлен. Он не раз предупреждал его, что это случится, и что рано или поздно она обязательно придет за ним. Данте не говорил хорошо это, или плохо, но был уверен в этом.
-Я не могу с ней увидеться.
Сказав эти слова Дитрих быстрыми шагами направляется в свою гримерную, и заперев дверь на ключ, опускается на диван. Запустив пальцы в волосы, он тяжело дышит. Убийца, палач, сама смерть, вот кем он был, и он боялся встретиться с маленькой рыжеволосой девчушкой...

 Отправлено: 03.05.13 19:35. Заголовок: Ты знала, что так и ..

Ты знала, что так и будет. Знала, но всё равно пришла сюда. Глупая, наивная Кати. Люди вокруг выкрикивают название группы. Имена участников. Концерт окончен, но кто-то всё ещё надеется на пару песен “на бис”. А ты просто стоишь у железной решётки и смотришь на то место, где совсем недавно стоял твой отец. И боишься моргнуть. Всё случилось так же, как в твоих снах. Хоть ты и не моргала. Хоть ты и стояла неподвижно, он ушёл. Нечестно. Несправедливо.
К горлу подступает противный комок. Ты всё ещё не достаточно хороша. Но на этот раз тебе хватит смелости узнать, что с тобой не так. Почему ты не годишься ему в дочери. Ты - Лессинг. И ты не сдашься просто так. Не в этот раз. Не теперь, когда тебе нужна поддержка и помощь того, кто уже проходил через тот же самый ад, через который вынуждена проходить сейчас ты. Нет. Сейчас ты просто не можешь позволить себе сдаться.
Ты идёшь, чувствуя лёгкое подрагивание в ногах, прочь от сцены. Сливаешься с волнами других слушателей, отчаявшихся дозваться кумиров на лишнюю песню. Это так мелочно! Лишать преданных поклонников удовольствия из-за одного только нежелания видеть лицо дочери. Так мелочно и очень по-детски. Ты заставляешь себя улыбнуться. Если твой отец ведёт себя, как ребёнок, ты будешь вести себя, как взрослый и очень серьёзный человек.
Вокруг тебя гудят обиженными голосами поклонники. И твоя улыбка становится уверенней и искренней. Ты знаешь причину. Ты уже стала частью жизни Дитриха Лессинга. И пускай сейчас эта часть вызывает у него желание спрятать голову в песок, он уже думает о тебе. Пусть и мгновение, но ты смотрела в глаза отца. Пусть час, но ты вникала в суть его музыки. Пусть сейчас тебе не так просто ты добьёшься своего. Как добивалась всегда.

Вытряхнуть себя из чрезвычайно узких джинс оказалось скорее увлекательно, нежели просто. Но в последнее время тебе нравится бросать самой себе вызов. Справишься? Осилишь? Чувствуя под босыми ступнями привычную прохладу пола, погрузив своё бледное и худое тело в недра любимой фланелевой пижамы, ты готова продумать свой следующий ход. Да, это шахматы. Шашки. Поддавки. Что угодно, лишь бы победить в финале.

У тебя красивый, круглый почерк. Ещё немного детский, но мама всегда говорила, что это ничего. Ты ведь ещё и сама, немного ребёнок. Листок из твоей тетради для лекций по экологии. Ничего особенного. Широкие линейки, пара дырок, если вдруг надумаешь вставать обратно. Рука чуть дрожит, выводя дату в верхнем правом углу.
Как начать? О чём сказать? Ты никогда не была сильна в сочинениях. Тебе всегда было проще поставить пару галочек теста, на проверке по знанию материала. Но здесь, сейчас, не ограничишься галочками. Как бы ни хотелось.

“Привет, пап.
Я столько раз писала эти слова, что мне кажется, это первое, что я научилась писать. Но, давай не будем о прошлом. Тебе ведь это не приятно. Вспоминать прошлое. Прости, если я сегодня влезла без спросу в твоё личное пространство. Мне было интересно, узнаешь ли ты. Ты ведь ни разу не просил маму прислать тебе мою фотографию. Нет-нет, я тебя ни в чём не обвиняю! Правда-правда. Просто сейчас мне нужен … наверное совет. И никто кроме тебя не может мне его дать. Ох, это звучит так эгоистично. Ведь я думаю только о себе. Что мне нужна помощь. И не принимаю в расчёт, что тебе, наверное тебе тяжело это читать. Прости.”

Ты отбрасываешь в сторону ручку, не заметив, как гелевый наконечник скользит по бумаге, оставляя на ней синюю полоску. Не так, совсем не так ты представляла себе то идеальное письмо, которое ты наконец-то решишься отправить отцу. За окном ветер раскачивает ветки дерева. Треплет набирающие силу листочки. Дерево выдержит этот порыв. И ты выдержишь. Снова взяв в руки ручку, продолжаешь писать.

“Прости, что я ворошу прошлое. Прости, что я снова появилась в твоей жизни. И прости, прости пожалуйста, но я не могу так просто сдаться. И я не сдамся, пока ты не встретишься со мной. Прости, если это звучит как ультиматум. Прости, если тебе это всё не нравится. Мне действительно жаль, если я нарушая какие-то твои планы. Жаль, если я разрушаю твою новую жизнь. Но если ты не захочешь мне помочь, если ты не сможешь найти в себе силы и один раз встретиться со мной и выслушать меня, мне будет ещё больше жаль.
Пожалуйста, пап. Помоги мне.”

Ты знаешь, если начнёшь сейчас перечитывать, никогда не отправишь. Ты ведь хочешь, чтобы всё было идеально. Чтобы ты была идеальной. Но до идеала тебе слишком, слишком далеко. И поэтому, Дитриху пидётся довольствоваться тем, что есть. Тобой. Такой, какая ты есть.
Обычный чуть голубоватый конверт с отпечатанной, заранее, маркой. Аккуратным, чуть детским почерком, выводишь адреса и имена. Тебе пришлось заранее выяснить точный почтовый адрес этого особняка. Но теперь всё прошло без сучка и задоринки.
Тебе страшно. И хочется опустить это письмо на в почтовый ящик, а, как и сотню писем до него, в специальную коробку, где лежат все твои детские письма. Но сегодня тебе никак нельзя идти на попятный. И ты выходишь из дома, чтобы отправить письмо. Остаётся надежда и одновременно опасение, что письмо не дойдёт. Но ты подавляешь это опасение и эту надежду. Тебе нужно встреться с отцом. И это не простое желание подростка узнать, какие у него корни.

