Отправлено: 16.05.13 19:02. Заголовок: последнее слово; Alt - [ЗАВЕРШЕН]

участники: Alfredo Ludacris, Eamon Hanley
слоган: «За все надо платить!»
дата: 2017 год, январь
саундтрек: UNKLE – Lonely Soul
место действия: будущее; город Либерти (город Свободы, раньше назывался Лос-Анджелесом, но повстанцы, после завоевания, дали свое имя); изолятор для особо опасных преступников;
аннотация: 2017 год. Уже третий год идет борьба за светлое будущее. Будущее, где мутантов со сверхъестественными способностями, обычные люди решили истребить раз и навсегда. Из-за своих способностей, многие слетели с катушек, стали дебоширить и пытаться подчинить мир себе. Но повстанцы (люди) встали на защиту своей жизни и свободы. Дни инквизиции вновь вернулись. Казнь для мутантов и предателей одна: сожжение. Необычным людям нет места среди простых смертных и это ПРИГОВОР!

цитата:

ИЗ КРИМИНАЛЬНОЙ СВОДКИ: Стало известно, что вчера вечером был пойман один из самых опасных преступников лагеря врагов, Эймон Хэнли. По данным Патруля города Либерти, на счету у Хэнли, тысячи невинных жертв людей, которых он безжалостно пытал и убивал своими способностями. Благодаря упорству и долгой работе, сержанту Лудакрису, удалось нейтрализовать преступника и привезти его в город Либерти, для вынесения приговора. Суд не стал рассматривать другие меры наказания и сразу же приговорил Эймона Хэнли к смертельной казни. Сожжение преступника-мутанта, состоится, по нашим данным, завтра, на Площади Восстания, в шесть часов вечера. Прямую трансляцию Вы можете получить бесплатно, по-вашему гаджету. Не пропустите! И да прибудет с Нами Свобода!

Два часа до казни. Альфредо решает навестить своего бывшего лучшего друга, перед последней точкой в жизни Эймона. Он пытается разобраться; почему Хэнли стал таким? Зачем убил всю семью Альфредо? И за что это ему все? Но получит ли он свои ответы, ведь, говорят, этот Эймон далеко не тот, кого когда-то знал Альфредо.

 Отправлено: 18.05.13 17:06. Заголовок: Знаешь, предавать те..

Знаешь, предавать тебя было не так уж сложно, - я считаю в уме все те разы, которые ты меня предал, и не могу найти им конца и края, - каждое твое убийство я считаю за предательство, не только Грейси, не только сыновья, не только родители, - любой посторонний человек, любой мой соратник, любая невинная жертва, они все на твоем счету, Эймон, только на твоем, - и когда только ты успел съехать с катушек? И как я мог не замечать всего того, что творилось с тобой, как мог я пропустить такое, - я ведь всегда, все годы нашей дружбы, подмечал любые мелочи, знал все о твоем состоянии, - и как я мог допустить твое превращение в монстра, которым ты сейчас и являешься?
Знаешь, мне больно каждый день; и даже оттого, что я перешел на твою сторону, якобы перешел, притворился, что все осознал, лишь ради того, чтобы наконец поймать тебя, наконец обезвредить, - даже от этого мне чертовски плохо спится по ночам, пусть это и оставалось единственной возможной мерой. После всего того, что ты натворил, казнь - все, что я и все люди можем тебе предложить, - но, пусть я знаю, что прошлое не исправить и не вернуть, мне мучительно осознавать, что именно за это я получаю звание Героя Сопротивления; мы могли бы получить его оба, вместе, останься ты со мной тогда, не переходя на сторону врагов, - а ты перешел, и сломал все хорошее, что в тебе было; было ли тебе легко это сделать, Эймон? О чем ты вообще тогда думал?
- В какой он камере?
- В пятой, сэр. Вы уверены, что хотите с ним встретиться?
- Абсолютно.
Знаешь, здесь так пусто, что каждый шаг отдается эхом; в этом изоляторе никто не задерживается надолго, любой, кто побывал здесь однажды, обречен на смерть, - мы когда-то были так наивны, Эймон, наслаждались жизнью, не хотели умирать сами и уж тем более убивать других, - все изменилось так давно, что я уже и вспомнить не могу тот день; зато я отчетливо помню каждый день, когда я имел паршивое удовольствие видеть твое обезображенное ненавистью лицо, - но, по крайней мере, я был рад тому, что ты еще жив; я не должен был этому радоваться - вот только ты слишком глубоко засел в мое сознание, такие вещи уже от меня не слишком зависят, - однако, у всего есть свой предел, Эймон, и для меня он наконец настал; ты совершил столько дерьма, дорогой бывший друг, ты так нечеловечески налажал за несколько лет, что никто, слышишь, никто при всем едва имеющемся желании не смог бы тебя оправдать; иногда я виню себя в том, что с тобой случилось, - пусть разум хоть вечность твердит мне, что никакой моей вины нет.
Знаешь, хорошо, что решетки здесь слишком прочные, а ты накачан нейтрализующими средствами по самые уши, - если бы мы были в равных условиях, я бы с удовольствием врезал тебе так, чтобы ты не встал больше; я бы забил тебя до смерти - самостоятельно, не дожидаясь показательного сожжения на огромном костре, - может, это принесло бы мне хоть какое-то удовлетворение; но ты слишком беспомощен, а я предпочитаю не бить слабых, - и даже не знаю, зачем я здесь; но я не мог не прийти, не мог не попытаться поговорить с тобой - может, хоть перед смертью ты станешь больше напоминать человека.
- Неужели ты не жалеешь хотя бы на секунду? - Фредо старается не смотреть на Эймона, но никак не получается отвести взгляд; он не утруждает себя приветствиями, потому что - кому какое дело до приличий, если через два часа один из этих людей просто умрет? - Что вообще в твоей голове, Эймон? Капелька человечности еще осталась? - он хотел бы разговаривать совсем не так, не в этом тоне, не об этом, - и не может сдержаться.
Знаешь, просто ты умер гораздо, гораздо раньше.

 Отправлено: 19.07.13 02:21. Заголовок: внешний вид + черная..

