Отправлено: 06.05.13 23:52. Заголовок: Woman, open the door, don't let it stay; 27.02.13 - [ОСТАНОВЛЕН]

 Отправлено: 08.05.13 23:52. Заголовок: джек-сказочник намно..

джек-сказочник намного пережил
свою семью, и завещал, что нажил
своим врачам, друзьям и персонажам:
Коту, Разбойнику и старой ведьме Джил.

Здравствуй. Знаешь, я время от времени пишу тебе - то ли мысленно, то ли на салфетках тебе рисую, фотографирую весь этот бред, ставлю себе твою любимую музыку. Всё, что я делаю - это постоянно пишу тебе. В голове мысли, что скучаю, но не разрешаю развиваться им. Это так. Сегодня Миша сказала, что это хорошо, что моя надежда она в вас с Зябликом. В тебе. И в ней. Да к черту эту надежду, хотелось ей закрыть рот.

С тех пор, как ты появилась, я стал ненавидеть тишину. Нет, не обычное молчание между двумя щемящимися как два щенка душами. В твоей необыкновенной странности нет места обычному человеческому. Ты несла с собой особенную тишину, тайное безмолвие, из которого, кажется, ты соткана. Если просидеть с тобой всю ночь до самого утра, то можно почти на ощупь почувствовать это хитросплетение: шелковая гладь, которая почти обжигает пальцы, время от времени путаешь пальцы в узелках, находишь то тут, то там брешь. Чем больше ты дозволяла с тобой находиться, тем больше становилось твое немое полотно. В какой-то момент оно превратилось в многослойное одеяло, а еще чуточку позже замотало меня в кокон и теперь, каждый чертов день, так и норовит, как удав, со мной покончить. Если же быть уже совсем откровенным – я и тебя очень толково ненавижу. За каждое вымолчанное слово, за каждый недопитый стакан, за каждый жест, только твоей рукой так красиво исполненный. Нельзя настолько ненавидеть человека, и при этом так беззаветно в него верить и любить, именно поэтому порой я думаю, что биполярное настроилось на мои волны, а твое fm отдыхает. Иногда, когда я выцеплял из тишины эти радиопомехи, мне даже казалось, что ты лучше, чем есть на самом деле, и вся эта твоя ледяная воздвигнутая крепость – всего лишь муляж. Но потом помехи на нашей волне проходили, снова начиналась тишина, и снова я тихо, но верно продолжал выискивать в себе эту ненависть. Мы не учли только одно, милая: стоит тебе появиться, как...
В голове мысли, что скучаю, но не разрешаю развиваться им. Это так. Сегодня Миша сказала, что это хорошо, что моя надежда она в вас с Зябликом. В тебе. И в ней. Да к черту эту надежду, хотелось ей закрыть рот.
Мне нравилось представлять, что ты еще более выдуманная, чем на самом деле есть. Мне нравилось, что та натуга, с которой ты позволяла себя любить жила во мне абсолютно самостоятельно, не благодаря, а вопреки. Мне нравилось, что вера в тебя стала не убиваемой, в отличие от моей растоптанной тобой души. Говорят, что вера несёт утешение, - даже не так - несёт покой. По мне, так вера - яд. Чем больше я в тебя верю, моя крохотная, тем сильнее я себя травлю, и помяни мое слово, не равен час, когда я перепью. Расскажи мне, как тяжело играть в величие. Расскажи мне о том, как Бог о нас не вспоминает, когда мне снится пустой зал, а я говорю, обращаясь к тебе, и мне очень нужны ответы. Милая, я верую, а значит снова травлюсь. Не морщась. За твоё здоровье.

- Пенелопа Кристабель Пул – орет Вагнер, тарабаня посреди ночи в дверь кулаком, - если ты сейчас же не откроешь эту чертову дверь, пеняй на себя! Я вынесу её к чертовой матери! Вагнер совсем не чувствует отнимающихся от холода пальцев, совсем не замечает раскусанных губ и пятен крови на белоснежной рубашке. Ему нужно чтобы эта чертова дверь открылась, чтобы вышла Пенни, мягкая ото сна, и чтобы эта чертова тишина хоть на секунду заморозила всё, что так болит и кровоточит. Мне кажется, внутри я пошел гнилыми язвами, и эти кратеры, они растут от каждой встречи с Вагнер младшей. Даже покойного она еще продолжает меня ненавидеть. Даже заведомо закончившегося на полпути, она не перестает подпинывать загнившую с правого бока оставшуюся душу. Вагнер с силой ударяет в дверь ногой, отчего хлипкие петли скрипят. Еще немного, и он действительно вынесет все, что находится на расстоянии ближе семи метров. Сегодня, моя Пенни, ты мне жизненно необходима, и дело даже не в том, что ты ближе всех живешь к квартире младшей Вагнер, дело в том, что только ты способна… Не знаю, что ты такое делаешь, но боль замирает, хоть на пару секунд, но она замирает. Когда, наконец, дверь открывается, Вагнер не дожидаясь приглашения влетает в квартиру, не потрудившись снять с себя обувь или от холода застывшее пальто.
- Я убью эту малолетнюю стерву! Я убью её, и даже не посмотрю на то, что в нас течет одна кровь! – он мечется из стороны в сторону, то и дело взъерошивая волосы на такой больной голове. - Вот ведь больная Luder!
Милая, я умоляю тебя, прекрати это. Сделай что-нибудь. Почему ты не можешь заморозить то, что вертится в моей голове, как на чертовой сковороде?! И так странно. Пока я несся сюда, то здесь, то там сшибая что-нибудь столько слов крутилось в моей голове. А сейчас- ничего. Только маятная суета и… Тишина, которую ты принесла с собой.