 Отправлено: 03.05.13 21:19. Заголовок: А он не знал, что та..

А он не знал, что так всё будет, правда не знал. И почему дети бывают такими наивными? Почему-то их всегда тянет к самому запрещенному, не самому лучшему, не самому благоприятному. Когда они с Фреей разошлись, подписали все документы, и он ушел из их с Катией жизни, то был уверен – она никогда не будет видеть в него отца. Он никогда не станет для неё «папой», которого можно любить, обожать, которого хочется видеть, слышать, с которым хочется поговорить. Он был уверен, что обрывает все связи, даже если любил Фрею, даже если до сих пор её любит по-своему. Неправильно, всё это неправильно, и нечестно. Они не заслужили Дитриха с его адом за спиной. Не заслужили смерти, которой он являлся, и именно поэтому он исчез, ушел, покинул.
Почему-то дети всегда любят тех родителей, которых не знают. Оно и понятно, так как так легче придумывать свой идеал, и потом мечтать о том, что он именно таким и окажется. Кати не знала, даже не подозревала о том, что его отец не просто басс-гитарист знаменитой группы, что не просто сломанный в юности человек, а настоящий убийца – жестокий, беспощадный, и хладнокровный. Еслиб она знала его таким, то вряд ли пришла бы к нему на концерт, вряд ли стала бы ждать его, вряд ли вообще вспоминала...
А Дитрих хотел её защитить. Защитить от самого себя, так как он давным-давно сломался, испортился как старая игрушка, и раны, которых он получил ещё в молодости, не заживали, и никогда не заживут. Он не мог измениться, так как уже изменился. Не мог стать прежним, «до» того случая с Беккой. Не мог стать заботливым и любящим отцом, когда смерть ходила за ним по пятам, если не его ногами. Он не хотел чтоб его дочь пострадала, не хотел её разочаровать, не хотел сломать её, как когда-то сломали его.
Он несколько раз перечитал её письмо. Такое детское, наивное, и столько «прости», что самому становится тошно от себя. Хочется взвыть от непонятной боли, которая внезапно вспыхивает где-то в области груди и очень ощутимо жжет его. Но Дитрих молчит, ходит по кругу, держа в руках письмо, когда его друзья перекидываются фразами, обсуждают концерты, женщин и пьют дорогой виски. Ему не до этого. Ему вообще не до них сейчас. Данте видит, замечает изменения в нём, и он знает, но Эберхарт на то и лучший друг, что в такую щекотливую тему не вмешивается и позволяет ему самому решать, самому всё ставить на свои места. Дитрих поднимает на него взгляд, и словно разговаривает с ним, - не просто так они лучшие друзья, не просто так...

Разыскать её не составило огромного труда, у Дитриха были свои связи, свои люди. Он узнал, что его дочь учится в университете Джорджа Вашингтона, узнал её расписание, и стоял у входа, в тени, ожидая когда же рыжие волосы мелькнут перед глазами. Он был одет в черном, впрочем, как всегда. Тёмные очки скрывали его глаз. Прислонившись спиной к стене, он ожидал увидеть её, но совершенно не знал как себя вести, что сказать, а главное – как помочь, в чем именно помочь, почему сейчас, и почему именно он?
За последние часы он узнал, что Фрея вновь вышла замуж, и очень даже неплохо. Узнал о том, что его дочурка неплохо ладит со своим отчим, а если тот посмеет её обидеть, то потом он обидит его, и не самым приятным образом. Он узнал многое, но вместе с тем он совершенно ничего не знал...
Кати была совсем малышкой, когда он покинул их. Он не видел как она выступала на сцене на детских представлениях, не видел как она впервые пошла в школу, он ничего из этого не видел. Лишь посылал ей открытки, очень редко писал письма, и порой отправлял подарки. Ответов он так и не получил, поэтому и был уверен в том, что она не воспринимала его как отца, скорее этого... как его там... считала своим отцом, но это «пап» в её письме, что повторялось снова и снова, не давало ему покоя, и Дитрих просто не знал, что он скажет ей при встрече.
И вот она выходит одна, улыбается своей подруге на прощание. Прижимает толстую книгу у груди. Её рыжие волосы развиваются на ветру, и у Дитриха сердце сжимается от боли. Сердце, которое, как ему казалось, он похоронил давным-давно, вместе со своей сестрой. Лишь спустя пару секунд он двигается в её сторону, и останавливается в шаге от неё, сложив руки в карманы, словно не зная что с ними делать.
-Привет, - в горле внезапно пересохло, - ну, как ты? – звучит совсем глупо. Дитрих совершенно не знает, что можно сказать своей дочери, которую он не видел столько лет, что она должна была забыть как он выглядит. Он и сам должен был не узнать её. Но она слишком уж похожа на него, на них с Беккой...
-Я пришел, - почему-то говорит он, и смотрит на неё, не снимая очков, - никогда больше не проси прощения у меня, ладно? Ты ни в чем не провинилась. Это я должен просить тебя простить меня... – внезапно говорит он и чувствует, как всё его тело напрягается.

 Отправлено: 04.05.13 11:18. Заголовок: Твоё пятничное утро ..

Твоё пятничное утро начинается, как любое другое утро. С тарелки шоколадных хлопьев. Конечно, они не очень полезные и упаковка такая детская, но ты просто не представляешь свой день без этих шоколадных шариков. Действуешь на автомате. Но вовсе не от того, что пол ночи не спала на концерте, а потом ещё пол ночи писала письмо. Скорее всего, в никуда. Нет. Ты запретила себе думать об этом письме в тот самый момент, когда закрыла за собой входную дверь особняка. Сегодня, сейчас, тебя волнует только проверочная работа по социологии.
Шепотом проговаривая ответы, доедаешь свой завтрак. По утрам ты всегда именно такая. Всё в учёбе. Маме приходилось следить, чтобы ты не забыла дома куртку, чтобы ты не забыла поменять домашние тапочки на уличную обувь. Сотни мелочей, о которых ты напрочь забывала, если только в школе была контрольная или другая проверка. Ты забывала обо всём. И даже о том, ради чего, ради кого стремилась получить одни пятёрки. Даже по физкультуре.
Сейчас тебе приходилось самостоятельно следить за сотней, тысячей важных мелочей. Ведь тебе далеко не пять. И даже не пятнадцать. Ты уже в состоянии самостоятельно вспомнить о необходимости переобуться. Или переодеться. Ты уже не маленькая. Сама справишься.
По старой привычке хочешь крикнуть маме “Пока, я ушла”. Но в этом огромном доме твоей мамы нет. И кричать ей, тоже никакого смысла нет. И ты в последний момент глотаешь крик, привычным движением закалывая длинные волосы заколкой на затылке. Чтобы не лезли в глаза. Ты не умеешь укрощать свои волосы. Мама, да, мама умеет. А у тебя не получается.
Чтобы добраться до здания университета, тебе или нужно сделать кучу неудобных пересадок на общественном транспорте или нужно сесть на велосипед. Конечно же, ты выбираешь второй вариант. Как и в любое другое утро. Ты снимаешь замок, вывозишь велосипед со стоянки и застегнув ремешок шлема, начинаешь крутить педали. Ездишь ты всегда аккуратно и без всевозможных эксцессов. Не разгоняешься, не лихачишь. Зато всегда приезжаешь вовремя.
На университетской велостоянке у тебя уже есть своё собственное место. И глядя на маленькую ламинированную табличку “Кати Лессинг”, ты улыбаешься. Сознавать себя частью чего-то большего всегда приятно.