внешний вид + черная кожаная куртка;
красные кроссовки Supra

Скрытый текст


Сыро. Холодно. Неудобно.
Зажат в четырех стенах, словно в клетке лев. Ты разделяешь его цирковую участь, начинаешь ощущать себя беспомощным артистом, которому предстоит выступить перед обширной публикой, дабы развеселить. Аплодисменты. Они всегда одаривают циркового льва аплодисментами, стоит ему выполнить опасное сальто, перепрыгнуть через огненный обруч. Но будут ли хлопать в ладоши теперь? Особенно в такой триумфальный момент, когда опасного льва, который осмелился загрызть невинных людей, публично придадут огню. Эймон ощущал себя загнанным зверем и никогда не подразумевал о том, что его могут предать. И ему все равно на моральные принципы, и на то, сколько боли он причинил невинным людям. Он предполагал, что достоин лучших условий и прав во всем! А когда-то, он сражался за мир, за них и мечтал жениться на простой девчонке, по имени Грейс. Но стоило только прикоснуться к лучам могущества, почувствовать вкус непроницаемости, победы; все мигом разрушилось, словно карточный домик. Только страдал не он, а те, кого Хэнли лишил семей и, возможно, самых любимых людей на этой земле.
Сидя в этой одиночной камере, куда приволокли еще вчера вечером, парень думал о том, как он поступит с теми, кто хоть пальцем еще раз тронет его. Без своих способностей, которые морально и физически истощили Эймона, он чувствовал себя слабым. Таким беспомощным, словно маленький котенок где-то на улице в разгар грозы. А отношение стражей – оставляло желать лучшего. Всю ночь эти двое, что держались неподалеку от камеры, бурно обсуждали предстоящую казнь Хэнли. На просьбу узника, прекратить этот балаган, никто не отреагировал. Но беспечная тишина, поразила юношу, и он уже подумал о том, что даже в клетке может влиять на простых смертных. Но ошибался, когда решетки открылись и вовнутрь тесного помещения, энергично вошли двое, те самые, лысенький пузан и меланхоличный жирдяй, что так примитивно поймали его в ловушку своих рассказов. Накаченный различными препаратами, у Эймона хватило сил только улыбнуться, явно предвкушая продолжения вечеринки, но мир поплыл, когда на него обрушился мощный удар. Его хватали за кожаную куртку, толкали в стенку и издевались. Пожалуй, эти двое могли бы развлекаться так всю ночь, таким образом, стараясь нести бремя мести за погибшего брата, сына и Бог знает, кого еще. Но их отвлек голос по рации, который попросил подняться наверх и на что-то посмотреть. Последний пинок в живот и стальные решетки закрываются вновь, оставив беспомощного узника скрючиваться от боли. Походу, в таком положении он уснул.
Проснуться его заставили уже другие стражи, которые стучали дубинками по решетке. Этот звук, так больно раздался в ушах, что Эймон чуть ли не вскочил с холодного места, затыкая уши руками. Но стоило ему подняться на ноги, как приятная слабость вновь растеклась по всему телу; это означало одно – минут двадцать назад, ему вкололи очередную дозу нейтрализатора. Этот препарат блокировал не только способности, но и жизненную деятельность. Больше всех на свете, Эймон не любил ощущать себя вареным овощем, но на данный момент – это стало его привычным состоянием. К середине дня, нейтрализатор стал постепенно рассеваться, что позволяло парню почувствовать себя человеком. Способности спали где-то в глубине души и разбудить их, можно было только через сутки, и то, если стоит избежать очередной дозы. Но, судя по тому, как кричал народ наверху – этого не случится. Публичная казнь состоится сегодня, а значит – нужно выглядеть бесподобно, в прочем, как и всегда. Оторвав немного ткани от простыни, Эймон принялся стирать застывшую кровь на своих губах. Кожаная куртка была немного порвана внизу рукавов, но это только придавало мужественности заготовленного образа. Длинную челку, которая свисала на глаза, Эймон зализал назад и, в качестве предсмертного желания, попросил принести ему лак для волос, чтобы непослушные волосы поставить торчком. Лак принесла довольно-таки привлекательная девушка, но в руки не дала. Брызнув пару раз на челку, она безмолвно удалилась, а Эймон успел полюбоваться своим отражением в зеркале, что висело напротив камеры над столом дежурного. Жаль, что таким красивым, его увидят только на казни, ибо, вряд ли кто-то решит посетить Эймона. Поэтому, отчаявшись ни с кем не наговориться перед смертью, юноша присел на кровать и, поджав под себя ноги, уставился в одну точку. Он думал об Альфредо. Представлял, тот держал его за руку, соглашаясь на примирение. Если бы не безумная любовь к Лудакрису, и вера в него, Хэнли бы здесь не было. Он жалел о том моменте, что не смог убить своего бывшего лучшего друга. Когда тот вступил на его землю и согласился всегда быть с Эймоном, предводитель даже не предполагал, какой подвох кроется в этих обещаниях. Способности не только лишили лицо Эймона румянца, но и трезвого ума. Обладатель, разными сверхъестественными умениями, всегда истощается и выглядит младше своих лет, а жуткая бледность, словно штукатурка, облепляет все лицо. Поэтому, завидев Хэнли, Фредо не сдержался от комментариев, назвав его вампиром. Естественно, тот, предположил, что это комплимент, ибо сам Лудакрис, выглядел потрепанным и явно, потасканным жизнью, с измученным взглядом и красными глазами. Но такой внешний вид друга, еще больше привлекал Эйма, и он хотел видеть его еще. Желал. Молил об этом.
Бог, будто бы услышав его молитвы, послал-таки Альфредо на разведку и вот, во всей своей красе, он стоял напротив узника. Единственное, что отделяло их от жарких объятий, так это железная решетка. Когда по холодному помещению раздался, до боли, знакомый голос, Хэнли криво улыбнулся, но не оторвал своего взгляда от пола.
— Нет. Нет. Нет.
Медленно диктуя отрицание, Эймон мотал головой и цокал языком. Улыбка была искренне холодной, надменной. Его радовало не только присутствие Альфредо, но и его попытка достучаться до разума узника. Но сам Хэнли был не глуп, даже перед смертью, он хотел поиграть. Поэтому, не упускал возможности делать это с чувством и собственной гордостью. Опустив ноги на пол, юноша привстал и, отдернув свою куртку, направился в сторону решетки, уже всматриваясь в стоящего, напротив, бравого солдата. Как его называли на поверхности? Резко уставившись в потолок, Эймон будто бы искал там ответ и, явно, тут же его нашел.
— Ты же сюда не за этим пришел, — поставив руки в боки, он погладил осторожно по своим волосам, проверяя, не упала ли челка и так ли она хорошо залачена. — Герой сопротивления… ведь так тебя зовут, кажется… пришел узнать, как я убил.. Ее. Кричала ли она? Стонала? Просила о пощаде? Вспомнила ли она меня?
При каждом поставленном вопросе, Хэнли делал медленный шаг к решетке, переставляя ноги так, будто бы идет над пропастью по тонкому канату. Руки были за спиной, а взгляд все так же направлен вверх. Но стоило Эймону преодолеть нужное расстояние, как он резко бросился к решетке и, зацепившись руками за перекладины, прокричал:
— Она звала тебя!! Кричала твое имя!!
Холодная улыбка скользнула по его лицу, а темные глаза, пристально смотрели в лицо Героя Сопротивления, уже не видя в нем объект своего обожания. Теперь – это враг. Человек, которого хотелось убить. И которому.. очень хотелось сделать больно. Но Эймон так же чувствовал нескрываемую ненависть в свою сторону, ведь он убил Грейс. Он убил женщину Альфредо!

 Отправлено: 20.07.13 10:58. Заголовок: внешний вид; Помнит..