Здравствуй, мой ангел. И.. Нам с тобой снова почти не удастся поговорить.

 Отправлено: 10.05.13 10:25. Заголовок: Пенни спит и видит р..

Пенни спит и видит разноцветные сны. Она не помнит сюжетов, смыслов, слов, но краски, яркие, живые, настоящие, сохраняются в её голове до следующей ночи. И Пенни становится немножечко жаль, что у неё не так много талантов в живописи. И она не может, хотя и очень хочет, запечатлеть эти краски. Воплотить их в реальность. Поэтому Пенни по утрам рисует новый морозный узор на окне своей спальни. На улице плюс, хотя и февраль, так что ледяное искусство медленно тает, под напором внешних сил и обстоятельств.
Пенни спит. И не любит просыпаться посреди ночи от резких, грозных окриков. То самое мгновение, что отделяет сон от бодрствования, Пенни сожалеет о своём решении снять квартиру. Пока она жила вместе с другими одарёнными, её сон редко тревожили без особой, веской причины. Но сон отступает, и ей вспоминаются миллионы маленьких, но неприятных случайностей и закономерностей, неизбежных при сожительстве многих, таких разных людей, и решение перебраться в место чуть более уединённое вновь кажется логичным и обоснованным.
Пенни щурится, спасая глаза от невозможного электрического света. В её крошечной квартирке темно, ведь ей не нужно видеть, чтобы добраться до двери и открыть её. Нет, Пенни не боится, что Вагнер исполнит угрозу. Сломает дверь? Сам же и будет её чинить. В кратчайшие сроки. И она будет не она, если ей придётся хоть словом намекнуть на подобные действия. Девушки из приличных семей, такие как Пенни, никогда не намекают на очевидные вещи. Это ведь настолько ниже их достоинства!
Пенни идёт на кухню, чтобы заварить чай. Дольф вертится, будто бес перед заутреней, носится по узенькой гостиной, едва не сшибая многочисленные украшения и подушки. Ей хочется сказать, что сейчас невыносимо рано для дружеских или каких бы то ни было иных визитов. Или нескончаемо поздно для любых вечерних посиделок за чашкою чая. Но это, снова, очевидно и очень банально. Поэтому Пенни молчит, накрывая заварочный чайник специальной «варежкой». На аккуратный поднос она ставит чайный сервиз, сахар, молоко и вчерашнее печенье с черничным джемом внутри.
Пенни не умеет говорить гадости. Не умеет открывать рот с заведомой целью оскорбить или обидеть человека. Не умеет посылать глубоко, далеко и надолго. Поэтому сейчас ей приходится сидеть на диванчике, в окружении вышитых подушек и подушечек. Хотя ей хочется спать. Девушки из приличных семей, такие как Пенни, никогда не принимают гостей, даже ночных и очень незваных, в чопорных фланелевых английских пижамах. Поэтому Пенни, поставив на кофейный столик поднос, скрывается в спальне. Скинув любимую клетчатую пижаму и скользнув в домашнее, серо-голубоватое платье, она возвращается в гостиную.
Пенни замечает кровь в уголках губ, пятна на рубашке, дурные, скверные слова и затравленный, озлобленный взгляд. Её холодные руки прижимаются к его щекам, скользят вниз, к губам, ещё ниже, к ключицам. Иногда хочется уметь лечить. Не только тела, но и души. Но она не умеет. Да что там, она даже слов поддержки не может внутри себя найти. Никогда.
Пенни умеет молчать. Наверное, этому её научили в дорогой и престижной закрытой школе для девочек, в чопорной и благопристойной насквозь Англии. Или дома, где нельзя было и слова сказать без дозволения властной бабки. Наверное, кто-то другой научился бы бунтовать. Красить волосы в синий и зелёный, пить неразбавленный спирт и горланить похабные и бессмысленные песни о Королеве и Боге. Но Пенни научилась молчать. И получать удовольствие от этого процесса.
Пенни чуть-чуть усиливает напор и под пальцами, что вновь вернулись к губам Вагнера, проскакивает льдистая искорка. Прижигать льдом, чтобы не было заражения. Глупость, конечно, но ей так нравится целовать эти замёрзшие губы. Привстав на цыпочки, она прикасается к его губам быстрым, почти детским поцелуем, и, прикрыв глаза чуть улыбается. Снежную королеву не растопить горячими губами.
Пенни сидит в окружении подушек и помешивает ложечкой чай. Ложка неслышно скользит, не задевая ни дна, ни стенок тонкого фарфора. Её чайный сервиз стоит почти целое состояние, но это единственная дорогая вещь во всей квартире. Здесь нет ни телевизора, ни компьютера. Маленький радиоприёмник бормочет что-то на волне ВВС.
Пенни не привязывается. Ни к людям. Ни к вещам. Она любит пить хороший чай из дорого фарфора. Она любит, наверное, Дольфа. И поэтому готова терпеть его глупые, мальчишеские выходки. Такие как желание убить собственную сестру.
- Не говори глупостей. – Пенни делает глоток и довольно жмурится. – Во-первых, убийство грех, а во-вторых, карается законом почти во всех современных обществах.