После пар ты сходила в библиотеку. Однокурсники подшучивают над тобой, над твоим стремлением выполнять все задания, и выполнять их идеально. Подшучивают почти беззлобно. Как и в школе, ты слишком весёлая, слишком спортивная и слишком общительная, чтобы быть настоящей заучкой.
Ты с улыбкой принимаешь эти лёгкие подколки. Смеёшься вместе со всеми и поэтому ни у кого не повернётся язык сказать, что смеются все над тобой. Умело балансируешь на грани. Как в школе. Быть идеальной, далеко не так просто, как кажется. Не так легко, как хочется.
Тяжёлый том по экологическим законам и поправкам не влезает в рюкзак. И тебе приходится нести его в руках, прижимая его к груди. Немножко защитный жест. Совсем чуть-чуть. Но в вашей компании только ты немного увлекаешься психологией. Так что мало кто уловит.
Ребята поворачивают на автостоянку, а тебе нужно ещё зайти в копировальный центр. И ты прокручиваешь в голове список материалов и газет, которые тебе могут понадобиться. Наверное поэтому ты не сразу замечаешь тёмную фигуру прямо по курсу.
Ты ведь запретила себе думать о письме. Об отце. О том, что он, скорее всего, даже читать твои сумбурные строчки не станет. Как не стал выходить на бис. И ты погрузилась в учёбу. Как погружалась всегда.
Но вот он. Дитрих Лессинг. Собственной персоной. Прямо перед тобой. Руки в карманах. Глаза за стёклами тёмных очков. К такому не кинешься с криком “папочка”. Он ведь всем своим видом говорит об отчуждённости. Чёртова психология.
- Привет, пап. - Слова ложатся легко. Как будто ты произносишь эту фразу как минимум каждый день. - Нормально. - Пожимаешь плечами, перехватив книжку поудобнее. Сейчас у тебя действительно всё нормально. Никто не хватается за голову с приступом жуткой головной боли.
Это кажется таким нереальным, почти сюрреалистичным. И, кажется, тебе снова придётся взять на себя роль более зрелого человека.
Улыбаешься, делая небольшой шаг навстречу. Ты бы протянула ему руку для рукопожатия, раз уж он так хочет, чтобы всё было так официально. Но одной рукой ты точно книгу не удержишь. Поэтому ты просто улыбаешься, чуть склонив голову на бок. Разглядываешь его. Почему бы и нет? Вряд ли ещё представится случай.
- Если у тебя есть время, может быть … поговорим? Тут есть кафе, очень уютное. И никто не будет мешать. Здесь не далеко. - Ты киваешь головой вправо, на выходе из кампуса возвышается двухэтажное здание бледно-салатового цвета. - Там не плохой кофе и вкусные пирожные. - Зачем-то добавляешь ты. Словно игнорируя его просьбу никогда больше не извиняться. Словно не замечая его попытки извиниться самому. Меньше всего тебе сейчас нужно, чтобы он чувствовал себя виноватым.

 Отправлено: 04.05.13 23:06. Заголовок: Это её «па» маленьки..