внешний вид;

Помнится, когда дружба Хэнли и Лудакриса только зарождалась, у первого не было такой маниакальной потребности выглядеть лучше всех, - сейчас же Фредо с удивлением наблюдает за будто картинными позами Эймона, за его жестами, за подобием укладки на голове, - можно подумать, парень не в камере, откуда дорога одна - на смерть, а на какой-то, мать ее, фотосессии; Хэнли слишком хорошо выглядит внешне, и это еще больше подчеркивает дикий разрыв между тем, что снаружи, и тем, что внутри, - надежды на что-то хорошее живут в Альфредо абсолютно безнадежно, он прекрасно понимает, что проблески адекватности в бывшем лучшем друге ничего не значат, что его казнь будет лучшим решением для всех, не только для самого Лудакриса; а надежды все равно живут, пусть давно уже корчатся в муках от каждого поступка Эймона, от каждого его слова, - в памяти Фредо живет тот парень, которому еще не было и восемнадцати, когда они познакомились.
Тому парню не было важно, насколько хорошо на нем сидит кожаная куртка, - тот парень был готов стоять горой за своих друзей.
Тот парень умер, напомнил себе Альфредо, засовывая руки в карманы джинсов и подходя ближе к решетке.
Каждое "нет" Эймона, каждый его вопрос забирается слишком глубоко под кожу Фредо, слишком сильно трогает, - Герой Сопротивления не слишком-то чувствительный, он давно уже не переживает ничего так же сильно, как в юношестве, да ему и не пристало разводить сопли, - но это Хэнли, и Фредо ничего не может с собой поделать, просто внимательно смотрит за тем, как узник медленно подходит к решетке, - и непроизвольно отшатывается, совсем немного, делает лишь шаг назад, когда Хэнли бросается вперед; все, что хочет сделать Эймон - спровоцировать, вызвать эмоции, и Альфредо понимал это слишком хорошо, - но подлец давил на больное, на слишком больное.
- Сука, - выплевывает Лудакрис, стучит кулаком по ближайшей стене, - со всей силы, до крови, но даже внимания не обращает; скрестив руки на груди, встречает взгляд Хэнли, - у того не было таких холодных глаз даже совсем недавно, в то время, как Фредо притворялся, что их дружба все-таки чего-то еще стоит, - в то время, как Альфредо делал вид, что готов следовать за Эймоном куда угодно, как когда-то раньше.
Когда-то давным-давно.
- Ты же любил ее, - говорит Фредо, понимая, что они никогда не обсуждали это толком, - все как-то больше были заняты тем, чтобы не сдохнуть; а когда Лудакрис на время примкнул к Эймону, то эту тему намеренно не поднимал, - и кто бы знал, чего ему стоило смотреть на Хэнли каждый день, вспоминать, как нашел мертвыми всех, всю семью, и не перерезать глотку бывшему другу сразу же, - в то время Фредо был уж точно готов на это пойти; но публичная казнь была лучшим вариантом. Более подходящим, больше вселяющим веру и надежду в обычных людей, которые, по правде говоря, устали бороться за эти несколько лет, - и кто такой Лудакрис, чтобы не считаться с интересами большинства? - Ты помнишь это, ты вообще - помнишь, насколько ты любил ее? Я не хочу знать, что она кричала, - Фредо знает это и так; ему снятся слишком реалистичные кошмары вот уже несколько лет, каждую долбанную ночь, а потом, - его способность никуда не делась на самом деле, просто она слишком безобидна, чтобы о ней вообще кто-то узнал, и Альфредо бережет эту тайну, - но способность действительно работает, Лудакрису стоило тогда лишь прикоснуться к безжизненным стенам дома, чтобы слишком яркие видения заставили его медленно сползти на пол. - Я хочу знать, что было в этот момент с тобой, - резкий голос Фредо не был громким, но слышен был слишком хорошо; он не давал Эймону хоть чуть-чуть отвернуться, продолжая смотреть прямо в глаза, - он действительно хотел знать. - Вспомнил ли ты ее - все то, что между вами было, неужели это ни на секунду тебя не остановило? Или тебе просто хотелось причинять боль каждому, кого ты когда-то любил, а?
До казни меньше двух часов, и у Лудакриса осталось слишком мало времени, которое он хотел бы провести рядом с Эймоном, - как ни крути, Фредо не мог, просто не мог не прийти сюда, не мог быть совершенно равнодушным; сейчас уже мало кто помнил историю о том, насколько близкими друзьями они когда-то были, - хотя напомнили об этом вездесущие журналисты, написавшие в самые популярные газеты статьи о том, как лучшие друзья становятся врагами, - они писали, восхваляя в этих статьях Лудакриса, не стесняясь приукрашивать, - люди падки на подобные сюжеты, им хочется, чтобы все происходящее выглядело значительнее, запутаннее, серьезнее; у одного только Альфредо никто не спросил, хочет ли он быть героем подобной истории, - Лудакрис хочет найти какого-нибудь мутанта, возвращающего людей в прошлое, не может быть, чтобы таких не было, - Лудакрис смог бы предотвратить все это, он верит, что смог бы; но такого мутанта у него нет, а есть решетка, за которой - безумный взгляд Хэнли, слишком ненавистный и слишком берущий за душу.
Альфредо кривится:
- Знаешь, я пытаюсь разговаривать с тобой, как с нормальным человеком. Я тут один почему-то еще верю, что в тебе живет что-то разумное и, может, не такое уж плохое... Но я неправ, - ухмылка Лудакриса столь же кривая, вымученная; он достает сигареты и закуривает прямо в этом коридоре, и даже если бы это как-то наказывалось, никто не смог бы отказать ему в такой мелочи, - Герою Сопротивления в ближайшее время будет можно все, только вот Фредо ничего уже не нужно. - Я же неправ, ничего в тебе не осталось. Ты мне вот что скажи - стоило все это того? Стоило того, чтобы сдохнуть через пару часов среди людей, которые тебя ненавидят?
Конечно, он скажет, что стоило, даже если это не так.

 Отправлено: 21.07.13 15:27. Заголовок: Чертовы нейтрализато..

Чертовы нейтрализаторы! Они искололи всю душу. Раскрыли все старые раны, порезали кожу вдоль и поперек. Жгучая боль, где-то внутри, мощно отдавалась в области сердца. И если в голове, как и в душе, пылал огонь, то на лице у Эймона отражалось все тоже холодное безразличие и тяга зевнуть от предстоящего разговора. Альфредо был слишком эмоционален. Ненависть читалась не только в его глазах, но и слышалась в каждых словах, словно удар тяжелого молота по серебру. Песня о том, как плохо Хэнли поступил, лилась в одно ухо и выливалась из другого. Он проглатывал каждое слово, каждое движение, жест. Говорил Лудакрис мало, пока… но, зато, по существу. Он не отвечал на поставленные вопросы, а лишь задавал встречные, которые вызывали лишь улыбку на лице узника. Что вы хотите от человека, – если Эймона можно таковым считать – которому пырнули нож в спину в тот момент, когда меньше всего этого ожидал. Когда-то Альфредо считался для Эймона всем. Он был его инструктором по жизни, и когда началась война, он не стеснялся спрашивать у друга совет. Сражался с ним бок о бок, а ради чего? Наверное, Хэнли никогда не сможет объяснить свой поступок. Свой переход на ту сторону. Никогда не извиниться за все злодеяния совершенные им. Но одно он знал точно: повстанцы ничем не лучше мутантов. Они убивают каждую свою жертву, считая ее потенциально опасной. Не считаются с мнением, отправляют в тюрьму на пожизненное заключение, а чаще всего – сжигают на костре, словно исчадие Ада. Так можно ли считать этих людей правыми? Они говорят, что сражаются за светлое будущее, а сами – уничтожают его собственными руками. Они должны признать свое поражение. Когда-нибудь. С Саблями и томагавками нельзя устоять против тех, кто не берет холодное оружие в руки, чтобы победить. Они используют энергетику, исходящую от собственного тела, используют ее на полную мощь, и дают право выбора: сторона или смерть! Кто-то выбирает «сторону» и присоединяется к мутантам, позволяя наделить себя способностью. Те, кто решает воевать дальше – погибают. И сейчас, глядя на Альфредо и на то, как он говорит, Эймон понимал, что это уже не друг – это очередной бравый солдат. Герой сопротивления. Сегодня – он таков! А завтра? Завтра его могут закидать камнями, стоит только оплошать. Так, есть ли смысл пытаться надавить на Лудакриса, чтобы тот, рискуя своей репутацией – позволил Эймону сбежать? Прокручивая целый план побега, Хэнли думал о том, как быстро летит время и какое это сладостное ожидание ждать, когда тебя придадут огню. Люди свершат грех, убив беспомощного человека, которому даже не дадут в руки меч. Так стоит ли сбегать? Простая обезоруженная смерть – это унизительно для мутанта, но грех для человека.
И Альфредо, будто бы прочитав мысли Эймон, в знак своего протеста или соглашения, ударил кулаком в стену. Звук был глухим, но на долю секунды, Хэнли показалось, что он услышал хруст костяшек. Неприятный звук, я вам скажу, поэтому парень не постеснялся сморщиться. Конечно, он знал, что Лудакрис ударил в стену из-за того, что ненавидел разговоры о Грейс. И уж тем более, он не хотел слушать, как бывший лучший друг ее убил. Скажу честно, и сам Эймон не горел желанием об этом говорить, но перед смертью – надо оставить о себе опечаток ужаса и страха! Дальше, со стороны Героя Сопротивления полился поток сопливых эмоций, мол, ты любил, она любил и бла-бла-бла. Сложив ладони так, будто бы Хэнли собирался молиться, он похлопал своими ресничками и пытался на лице выразить всю скорбь по некой Грейс. Еще мгновение, и Эймон расплачется от.. умиления. Кто такая Грейс? И когда это Хэнли ее любил?
— А ты любил ее? — спросил Эймон, сделав удивленный вид. — Или ты спал с ней и думал, как сильно я ее любил? Нет.. не так.. Ты. Спал. С. Ней.
Эймон, как неприкаянный стал расхаживать по своей тесной камере, то в одну сторону, то в другую. Он держал руки за спиной, гладил себя по волосам и делал все, лишь бы не встречаться с Альфредо взглядом. Все-таки нейтрализаторы не только усыпляют способности, но и притупляют ум. Хэнли не подумал о том, что задев тему с Грейс, он заставит в этом участвовать не только своего посетителя, но и себя. Как бы он не старался, чтобы он не говорил – Грейс Сабин самое больное место. Но не настолько, как Альфредо. Они оба предали его. Вонзили нож в спину, стоило только отвернуться. Да, он чертовски любил ее. Хотел жениться и попросил девушку пойти за ним. Но она отказалась. Она видела в нем чудовище, наделенное разными способностями. Когда весть об отношениях Лудакриса и Сабин дошла до Хэнли, он сидел на своем импровизированном троне и бросал в аквариум с пираньями еду. Ярость настолько сильно охватила парня, что он не заметил, как опустил пальцы к своим любимым рыбкам. Если бы не приобретенная регенерация, Эймон остался бы без руки и нашелся бы очередной повод возненавидеть еще больше: бывшую девушку и бывшего лучшего друга. Вместо этого, Эймон решил наведаться к своей «принцессе» и узнать, как у нее дела. План он вынашивал долго. Но прежде чем убить, парень сотню раз пытался затащить Альфредо в свою сферу, чтобы тот всегда был с ним рядом. Даже неизвестно, кого Хэнли ревновал больше – Лудакриса или Сабин. Казалось, он любил их обоих, оттого и ненависть была одинаково сильна.
Остановившись возле решетки, Хэнли не побоялся прислониться лицом к холодным прутьям и, не стесняясь, глядя на собеседника, прошипел, словно змея.
— Она предала меня, так же, как и ты! — он вскидывают руку в сторону Альфредо и кажется, что сейчас схватит за грудки, но расстояние было нормальное, поэтому Эймон так и не смог дотянуться до нужной цели. Сдавшись, он снова делает шаг назад от решетки, и все время гладит себя по волосам, уставившись куда-то в пол. — Но ты предал меня больше.
Отрешенный взгляд. Узник словно провалился в состояние гипноза. На самом деле, Эймон прокручивает в своем сознании момент, когда вместо того, чтобы защититься от патруля Либерти, ему приходилось отбиваться от Альфредо. Смена позиции, - минуту назад Лудакрис был другом, а теперь нападает – выбило Хэнли из колеи, и он не сумел спастись, позволив другу и соратнику вырубить его наглухо. Теперь он здесь. За решеткой. Ждет своей участи.
— Я любил тебя, — вырвалось у Эймона, но он так же продолжал смотреть в пол, словно ребенок, которого отчитывал родитель. — А ты меня посадил сюда. И не говори мне, что ты верил в мою человечность. Не надо. Ты такой, как они все здесь! Мстительные и завистливые. И ты один из них! В тебе нет ничего, что я когда-то любил! Н-и-ч-е-г-о.
Помотав отрицательно головой, Эймон оторвал взгляд от пола, всматриваясь уже в сигарету, которую Альфредо держал в руках. Сейчас бы покурить, подумалось парню. Но он уже никогда не станет просить Лудакриса об одолжении. Пусть уходит и, будет лучше, если он приведет ту привлекательную девушку, которая принесла лак для волос. Но вместо этого, он выдал совершенно другое:
— И я жалею только об одном… о том, что не убил тебя, когда была возможность! Но я не сделал этого, а ты.. привел меня на казнь. Так скажи мне: в ком осталась капля человечности?

 Отправлено: 23.07.13 18:17. Заголовок: Прошедшие годы ожест..