Это её «па» маленьким ножиком вонзается ему в сердце, и Дитрих сам того не замечая, опускает взгляд вниз. Она слышала от неё это слово ещё когда она была малышком, и пешком под стол ходила. Она тогда часто повторяла это «па», и задавала слишком много вопросов обо всём, что окружало её, а он совершенно не знал, что ей отвечать, так как его восприятие мира радикально отличалось от той разноцветности, что видела Катарина, поэтому он пытался придумать какие-то сказки, вроде птички по имени Бекка.
Наконец-то Лессинг поднимает на неё взгляд, смотрит, изучает. Она так сильно похожа на него, и он молит всех богов, чтоб они защитили её. Он бы, наверное, был таким же невинным и жизнерадостным, не случись то несчастье, которое до сих пор не покидает его внутренности, и ядом распространяется по венам. Он уже давным-давно перестал быть тем мальчиком, который вот так мог улыбаться, стоять с друзьями и быть беззаботным, счастливым, по-настоящему счастливым. Хотя он был счастлив... тогда, когда он женился на Фрее, и у них родилась Кати. Но это счастье сменилось страхом, так как тень смерти не покидала его, и он больше всего хотел защитить именно этих двоих, чтоб они никогда не видели крови, не знали того, что он знал, он хотел для них лишь самого лучшего...
Он стоит слишком далеко, хоть и находится лишь в шаге от своей дочери. Стоит протянуть руку, и он дотронется её рыжих волос, но почему-то он стоит как приросший к земле, и смотрит на неё сквозь тёмные очки, не решаясь дотронуться её своими грязными руками. Она ведь как ангел, с белыми, совсем чистыми крылышками, и не хочется оставлять на них пятна крови, даже черную пылинку. Но наверное, Дитрих всё же не так силен, как он думал, так как стоя перед дочерью, он понимает насколько сильно любит её, и как же скучал по ней. Поэтому поддавшись внезапному порыву, он протягивает руку и прижимает Кати к себе, крепко-крепко, словно хочет убедиться в том, что она настоящая. Мягко целует её в макушку, и шепчет «прости» где-то в области её уха, но знает, что ему нет прощения. А она такая тёплая, маленькая, и такая живая, по сравнению с ним, и он точно не имеет право прикасаться к ней, но не смог побороть это желание, не смог заставить себя, не почувствовать её рядом с собой. Всего минута, он вдыхает запах её волос, вспоминает её – совсем крохотной, когда он впервые подержал её в руках, а потом всю ночь сидел у её кроватки и не верил, что она правда существовала в этом мире.
-Прости. –Снова произносит он, каким-то приглушенным голосом и уже отстраняется от дочери.
Ну, почему, почему ты так цепляешься за меня? Почему я для тебя всё ещё «па»? За что ты любишь меня? А ведь любишь, не говоришь, не писала об этом в письмах, но ты любишь меня, и я это чувствую, так почему? Я же проклятый. Я сама смерть. И мои руки по локоть в крови, а ты... ты такая невинная, чистая, и тебя ждет прекрасное будущее, но ты всё равно любишь меня – падшего, в грязи, в смоле, в крови. Зачем? Зачем тебе такой отец, милая моя девочка?
-Да нет, - не впопад говорит Дитрих, и чуть улыбается уголками губ, чувствуя, что его изнутри трясет. – У меня есть время, конечно есть время для тебя, малышка, - последнее слово само срывается с губ, и наступает короткое молчание. Он давно не называл её так, и она уже давно не малышка, которой была столько лет тому назад. И хочется снова извиниться, но Лессинг почему-то молчит и лишь кивает, в знак согласия. Да, он с ней поговорит. Там, где она захочет. В любом кафе. Готов даже съесть пирожное и выпить кофе, хоть и сейчас не представляет себе, как сможет проглотить хоть один кусочек.
-Пойдем, сегодня у меня ничего не запланировано, поэтому... – он немного теряется, не знает как сказать, - если хочешь, можем весь день вместе провести. Ты говорила, что тебе нужна помощь... – Дитрих и сам понимает, насколько глупо звучит каждое произнесенное им слово, но не может ничего поделать с собой, так как его малышка, единственное правильное, что он когда-нибудь делал в своей жизни, успело вырасти и стояло перед ним. И она не упрекала его, не ненавидела, не презирала, даже ни в чем не обвиняла... она просто хотела видеть его, знать, что он и правда существует, и он сейчас был настолько напуган и растерян...
Они поворачиваются, и идут в сторону той кафешки. Дитрих молчит, не зная что говорить, да и как, но в какой-то момент он поворачивается к своей малышке, и дотрагиваясь до её плеча, произносит:
-Я хочу чтоб ты знала, я оставил вас с мамой не потому, что не любил. А потому что слишком любил. Ты не виновата, ты ни в чем не виновата... у тебя должна быть самая прекрасная жизнь, и я сделаю всё, чтоб она у тебя была, но ты не заслуживаешь такого отца, как я. Никогда не заслуживала, поэтому.. если кто и должен просить прощения, то это я, и только я... я не достоин тебя, Кати.
Почему-то эти слова очень легко даются ему, и Лессинг чувствует некое облегчение, хотя всё ещё напряжен. Он держал это в себе все эти годы, сколько раз пытался написать ей об этом, объяснить, но не мог. Да и сейчас не сможет. Она вряд ли его поймет, но он знает... он знает, что её белые крылышки не должны быть испачканы в его крови.

 Отправлено: 05.05.13 10:26. Заголовок: Отец притягивает теб..

Отец притягивает тебя в объятия, так быстро, так пылко, что кажется он вот-вот пожалеет о своей несдержанности. Он обнимает тебя, а ты думаешь только о том, что библиотечные книжки нельзя ронять. И твои руки продолжают сжимать переплёт. Хотя больше всего на свете, тебе хочется обнять его в ответ. Ты чувствуешь его губы на своих волосах. Слышишь его тихое “прости”. Но он отстраняется слишком быстро, и ты не успеваешь ничего сказать. Ничего сделать. Только улыбаешься, ему, той улыбкой, за которую к школе тебя звали Ангелом.
А потом ты слышишь “малышка” и внутри что-то лопается. Ты слышишь его признание, его исповедь, его покаяние. И не можешь поверить, что всё так просто. Зато в голове всё встаёт на свои места. Все те слова, которыми мама успокаивала тебя, тогда, в детстве, что ты - замечательная и это Дитрих не достоин иметь такую замечательную дочь. Всё это приобретает смысл. Укладывается внутри твоего сознания. И ты с лёгкой улыбкой чуть киваешь отцу.
- Я знаю, пап. - Но следом за осознанием, принятием, пониманием, приходит какое-то жгучее, разъедающее внутренности чувство.
За те три года, что ты знаешь с своей способности, ты практически не научилась ей управлять. Всё, на что хватило многочисленных тренировок, начать осознавать, что ты используешь свою силу. Осознавать, что это чувство, грызущее изнутри, и есть проявление способности. И хвала небесам, что ты до сих пор не научилась направлять, концертировать эти рассеянные волны опасности. Ты чувствуешь, что от тебя исходит эта боль, и ты торопишься убраться подальше от людей. Чтобы не причинить кому-то вреда.
- Да, замечательно, пап, только давай, сначала, поговорим, хорошо? - Ты почти бежишь, пытаясь успокоить то бушующее нечто в своей душе, которое вырывается наружу вместе с этой проклятой способностью.
Только забившись в угол, в “приватный кабинет” на втором этаже кофейни, ты осознаёшь, что тяжело дышишь, словно бежала всю дорогу. Заказав у миловидной официантки кофе, смотришь на отца. Тебе хочется сжать голову руками. Заплакать. Позволить себе быть слабой и маленькой. Но ты боишься, что женские слёзы, т в о и слёзы, совсем не то, к чему отец сейчас готов. И поэтому ты берёшь себя в руки. Кладёшь тяжёлый том с законами на край стола и глубоко вздыхаешь.
- Ты ведь почувствовал? Мама говорила, у тебя такая же. Сила. Способность. Не знаю, как ты называешь. Умники говорят, это воздействие. - Тебя снова накрывает паника. Внутри всё скручивается в этот жгучий, едкий узел. - Нет, боже, опять! - Ты сжимаешь виски мигом похолодевшими пальцами. Где-то рядом, хотя кажется, очень далеко, женский голос жалуется на внезапный приступ головной боли, просит уйти поскорее на свежий воздух. Этот приступ сильнее. то ли от того, что ты долго держалась, то ли от того, что рядом человек с точно такой же способностью.
- Я не умею. - Признаваться в собственном несовершенстве так сложно. Слова застревают в горле. Но ты пересиливаешь себя, выталкиваешь их, вместе с воздухом. - У меня до сих пор не получается это контролировать. - Тебе сейчас совершенно не до кофе и не до пирожных. Единственное, что тебя сейчас волнует, это сила, которая, кажется, всё-таки вырывается из-под твоего контроля. Но официантка приносит, в паузах между твоими признаниями, чашку несладкого латте, и ты гипнотизируешь взглядом белую керамику. Надеешься, что это, как и всегда, поможет. Боишься, что отец снова уйдёт. Ведь ты слабая.
Ты читаешь, чуть шевеля губами, все известные тебе наизусть стихи. Загружаешь своё сознание и подсознание. Пытаешься проводить сложные ассоциативные цепочки, решать логические задачки. Всё. Сразу. Лишь бы перестать тянуться этими липкими щупальцами псионических сил к чужим головам. Помогает далеко не сразу. Но ты чувствуешь, как всё внутри тебя успокаивается. Приходит в норму.
Ты дрожишь. И чтобы скрыть это, прячешь руки под стол. Сцепляешь пальцы в замок. Защитный жест. Чёртова психология. Жаль, что самовнушение не всегда работает, когда хочется.
- Помоги мне, пап. - Тебе кажется, или на последнем слове голос, всё-таки, предательски задрожал? Нет. Нет-нет! Не смей плакать, Кати! Ты ведь не хочешь, чтобы он сбежал? Мужчины не выдерживают слёз. Так что, милая, потерпи. Тебе ведь очень, действительно очень, нужно, чтобы он тебе помог.