Прошедшие годы ожесточили Лудакриса, по сути, совсем еще молодого, и после того, как Эймон превратился из друга во врага, он закрылся; непроницаемая маска человека, всегда готового к бою, к риску, вообще - к чему угодно, приклеилась к Фредо намертво еще тогда, - исключением было лишь его общение с оставшимися друзьями, которые гибли один за другим, и, конечно, с Грейси, - позже с детьми, которых Лудакрис полюбил с первой секунды, и за одно это готов был прикончить Эймона самостоятельно; и теперь он стоял, глядя на человека, расхаживающего по камере, и думал, что, наверное, сошел с ума.
Эймон превратился в сумасшедшего, черт побери, мутанта, - Эймон желал все большей власти, убивал, не останавливаясь, - Эймон убил Грейс, убил их с Фредо детей, убил старших Лудакрисов, - и ненависть к Эймону Хэнли была настолько полной, что в душе Альфредо, пожалуй, не должно было остаться места для чего-то иного; вот только что-то иное все равно там было, и молодой человек не мог поделать с собой совершенно ничего. Хэнли значил для него слишком много, - сколько они уже знакомы, десять лет? восемь? - и его существование имело слишком большое значение.
Лудакрис точно знал, что, когда состоится казнь, слишком многое внутри него умрет окончательно.
- Я любил ее, - коротко отвечает Фредо, не солгав ни на секунду; да, сначала он просто утешал Грейси, одновременно утешая и себя, пытаясь своим хотя бы надуманным оптимизмом скрыть их обоих от того поступка, который совершил Эймон, - первое время, помнится, Грейс отказывалась верить в то, что Эймон теперь по другую сторону баррикад, просто не желала произносить это, говорила, что "он куда-то уехал", и обязательно вернется прежним, - но этого, конечно же, не случилось.
Фредо улыбается, - движения Хэнли и его настроение явно изменились; ему все-таки не все равно, думает Лудакрис, и эта ничего не значащая мысль почему-то греет душу, - Фредо все так же не в силах признать, что в Эймоне не осталось ничего от того, прежнего Хэнли, и поэтому отчаянно ищет прошлое в каждом жесте.
Только прошлое потому и носит такое название, что прошло - безвозвратно; Лудакрис даже не шелохнулся, когда Эймон жмется к решетке, смотрит оттуда своими явно безумными глазами; у Лудакриса мысли только о том, что через полтора часа этот мудак сдохнет, а ему, Лудакрису, от этого вовсе не легче.
- Я - тебя?.. - уточняет Альфредо спокойным голосом, слишком спокойным; он годами учился этой сдержанности, вот только сегодня ее надолго не хватит, - но пока еще Лудакрис изображает спокойствие, отмалчивается, тем более, что, судя по всему, Эймону есть еще, что сказать.
И он говорит.
- Сука, - тут же вырывается у Лудакриса на это странное и неуместное в таком антураже признание в любви, - вырывается едва слышно, потому что Альфредо слишком многое еще может на это сказать, но прекрасно понимает, что лучше даже не открывать рот; он лучше послушает еще Хэнли, потому что еще совсем немного, и он уже никогда его не услышит.
И неважно уже, сколько лет назад умерла эта дружба.
Фредо никогда не был молчаливым, - но теперь он держится, сколько может, зная, что если начнет говорить, не сможет сдерживаться; а на громкие крики прибегут стражи, которые предупредили Лудакриса, что будут недалеко, - дали ему ключи от камеры с заговорщическим "на всякий случай", явно полагай, что Герой захочет напоследок оттянуться на этом враге народа, скажем, хорошенько его отпинав, - но Фредо просто молчит, и сигарета как раз кстати, - можно притвориться, что ты долго затягиваешься, а не отчаянно пытаешься выдохнуть, потому что что-то сжалось в горле.
Но Хэнли продолжает изливать свои мысли, избегая смотреть Лудакрису в глаза, - и у Альфредо не остается больше терпения слушать то, что говорит бывший друг; слушать, что на самом деле предатель - он сам, и человечности нет - у него, а не у Эймона, было уже слишком; Фредо дергает рукой с зажатой в ней сигаретой вверх, почти незаметно, будто хотел ударить, но передумал, - а другой рукой уже нащупывает в кармане ключ.
- Послушай себя, - горечи в голосе Лудакриса было слишком много; он повышал голос - слегка - и не замечал этого, медленно приближаясь к решетке; а Эймон все продолжает приглаживать волосы, и это чертовски, невероятно бесит. - Что за херню ты несешь? - произнося это, Фредо кидает окурок под ноги, тушит подошвой ботинка, - а через пару секунд уже отпирает замок, оказываясь внутри камеры, - закрывает за собой решетку и, не теряя времени, бьет Хэнли по лицу так сильно, что тот падает.
Эймон уже больше суток на нейтрализаторах, он слабее, он сейчас должен быть заторможен в движениях, он не сможет ответить на равных, - а Лудакрис чуть ли не впервые в жизни шлет понятия о чести куда подальше; терпение кончилось, - и какая там, мать ее, честь.
- Что. За. Херню. Ты. Несешь, - Лудакрис нависает сверху, удерживая Эймона, и на каждое свое слово методично наносит удар по лицу, - по тому лицу, о красоте которого Хэнли в какой-то момент начал так много думать; Фредо знает, что еще пара секунд - и он может неслабо получить в ответ, но даже не думает об этом, его все это не волнует; его ничего уже не волнует, никакая свобода, благо народа, жестокие мутанты, все эти проблемы, которыми он жил последние годы, - какое это все имеет значение?
Вот именно, никакого; Эймон, кажется, пытается извернуться и бить ногами, кажется, он смог ударить Фредо куда-то в бок, кажется, он отбивается, - но Лудакрис этого даже не чувствует, просто держит сильно и бьет по лицу; он вообще ничего не чувствует кроме внезапно накрывшего его всепоглощающего отчаяния пополам со злостью, - и эта самая злость диктует свои условия, заставляя руку Альфредо сжаться у Хэнли на горле, - даже не сильно, но этот жест как будто символизирует то, что каждый поступок Эймона делал с самим Альфредо; а в таком положении их лица друг к другу ближе, и этот долбаный холод в глазах Хэнли можно разглядеть во всех подробностях.
Да чтоб тебя.
- Жалеешь ведь, так убей сейчас, - все та же кривая ухмылка на лице; Фредо почти шипит. - Давай, покажи, где там твоя человечность - я даже сопротивляться не буду.
Эймон так и не произносит ответ на один из вопросов Лудакриса вслух, - стоило ли оно того?
Лично для Фредо уже и собственная жизнь ничего не стоит.

 Отправлено: 29.07.13 02:26. Заголовок: I jumped to catch th..

I jumped to catch this moment, but than I fell down.
I tried be the first in race to catch this crown.