 Отправлено: 05.05.13 15:31. Заголовок: Дитрих послушно кива..

Дитрих послушно кивает дочери. Сегодня он полностью в её распоряжении, и готов побыть (ну, хотя бы попытаться) отцом, не разочаровать её, хотя костяшки в руках всё же неприятно дрожат, и Лессинг отчаянно прячет их в руках карман. Хорошо, что они садятся в уединенном месте, где его никто не сможет узнать и не подойдет за автографом, так как сегодня он не басс-гитарист знаменитой группы, а просто отец, который вышел поговорить со своей дочерью, которая нуждается в его помощи, хотя он не понимал, в чем именно он должен был ей помочь. Еслиб ей понадобились деньги, то она могла написать об этом в письме, но кажется дело обстояло совсем иначе, и этого Дитрих понял, когда Катарина начала говорить, опустила свой взгляд, и отчаянно пыталась владеть с собой, когда в другом конце кафе женщина начала жаловаться на головную боль, и выскочила на улицу.
Всё встало на свои мечта, и Дитрих уже проклинал всех, в особенности себя за то, что именно по его вине Кати стала жертвой. Снова. Именно благодаря ему у неё эта способность, которой она явно не может управлять, и которая причиняет ей сильную боль, так как она – не Дитрих. Когда он впервые узнал о своей способности, то был на грани безумия, и ненависть бушевала в нём, поэтому ему легко удалось овладеть ею и управлять по своему желанию. Да и прошло немало лет с тех пор, и он тренировался, поэтому и мог управлять своей способностью в совершенстве, но Кати... мало того, что она была слишком юна для этого, так ей совершенно не нужна была способность, которая могла причинить вред окружающим, даже если это происходило не по её желанию. Она была слишком доброй, слишком мягкой и нежной чтоб нормально принять эту способность, и вот тут у Дитриха сердце сжалось от боли. Уже в который раз за день.
-Так, малышка, - и снова он называет её, как в детстве, но сейчас у Лессинга нет времени отвлекаться на такие мелочи, он берет её ладошки в свои и пытается заглянуть в глаза, - смотри на меня, ладно? Смотри на меня, сконцентрируйся на мне, и слушай только мой голос. На меня ты не можешь подействовать, так как я научился блокировать своё сознание, но ты ещё слишком мала для этого, так вот... слушай меня, и попытайся успокоиться... – Дитрих совершенно не знал, что он мог ей рассказать, так как мало того, что в его кругу не было молодых девушек, ни детей, так ещё его жизнь была полна только болью, смертью и кровью. А если он бы стал рассказывать о своих достижениях в этой сфере, то она уж точно не успокоилась бы.
-Мама тебе рассказывала как мы с ней познакомились? Нет? Так вот, я подрабатывал в одном кафе, где был противный мужик, и всё время жаловался на меня. Короче говоря, я ненавидел свою работу, и искал что-то новое. Я нашел что-то подходящее, даже уже не помню, что, но на неделю остался на старом месте, так как этот негодяй не собирался платить мне денег до конца месяца. И вот, один из последних дней, мне совершенно плевать, что произойдет, так как через пару дней я буду далеко от этого места и того гада, и тут... я вижу её – она сидела за самым дальним столиком, в бирюзовой кофте и читала какую-то книгу, не помню названия, и я... – тут Дитрих почему-то остановился, но всё же решил продолжить, - когда она подняла на меня глаза, то я понял, что влюбился в неё. Не зная её имени, ни фамилии, ничего, я влюбился в светловолосую девушку, в бирюзовой кофте, которая улыбнулась мне. Мы скоро поженились, несмотря на то, что её родители были против и видеть меня не хотели... мы скоро... – увидев, что дочери полегчало, Дитрих чуть сильнее сжимает её ладошки, - ну, как ты? Полегчало? Давай ты мне расскажешь всё подробнее. Когда у тебя впервые появилась эта способность и... ты совершенно не умеешь ею управлять? – он хотел помочь ей, он должен был помочь ей, и снова Дитрих винил себя в том, что благодаря ему, у его дочери не самая светлая жизнь. Уж точно не та, которую он для неё планировал. Неужели она не могла родитсья обыкновенным ребенком, и не страдать от такой несоответствующей ей способности?

 Отправлено: 05.05.13 17:24. Заголовок: Внутрь твоего жгучег..

Внутрь твоего жгучего спрута, в гущу этих липких щупалец, вклинивается голос отца. Его лицо появляется перед твоими глазами. И ты смотришь. Долго. Пристально. Стараешься не моргать. И с каждой секундой тебе всё легче. Эта сила, сила, которую ты не в состоянии даже осознать, определить, не то, чтобы подчинить, эта сила отступает. Оставляет тебя в покое. Только вот … надолго ли? Ты не знаешь. Но благодарна за эту передышку. Ты сглатываешь, молча качаешь головой в отрицающем жесте. У твоей мамы негласное табу. На всё, что касается отца, на всё, что касается любви. Ты понимаешь. Ты любишь маму. И никогда, ни за что не расстраиваешь её. Не хочешь расстраивать. Поэтому она никогда не рассказывала тебе о том, как она познакомилась с Дитрихом. А ты никогда не спрашивала. Потому что это заставляет её грустить. А ты очень не любишь, когда кто-то из-за тебя грустит. Но тебе интересно. Очень интересно. И поэтому ты смотришь на отца, широко раскрыв глаза. Ловишь каждое его слово.
В голове крутится сто миллионов вопросов “почему”, но ты молчишь. Способность улеглась, успокоилась, оставляя после себя только горькое послевкусие поражения. Тебе хочется забросать отца вопросами о том, какими они были. Он, мама, даже ты. Но прошлое - табу. Это ты хорошо уяснила. Не стоит его ворошить. Старые раны не так легко заживить, если уж разбередила их.
Ты киваешь, слабо улыбнувшись. Тебе действительно легче. Гораздо легче, чем обычно, после этих “приступов”. Но рассказывать, в общем-то, особенно и нечего. Пожав плечами, ты утыкаешься взглядом в чашку. Дитрих, не единственный, кто не очень-то любит рассказывать о своём прошлом.
- Я толком не знаю. - Пальцы теребят край скатерти. - Не знаю, когда именно она впервые … появилась. В выпускном классе, наверное? - Говорить о той вечеринке, о том парне, очень неловко и стыдно. - Да, наверное незадолго до выпуска. Один парень, он … напугал меня. - Без подробностей выходит как-то глупо, но признаться отцу, что какой-то пьяный футболист чуть не засунул тебе руку под блузку, за две недели до выпускного, нет, это выше твоих сил. - Я перепугалась, сильно, запаниковала, а дальше, не знаю. Было такое же противное, мерзкое даже, ощущение в животе. И этот парень схватился за голову, рухнул на пол. И я убежала. - Тебе приходится пару раз глубоко вздохнуть, чтобы продолжить, как ни в чём не бывало. - Глупость, конечно, но я всё списала на плохой алкоголь. - Ты ведь до сих пор не можешь простить себе, что именно ты чуть не убила того мальчика. Пусть и не осознанно. Страшно даже подумать, чтобы случилось бы, если бы ты осталась в том доме. Но папе совершенно не обязательно знать, как отчаянно, страшно, дико, ты боишься кого-нибудь убить. В его глазах и так слишком много грусти, вины и боли. И тебе даже не хочется продолжать. - Я учусь. - Правда пока никаких результатов.
Из окна кофейни виден купол огромного Капитолия. Ты достаёшь из кошелька пять долларов и кладёшь её на столешницу. Тебе душно. И кажется, совсем нечем дышать. Обычное состояние, после применения способности.
- Что-то мне расхотелось кофе. Может быть, погуляем? - И тебе так стыдно, что щёки мгновенно заливает краской. Стыдно за эту детскую непостоянность, за этот приступ. Даже за то, что ты ворвалась в жизнь отца. И особенно сильно, тебе стыдно за то, что ты встречаешься сейчас с ним, за спиной у мамы. - Ты говорил, что свободен сегодня. - Ты вскидываешь голову, чтобы посмотреть отцу в глаза. - На улице у меня реже случаются … приступы. - Последнее слово произносишь чуть слышно. Ты не относишься к этому как к болезни, нет! Конечно нет. Ты ни в коем случае не считаешь, что отец заразил тебя каким-то жутким генетическим заболеванием. С таким же успехом, ты могла перенять силу мамы. И это было бы ничуть не лучше. Но, опять же, папе об это знать совершенно не обязательно.
- Я не имела в виду, что это болезнь! - Видишь, как помрачнел Дитрих? Молодец, Кати, так держать. Оскорби его ещё сильнее. Почему бы и нет? - Просто, мне от них плохо. И я не умею их контролировать. - Пожалуйста, пап, не смотри так, словно это только твоя вина. - Это как астма. Понимаешь? Пока не научишься симулировать, контролировать, кажется катастрофой. Нужно только подобрать подходящий ингалятор. И не забывать дышать. - У тебя есть друг-астматик. Ты знаешь, о чём говоришь. - Мне просто нужно найти какой-то ключ.
Ты выходишь из кофейни, вдыхая полной грудью. На улице чуть прохладно. И, кажется, собирается дождь.

 Отправлено: 05.05.13 22:06. Заголовок: Она выглядит такой б..