Тяжела жизнь Властелина Мира. Тяжкое бремя приходится нести сквозь время и пространство, да пусть будет тавтология, это воля Его и только Его. Ибо верен принципам своим, ибо горд, ибо грешен и не сокрушим. Так быть теперь таким до конца. Поклялся. Ожесточился. Прими удар в грудь, коль не можешь ответить тем же. Рыцарь в алмазных доспехах на пластмассовом троне, который с виду красив, но внутри пуст, словно испитый до дна кувшин. Омываясь кровью своих врагов, ты чувствуешь всю боль их, взываешь к небу. Дать тебе сил? Они у тебя уже есть. Власть? Давно в твоих руках. Дружбу? Ты потерял ее на фронтах, оставив за бортом гореть в том, что было отвоевано. На последнем слове, ты издаешь тяжелый вздох. Он растворяется в воздухе так же быстро, как на миг, образовавшаяся, в области сердца, пелена отчаяния и потери. Но пройдет секунда и это все падет, как когда-то Брестская крепость в сороковые. Ты понимаешь свое поражение. Чертово чувство. Такое нежное и отвратительное, погубило тебя. Ты хотел вернуть себе лучшего друга, а когда он пришел на твою землю, ты потерял бдительность и пустил под свое крыло. А тот, ожидал, когда же ты повернешься спиной, чтобы разодрать тебя в клочья и больше никогда не позволить восстановиться. И когда это случилось, ты действительно чувствуешь себя разодранным, беспомощным. Власть была потеряна с тех пор, как по колониям разнеслись слухи о твоем аресте. Армия отвернулась от своего Властелина, ибо тот оказался слаб. Ты один на один со своими воспоминаниями, грешными делами и свершением правосудия. Только теперь, народ будет судить тебя, а не наоборот. Теперь, ты стараешься взойти на трон мысленно, стараясь сохранить свою хладнокровность, дабы не было легенд о том, кто стал сильней всех, а потом – просил пощады на площади Восстания. Этому не бывать!
У Эймона вихрь мыслей пронесся в голове. Он будто бы погрузился в транс и на миг, очутился в своем мире, прямо на поле боя. Но там нет никого. Пустота. Из тени выходил Альфредо и просто молчал. Он старается сохранить маску спокойствия. Его не трогает то, что может сказать Хэнли. Он лишь качает головой и, кажется, готов улыбнуться от каждого слова своего бывшего друга. Но вот он этот лязг ключей, в ушах больно отдается, и Эймон возвращается в суровую реальность. Ему остается только трусливо отступить на один шаг назад. Но поздно. Бежать некуда, когда он почувствовал, как упирается в свою кровать. Полуулыбка, которой узник так любил одаривать своего посетителя, испарилась с лица моментально. Вытянув ладони на уровне своей груди, Эймон усмехнулся, оглядывая Лудакриса и то, с какой точностью он совершал каждый свой ход. Но Хэнли слишком хорошо знал этого бравого солдата и грубая решительность на его лице, что тенью так смело проскальзывала, он понимал одно.. Довели до ручки.
— Не подходи ко мне.
В каждом слове слышался страх, который невозможно замаскировать, особенно когда известно, что последует потом. Пощады не будет. И Эймону остается вспомнить о своих достижениях, о том, что он сам сделал Альфредо таким. Больше, к заготовленному образу Лудакриса, именно узник приложил руку больше, чем вся эта давняя война. Поэтому, каждый выпад в свою сторону, парень старался расценивать, как очередную битву за стойкость. И он собирался выстоять перед тяжелым нравом своего некогда друга. Удар за ударом, которые так ожесточенно наносил Альфредо, Эймон старался не терять улыбки, будто бы от всего этого он получает кайф. Но постоянно давиться от смеха ему мешал кулак Лудакриса, который уже от отчаяния и злости, - все вперемешку – постоянно молотил по лицу Эймона. За эти страшные мгновения, вся жизнь пронеслась перед его глазами. Грейс. Любовь Хэнли к ней. Любовь Лудакриса. Дети. Убийства. Убийства. С каждым ударом, парню казалось, что он просто потеряет сознание. Искры летели из глаз. Из последних сил, узник пытался вырваться, что-то сказать, но вместо этого, лишь издавал что-то такое, что больше напоминало писк маленькой мыши. Сильные ладони Альфредо сомкнулись на шее Эймона, и тот начал чувствовать, как теряет сознание.
Бедный Альфредо. Его Фредо. Он потерял всю семью. Эймон вырезал ее, когда был страшно обижен на то, что друг отказался разделить трапезу власти над этим миром. Он предлагал Лудакрису любую способность, мощь, звание. Но тот лишь вертел головой, мол, не нужно этого. Еще хотел убедить Хэнли в том, что и тот не должен нуждаться в этом всем. Но было поздно. Юноша потерял контроль над собой, когда его рука смогла испытать тепло, исходящее от электрических импульсов. Первая сильная способность Эймона. Электрокинез. Именно таким умением, парень лишил жизни некоторых патрульных Либерти, с кем когда-то рука об руку сражался за мир во всем мире. Нет-нет, смерть Грейс была другой. Ни крови, ни сильной боли. Эта особенность была у Эймона припасена на закуску. Он хранил эту способность до последнего, пока не наведался в гости к миссис Лудакрис. Она укладывала детей спать. В домашнем шелковом халате. Выглядела такой обычной и невинной, даже перехотелось убивать. Но стоило бросить взгляд на тумбу, где стояли совместные счастливые фотографии; Альфредо и Грейс, Грейс и Альфредо, Альфредо и дети, дети-Альфредо-Грейс… Хотелось кричать! Но Эймон все еще что-то испытывал к этой девушке, поэтому сделал ее смерть сладостной. Поцелуй от которого можно уснуть навеки. В простонародье – поцелуй смерти. Стараясь сейчас ловить взгляд Альфредо, Эймон подумал о том, что готов подарить другу участь Грейс. Так сказать, продемонстрировать ему ее смерть, только подопытным кроликом, был бы сам Лудакрис. Но вместо этого, узник вновь глотнул воздуха, которого становилось все мало и мало, и стал предпринимать попытки высвободиться. Колошматить ногами и руками – было бесполезной затеей. К счастью, Эймон когда-то был патрульным Либерти и знал, как устроена форма и, что лежит в кармашках. Шанс найти ЭТО у Альфредо, равнялся одному проценту, ибо тот не в форме, но есть привычка таскать вещь, чтобы оставаться на связи. Но стоило ему все-таки залезть в боковой карман, парень вытаскивает электронную рацию, и, издав что-то наподобие боевого клича, что есть сил, ударяет этой штукой солдату по голове. Но из-за своего плачевного состояния, - почти придушили – Эймону удается попасть, этой рацией, прямо в лоб Альфредо. Это был бабский способ, но зато, как хорошо отвлек. Наверное. Но если минуту назад именно Лудакрис придавливал Хэнли к холодному полу, то сейчас – наоборот. Эймон гордо склонился над другом, стараясь сфокусировать взгляд на нем, но получалось плохо. Все вокруг расплывалось, явный признак того, что от многочисленных ударов веки опухли, и широко распахнуть глаза было неудачной затеей.
— Глупец! Какой же ты глупец, Лудакрис! — прорычал Эймон, стараясь перевести дух и одновременно держать руки Альфредо подальше от себя. — Посмотри вокруг. Тебе не нравилась политика Либерти. Не нравилось то, что некоторых отправляют на казнь. Мы вместе ХОТЕЛИ изменить мир. Сделать его своими руками! Я. Дал. Тебе. Такую. Возможность!
Эймон нажимал на каждое слово, продолжая сильней сжимать руки Альфредо, но выходило очень плохо. Нейтрализаторы давали о себе знать, делая парня еще слабей. А эта неожиданная драка, будто бы пробудила дополнительные компоненты препарата и все, что хотелось сейчас Хэнли, так это откинуться на кровать и просто заснуть. В глазах поплыло еще больше и, понимая, что еще минуту и Эймон не сможет удерживать того, кто сильней его в разы, отпустил резко Лудакриса и буквально отпрянул от него к соседней стенке. Он окинул взглядом открытую решетку и подумывал о том, что лучшего способа сбежать, просто не найти. Но прикинув, сколько патрульных дежурит снаружи, парень тяжело вздохнул и просто сполз по стенке на холодный пол. Прикасаясь к своему лицу, осторожно, кончиками пальцев, он видел кровь. Все лицо горело, тело ныло и хотелось одного.. СДОХНУТЬ. Для эпичности своего маленького триумфа над Альфредо, Эймон сплюнул кровь на пол, и добавил.
— Но ты просрал все. Поэтому я тебя и не убил. Ты уже труп. Вы все здесь трупы!
И рассмеялся так, что есть сил. Но смех перебивал подступивший кашель, все-таки шея еще ныла, да и несколько минут назад Хэнли хотели задушить. И если честно, весьма удачно так хотели..

 Отправлено: 30.07.13 23:25. Заголовок: Ах ты сука, - думает..