Она выглядит такой беззащитной, беспомощной, совсем ребенок, и ты чувствуешь себя последним скотиной за то, что хотел «как лучше», а вышло как раз-таки наоборот. Опускаешь взгляд и убеждаешь себя, что лучше так, чем то, что ты мог и не мог предложить ей. Сейчас хотя бы можно помочь ей, протянуть руку, и научить её управлять своей способностью, но оставаться для неё просто знаменитым басс-гитаристом, не более того. Она не будет знать, что ты давным-давно потерял своё сердце. Похоронил, захоронил его, и отобрал, так жестоко отобрал сердце её матери, так и не вернув ей его. Но ты не до конца веришь в то, что Фрея до сих пор может любить тебя, что она всё ещё ищет своё сердце – затерянное где-то между твоими пальцами, вдохами, выдохами, мыслями. Если бы ты знал, и если бы ты мог, ты бы давно вернул ей сердце, и попросил бы жить своей жизнью. Полноценной жизнью, которую она заслужила, и поэтому ты повторяешь про себя, что ты не забирал у неё сердца, что где-то там она счастлива, и возможно влюблена в кого-то. И этот «кто-то» уже давно не ты.
-Да, эта способность взаимосвязана с твоими эмоциями, - спокойно произносит Дитрих. Перед его глазами встает та самая картина, когда они только утром похоронили Бекку, а вечером к нему заявился Данте, на каком-то старом пикапе, и увез его в заброшенное здание, где ему предстояло встретиться с тем человеком, который убил не только его сестру, но и его самого. Тогда он впервые узнал о своей способности, и будучи на грани безумия, ненависти, очень быстро овладел ею, так как желал смерти тому подонку, но в случае с Кати всё было иначе. Она была настолько далека от зла, тьмы, что и представить не могла, как можно причинить вред другому человеку, даже если неосознанно, а он... зачем ей такой отец?
Лессинг не задает лишних вопросов, но упоминание какого-то парня, достаточно злит его, хоть он и прекрасно скрывает это. Он не имеет права задавать вопросы, так как его не было с ней, не было тогда, когда она нуждалась в нём, и если спросить, что тогда случилось, то все стрелы будут показывать на него, а Дитриху и так нелегко сейчас, поэтому он пытается не обращать на это внимание и концентрируется на том, что сейчас самое важное. – У меня было так же... – спокойно начинает рыжий, - в твоём же возрасте, и это было связано с тем, что... – тут Лессинг запинается, словно подбирает нужные слова, - ты, наверное, не знаешь, может мама не рассказывала... но моя сестра-двойняшка... она погибла, и я... – снова язык заплетается, что так непривычно для Дитриха, - тогда я впервые узнал о своей способности, так как у меня был полный хаос чувств внутри. – Он никогда не расскажет ей о том, что тогда случилось. Не расскажет, что со своей способностью очень быстро справился, что последующие месяцы он жил лишь ненавистью и болью, что питали его силу, что помогали ему владеть собой. Постепенно Дитрих научился жить заново, или точнее, ему казалось, что он научился. В его жизни появилась Фрея, потом родилась Катарина, и казалось, что он должен был стать тем прежним «Ди», что когда-то жил внутри него, но нет. В один прекрасный день он понял, что внутри него настолько всё вымерло, что он никогда не сможет принести счастье тем, кого любит, а этих двоих он и правда любил. До сих пор любит. Поэтому и ушел... поэтому и оставил.
-Не волнуйся, - он берет её руку в своей и пытается улыбнуться, - я помогу тебе, и всё будет хорошо, - убеждает он свою дочь и знает, что так оно и будет, насколько бы сложной не казалась это задание. Кати и её способность настолько несовместимы, что ей понадобится хорошенько потрудиться чтоб взять себя в руки, чтоб приручить свою силу, как питомца.
-Да, конечно, - он достает бумажник и бросает деньги на стол, рядом с непритронувшим чашками кофе, после чего выходит с Кати на улицу. Нет, он не осуждает её за эти слова, не чувствует себя хуже, просто некий укол в сердце от того, что она всё равно увидела его – несовершенного, пусть и не до конца.
-Малышка, я понимаю, - тихо произносит он и неловко приобнимает её за плечи, - проблема в том, что ты и твоя способность совершенно несовместимы. Ты и мухи не обидишь, а тут такое... – конечно, не хотелось сдавать себя с потрохами, поэтому он продолжил. – Но ты научишься управлять своей способностью. Нужно время, но ты научишься, и тогда всё будет иначе. Тогда ты сможешь использовать эту силу только в крайных случаях, а я... – он запинается, понимая, что сегодня его жизнь кардинально меняется, уже в который раз. Он все эти годы пытался держать Кати на расстоянии, но сейчас просто не может допустить этого. – Я помогу тебе, буду тренировать тебя, и вскоре ты почувствуешь облегчение, но... – Дитрих на мгновение замолкает, - я согласен с тобой в том, что этот «дар» скорее проклятье... гораздо приятнее управлять стихиями, или бродить по чужим снам, но увы, не мы выбираем...
-Самое главное найти то, что тебя больше всего успокаивает. Что это? Подумай хорошо, что для тебя самое приятное... воспоминание, может талисман, может игрушка какая-нибудь, или сладость...

 Отправлено: 06.05.13 21:19. Заголовок: Ты внимательно слуша..

Ты внимательно слушаешь отца. Его признание, о том, что случилось с его сестрой, отзывается перезвоном колокольчиков в душе. Бекка. Ты практически уверена, что именно так звали твою тётю. Мама никогда не рассказывала. Но ты помнишь, как однажды с папиных губ сорвалось почти неслышное “Бекка”, когда вы вдвоём смотрели на небо и птиц. Теперь ты понимаешь. И тебе становится чуточку легче.
На тебе тонкая белая блузка, с глупый бирюзовый цветочек. На улице ещё по-весеннему прохладно и поверх блузки ты, как обычно в университет, надела длинный терракотовый свитер, так что отец никак не мог заметить на твоей шее крупный медальон, его подарок на прошлое Рождество. Ты обожаешь эту безделушку. И очень редко расстаёшься с ней. На длинной серебряной цепочке покоится красивый феникс. Ты так любишь этот кулон, что даже просила маму заказать ему в пару браслет, кольцо и серьги. Но мама всегда переводит разговор на другую тему. И ты бы заказала украшения сама, но боишься, что маму это расстроит. Поэтому ты прячешь феникса под свитером. Тебе просто нравится чувствовать, как он нагревается от твоего тела, а потом медленно возвращает тебе это тепло.
Больше всего на свете, ты любишь природу. Свежий воздух. Зелёные листья. Голубое небо. И поэтому тебе сразу же становится значительно лучше, стоит вам выйти на улицу. Может быть, ещё лучше тебе от того, что отец обнимает тебя за плечи и обещает помочь. Это значительное продвижение. Если учесть, что ещё вчера, он не решился выйти спеть на бис, не желая лишние три минуты смотреть на собственную дочь. Ты улыбаешься.
В кармане твоих обыденных синих джинс вибрирует телефон, но ты не решаешься вытащить его, чтобы посмотреть, кто звонит. Тебе кажется, что это движение оттолкнёт отца. А тебе совершенно не нужно его отталкивать. Только не сейчас, когда он почти смирился с тем фактом, что вам придётся много времени проводить вместе.
Дитрих спрашивает тебя о том, что помогает тебе успокоиться. И когда он заводит речь о талисманах, рука непроизвольно тянется к серебряной цепочке. На секунду тебе кажется, что твой феникс вылез из-под свитера, поэтому отец и завёл об этом речь. Но кулон продолжает спокойно висеть, где-то в районе солнечного сплетения, может быть, чуть выше.
То, что успокаивает тебя. То, что дарит тебе уверенность. Силы идти дальше. Мужество продолжать. Ты задумываешься. Это действительно не так просто, как кажется на первый взгляд. Ты можешь, прямо сейчас, назвать несколько десятков счастливых воспоминаний. Можешь перечислить любимые песни. Можешь рассказать о многочисленных любимых блюдах. Но ни одна мысль не вызывает в тебе чувства защищённости. Даже феникс, как бы сильно ты его не любила, не даёт тебе ощущения абсолютной безмятежности.
А потом ты вспоминаешь. И на губах снова появляется улыбка.
- А можно, действие? - Ты смотришь на отца, опустив подбородок на книгу. Ты ведь не могла оставить библиотечную книгу в кофейне. Только не ты. - Когда я еду на велосипеде, если я хочу отвлечься, я просто кручу педали. И смотрю по сторонам. - Пока ты не переехала в Вашингтон, ты могла часами кататься по округе. Это помогало тебе привести голову и чувства в порядок. - Эти велосипедные прогулки, мне их так не хватает. - Раньше, в своём почти_родном городе, ты знала каждую тропинку. - Ещё я люблю смотреть на воду. - Или на небо. Небо тоже дарит тебе успокоение.
Ты замолкаешь, разглядывая окрестности, которые за этот год, даже больше, так и не стали для тебя родными. Мама рассказывала, ты ведь сама плохо помнишь, что к Мериленду ты тоже привыкала очень долго. Хотя тебе было десять и, вроде бы, ты должна помнить. Но ты куда лучше помнишь тот год, с папой, чем последующие десять, семнадцать лет без него.
- Ты на машине? - Короткий взгляд на круглый циферблат твоих наручных часов заставляет тебя поторопиться с прощанием. - Мне нужно подготовиться к паре семинаров, да и в общежитии моя очередь готовить. Я совсем не хочу так быстро уходить, но я правда, правда должна возвращаться. - Тебе неловко и очень стыдно. - Девчонки говорят, что я жуткая зануда. И ради книжки и домашнего задания брошу даже самого сексуального и классного парня на земле. - Ты тараторишь, снова заливаясь румянцем. - Ну, то есть, я не имею в виду, что ты … нет, конечно, ты очень красивый и … - Кажется, более неловким ты это прощание сделать просто не можешь. - В общем, ты мог бы подвезти меня до общежития. Если ты на машине.