Ах ты сука, - думает Лудакрис, думает каждую минуту, каждую секунду с тех пор, как вновь увидел Эймона, как посмотрел на него - пытающегося выглядеть хорошо в этой мерзкой камере, холодной, как и взгляд Хэнли, - паршивое сравнение, но и поэтом Альфредо никогда не был; ах ты сука, думает Лудакрис, и неважно, что делает Хэнли - говорит, молчит, отбивается от ударов, приглаживает свои чертовы волосы, смеется ему в лицо, - неважно, что произнес это вслух Лудакрис всего лишь два раза, эти слова все равно возникают в подсознании немедленно; он думал так и тогда, чуть раньше, когда делал вид, что перешел на сторону Хэнли, - все смотрел, стоя с бывшим другом плечом к плечу, думал, ведь может быть такое, что что-то изменилось в лучшую сторону, - могло ведь случиться так, что то человеческое, которое никому не чуждо, однажды победит; но этого не случилось, и, - сука, - думал Лудакрис после каждого поступка Эймона, после каждого сказанного им слова.
Когда-то Фредо и подумать не мог, что подобная мысль вообще будет направлена в сторону Эймона Хэнли, - когда-то этот парень был лучшим другом, а теперь он говорит "не подходи", а Фредо подходит - и бьет, - когда-то они в драках были плечом к плечу, а теперь Лудакрису то ли хочется задушить Эймона, то ли, чтобы задушили его самого.
Хэнли все пытается хохотать, - поначалу, - но перестает к моменту, когда Фредо хватает его за горло; хватает слабо, слишком слабо, Эймон явно способен думать, и отчаяние вместе с борьбой за жизнь дают ему преимущество, - Альфредо пропускает ту секунду, когда еще можно было бы уклониться от собственной рации, получает по лбу, - и в мгновение меняется с Хэнли местами; и несмотря ни на что, Фредо улыбается.
Ему так охренительно все равно.
- Дал мне возможность? Дал мне... возможность?! - неверяще переспрашивает Лудакрис, вновь почти шипит, вглядываясь в окровавленное лицо Эймона; у них слишком разные понятия о возможностях и о том, как правильно, - глупо было даже на секунду об этом забывать.
Эймон держит его, но они оба знают, что Альфредо мог бы вновь подмять его под себя, если бы хотел, - и Хэнли вмиг оказывается у противоположной стены, и смеется наконец, этим своим смехом, которого раньше не было, - никогда, никогда во время того, что было "до", во время их чертовой, - благословенной, - самой лучшей дружбы он так не смеялся; Фредо кривится, привстает - оказывается у стены, - теперь они с Эймоном напротив друг друга, горькая ирония над сложившейся ситуацией; Лудакрис сидит, вытянув ноги, и думает, как ему это было нужно.
Просто - поговорить.
- Труп здесь пока только один, - смеется вдруг Лудакрис, вторя хрипящему, кашляющему Хэнли. - И это не я. И кто здесь просрал все? - интересуется Альфредо почти дружелюбно, смотрит внимательно, как человек, которому действительно не безразличен ответ, - Герой Сопротивления не знает, какого черта ему все еще нужно мнение этого человека, этого урода, которого через час с небольшим - не станет.
- Несколько казней хуже, чем беспрерывные убийства? Скажи - хуже?
И пусть это мало похоже на нормальный разговор.

 Отправлено: 17.11.13 02:41. Заголовок: Сидя на этом холодно..

Сидя на этом холодном и сраном полу, все переставало иметь какое-то значение. Ссадины на лице, кровь, боль во всем теле – ничто, по сравнению с тем, что происходит на данный момент. Вот так вот просто, можно сесть и забыться, как ни в чем не бывало. Если дружба Эймона и Фредо – это очередной кинофильм, но сценарий к нему написан дерьмово и жаль, что сообщить об этом некому.
Даже подпустив друга к себе близко, Хэнли понимал, что брошенная фраза, минутами назад – я любил тебя, - меркнет на фоне всего того, что происходит. Юноша пытается вернуться к своим мыслям, даже хватает сил встряхнуть свои залаченные волосы, дабы разрушить прическу, о которой кичился немного раньше. Все это, действительно, уже не имеет никакого значения. Просто пустота. Бездна. Невыносимая тьма в душе, которая начинала гореть всего одной искрой, будто бы кто-то бросил зажженную спичку в мазут.
Бух. Бах. Взрыв! Именно это произошло с Лудакрисом, когда он узнал о том, что его друг не только на стороне тьмы, но и превосходно справляется со своими обязанностями. Главным своим достижением, как считает сам Хэнли, является убийство семьи Альфредо. Это было жестоко. Кроваво. Невыносимо. Но оно того стоило. Стоило, чтобы оказаться в этой клетке и все равно выйти победителем. Его не смущало, что скулы горели адским пламенем, дышать все так же было тяжело, но улыбка продолжала не сходить с его избитого лица. Герой Сопротивления – это всего лишь звание, на деле все обстоит иначе. Сегодня ты герой, а завтра – никто и звать тебя никак. Вот так вот просто. Служишь, работаешь на кого-то, а потом понимаешь – дерьмо! И ты встаешь перед выбором: оставаться или глядеть в революцию для улучшения собственной жизни. Сейчас, в этой холодной и мерзкой камере, присутствовало два камня, выбор которых совершенно отличался друг от друга. Альфредо – остался притом, что было. Эймон – попытался возвести новое, бросив вызов всему старому. А в итоге? Они оба сидят за решеткой и не важно, что кто-то из них пришел сюда добровольно, чтобы провести интеллектуальную беседу, прежде чем придет время прощаться. И такая тишина напряженная, но сладкая, продолжала разливаться в тот самый момент, когда узник все-таки решил успокоиться и подавить в себе смех, ибо больно. Сплевывая кровь на пол, поодаль себя, ему хотелось вновь нарушить тишину, когда Лудакрис пытается съязвить, как-то больно уколоть. Он переворачивает фразы Эймона и бьет ими по нему же. Должно быть больно, но в душе человека, которому уже нечего терять – никогда и ничего не происходит. Потому, парень просто смотрит куда-то в потолок и закатывает глаза от каждого услышанного слова. Он находит ответ только на один вопрос. Быстро и беспристрастно, будто бы где-то, где ему приходилось коротать свои дни, этому учили.
— Все просто. Слабый должен умереть.
И дело касалось не только казней и убийств, а всего того, что происходило в этом мире. Война мутантов против обычных людей, может длиться целую вечность. Но на деле, все было понятно: победа будет за сильнейшем. Людям свойственно болеть, стареть, умирать. А у сверх людей – иммунитет лучше, способностей больше. Зачем нужна вымирающая раса, когда можно создать одну единственную, но уникальную, при этом, уничтожить тех, кто в этот список не попадает.
— Мы каждому давали выбор. Предлагали выбрать сторону, — спокойно, будто бы сказку ребенку рассказывает, начал Эймон. — Я дал тебе выбор, но ты все равно решил сделать так, как правильно. Только.. ты ошибся. Здесь нет ничего правильного. Ваши отряды убивают сверхлюдей так же ловко и быстро, как эти самые люди – убивают вас. Это такой бесконечный замкнутый круг, у которого все-таки есть стертая линия, и кто-то до нее дойдет и окончательно разорвет цепь. Черт, а я ведь до последнего думал, что этим «кто-то» буду я!
И снова смех. Только на этот раз, какой-то другой, более грустный и разочарованный. Трудно осознать, что все, к чему ты пытался стремиться, придется обрубить на корню в этой самой тюрьме, под натиском людей, в отряде которых – ты когда-то и сам состоял. Эймон перевел взгляд на Альфредо, пытаясь затуманенным взглядом сконцентрироваться на его одежде. Он не в форме Героя Сопротивления, а значит – не при исполнении точно. Этот факт заметно огорчил парня и, вытирая тыльной стороной ладони кровь под носом, усмехается.
— Ты выглядишь, как гражданский. Только сейчас это заметил. Ты сегодня не работаешь? За поимку самого опасного мирового преступника, тебе дали выходной? Что ж, очень жаль. Я думал, ты будешь присутствовать на моей казни, а ты, оказывается, предпочел на балконе с биноклем смотреть на голубей.
Про голубей, это утрированный пример. Если кто-то из отряда без формы, значит – это выходной или отгул. Без парадной одежды на любых решениях того же суда или даже казни, находиться нельзя, если только из любопытства стоять на балконе сената и стараться что-то разглядеть через бинокль, ибо обычным зрением – будут видны только точки. Потому Эймон, зная эти правила, решил схватиться за соломинку и как-то попытаться найти в этом свои причины. Неужели, Альфредо, его милому другу, будет больно смотреть на казнь вблизи, потому он решил взять билеты в самый последний ряд? Неужели, и правда страдает?
— Ты не хочешь смотреть, как меня сжигают? Ты переживаешь за меня. О, это так здорово. Но не стоит. Не надо. Я отправлюсь в лучшее место и обещаю, что передам Грейс «привет» от тебя. Хоть где-то есть своя выгода и справедливость. Эх.
Наигранно тяжело вздохнув, Хэнли склонил голову набок и, что есть сил, улыбнулся так, как ему этого хотелось; не корчась от боли, а просто радуясь тому, что напоследок сможет насладиться маленькими страданиями, отраженными на лице Альфредо Лудакриса. Нет-нет, конечно, он это тщательно попытается скрыть, но.. даже когда он скрывает, Хэнли просто не может не умиляться. И.. он умиляется. Прямо сейчас. Здесь.