 Отправлено: 08.05.13 09:10. Заголовок: Он мягко улыбается, ..

Он мягко улыбается, снова сложив руки в карманы, и слушает свою дочурку, которая в принципе, не слишком уж выросла. Вспоминается, как они гуляли, когда она была совсем малышкой, хваталась за его руку и не прекращая тараторила обо всём, что приходило ей на ум. В такие моменты Дитриху казалось, что он живет обыкновенной – человеческий жизнью, что нету никаких изъян внутри него, что у него не вырвали сердце, и что он сам никогда никого не убивал. Вот и сейчас, слушая Катарину (красивое всё же у неё имя), он чувствовал себя немного другим, спокойным и нормальным. Улыбался, когда она рассказывала про свой велосипед, и даже подумал о том, что знает чего подарит ей чтоб она успокоилась, чтоб всегда знала – он с ней.
Вместе с тем Лессинг понимал, что связь, которую он якобы разорвал годами раннее, сейчас возобновилась, и он не мог быть настолько эгоистичным, чтоб плюнуть на всё и оставить дочку наедине со своими страхами, учитывая то, что её способность передалась ему исключительно от него, - в этом Дитрих был уверен на все сто процентов, потому как их сила была идентична. Только если в случае с ним его способность была для него «прекрасным дополнением» к тому, кем он стал и помогала при работе, то в случае с Кати всё было иначе. Ей бы создавать иллюзии, или управлять водой, а не причинять вред окружающим, когда у неё сердце такое чистое и невинное.
-Ты не хочешь причинить кому-то боль, а значит надо полностью владеть своей способность и не разбрасываться им, поэтому, - шагая рядом с дочерью, начал рыжий, - да, в самые «критические» ситуации пытайся расслабиться, переведи внимание на что-то другое, подумай о хорошем. Можешь даже закрыть глаза и представить, что ты крутишь педали на велосипеде, тогда тебе станет гораздо легче, и ты постепенно научишься управлять своей способностью, - тут Лессинг ненадолго замолчал, поднимая глаза к небу.
-Не могу сказать тебе, что твоя способность исчезнет. От неё нельзя «излечиться», и мне очень жаль, что именно она досталась тебе, так как у вас полное несоответствие, но иногда она может пригодиться, поверь мне. Мир слишком жесток, хоть тебе в твои годы так не кажется, но ты поймешь, что иногда нужно будет защититься от окружающих тебя людей, а до тех пор... просто научись держать всё в себе, чтоб ты не разбрасывала свою силу по сторонам. Может ты и не нанесешь огромный вред окружающим людям, но возможно, что ты впадешь в панику, и тогда твоя способность будет действовать отдельно от тебя, а мы ведь этого не хотим, да? – Дитрих улыбнулся посмотрев на Кати, и почувствовал некое облегчение. Они гуляли вместе, и ему было комфортно, он не чувствовал прежней напряженности между ними и потихоньку привыкал к ней, рядом с собой, хоть это и было непривычно.
-Ты не зануда, - улыбаясь ответил немец, - не можешь быть занудой, хотя бы потому, что ты наша с Фреей дочь, - тут он немного помолчал, так как вспоминать жену, хоть и бывшую всегда было болезненно. Дитрих отвел взгляд в сторону, и кивнул дочери, - да, я на машине, и с удовольствием подвезу тебя, - после чего они подошли к его феррари и сели. Немец пытался вести себя так, словно это обыкновенный кусок железа, впрочем, Кати явно не волновало на чем ездил её отец, поэтому это заставило его улыбнуться, - прямо как её мама.
По дороге они мало говорили. В частности болтала Катарина, и Дитрих слушал её, после чего остановил машину у её общежития. Вот и настал момент расставания, но сейчас Лессинг уже знал, что это ненадолго. Связь возобновилась, и теперь уже ничего с этим не поделаешь.
-Вот тебе мой номер, малышка, - тихо произнес Лессинг и протянул ей карточку, - это мой личный номер, и я всегда на связи. В случае чего звони мне, и... до скорого, да? – он с некой надеждой посмотрел на Кати, после чего почему-то притянул её к себе и поцеловал в макушку. – Береги себя, и если что всегда звони мне, даже если на дворе ночь, или не знаю... я всегда буду на связи, ладно? – они расстались, и Дитрих улыбнувшись уехал.
Он покинул свою прежнюю жизнь. Свою жену и дочь. Но эта малышка снова ворвалась в его жизнь, даже не спросив его, готов ли он быть отцом? Но от чего-то было очень приятно...