 Отправлено: 12.12.13 00:36. Заголовок: Кажется, предполагае..

Кажется, предполагается, что безумец в этой камере только один, и он - не Альфредо Лудакрис; однако, напряженно вглядываясь в разбитое лицо Эймона Хэнли, Фредо думает, что это он сам успел съехать с катушек.
Как еще объяснить дикую потребность в этой встрече, - ведь его отговаривали, действительно отговаривали, так настойчиво, что Альфредо равнодушно согласился не соваться к главному преступнику всей долбанной планеты, - но все равно, никому не сообщив, в итоге пришел сюда; ответы, ах да, разумеется, Лудакрису нужны были ответы. Только вот он сразу понимал, еще до того, как приблизился к решетке, за которой доживал последние часы Хэнли, что разумного разговора не выйдет, - и на просьбу объяснить, как так случилось, что Эймону понравилось быть монстром, которым он стал, - как так случилось, что, вырезая под корень всех близких Альфредо Лудакриса, Эймон не чувствовал чего-то, хотя бы отдаленно похожего на сожаление, - бывший друг не смог бы ответить внятно; какой, черт возьми, толк спрашивать такие вещи у психа?
- Естественный отбор, да? Дерьмовая логика, - припечатывает Фредо, скривившись; откинув голову, он продолжает наблюдать за бывшим другом полуприкрытыми глазами, и все не может отделаться от мысли, что во всем происходящем частично виноват он сам. Может, все закончилось бы иначе, - если бы тогда, годами раньше, Лудакрис между безоговорочной поддержкой лучшего друга и собственными принципами выбрал бы первое, - может, это поумерило бы пыл Хэнли, и тот остался бы более нормальным, более - человечным? Может, Грейс была бы жива, много кто был бы жив; впрочем, Фредо знает, что может бесконечно обманывать сам себя, - Эймон Хэнли так и останется чертовым безумцем, - ты говоришь - выбор. Хорошенький выбор, учитывая, что каждого, кто выбрал нашу сторону, вы убивали сразу же. И не мне тебе рассказывать, что не было бы никакого замкнутого круга, если бы не мутанты, все это - все это, Эймон! Начали мутанты, и вот в этом нет ничего правильного.
Правильного вообще нет уже давно, - с тех самых пор, как Эймон Хэнли перешел на сторону мутантов, в жизни Альфредо нет ничего, о чем можно было бы подумать без отчаяния; с теплотой он мог думать разве что о Грейс, потом - об их общих детях, - но и это Хэнли совсем скоро отнял у Лудакриса, не просто отнял, - он наслаждался этим, чертов псих, способный смеяться, даже сплевывая кровь каждую минуту.
От этого смеха у Лудакриса отчаянно болит голова.
Он слишком ненормален.
- Не надейся, - Фредо резко выпрямляется, услышав о форме; Эймон даже не подозревает, насколько прав, - Лудакрис до последнего момента так и не решил, стоит ли присутствовать на казни; того требовала общественность, все эти восторженные люди, - как же, Герой Сопротивления героически перехитрил преступника, и теперь просто обязан героически улыбаться, глядя, как Эймона Хэнли сжигают на костре, - мир будто вернулся в Средневековье, а может, никогда оттуда и не выбирался по-настоящему; Альфредо рывком поднимается на ноги, забирает с пола рацию и шагает к выходу, - до казни час. Самое время переодеться, - он поворачивается уже с другой стороны решетки, вновь запирая камеру на ключ, засовывает руки в карманы, пристально глядя на Эймона, - и я тебе обещаю, что буду стоять в первом ряду и смотреть тебе в глаза, когда ты наконец сдохнешь, - кто бы знал, каких усилий стоит Фредо держать под контролем собственный голос, который не дрожит от злости каким-то чудом.
Самое время уйти.
Но Лудакрис будто прирастает к полу.

 Отправлено: 28.01.14 19:01. Заголовок: Он ненавидел его. Ал..

Он ненавидел его. Альфредо ненавидел Эймона всеми своими фибрами души и старался показывать это, делая акцент на каждом своем колком слове в сторону преступника. Сам же Хэнли, не будем лукавить, почему-то в одну минуту стал испытывать смешанность чувств; хотелось кричать, возражать и даже раскаяться, - но это только первая часть его растерзанной души, которой, к слову, по приданию уже давно нет. Но что же делала вторая часть? Она была громкой и безжалостной. В ней давно хранились крики всех тех жертв, что пали в битве с этим парнем, который никого не жалел и не распределял на детей и взрослых. Все равны и все нуждались в любом наказании, ибо поддерживают смертную казнь, считая, что только этот поступок может спасти их грешные души. Неужели, они всерьез думают о том, что Герой Сопротивления навсегда будет оставаться в ключе стражника мирных жителей? Естественно, нет. Эймон был одним из тех, кто хорошо знал Лудакриса как и все его привычки, слабости и страхи. Один нелепый прокол, вот как сейчас, и он может сорваться, не замечая никого и ничего вокруг. Его душа была истерзана, но не выжата до дна. Раны медленно зарастают, а их наличие не придает любому человеку стойкости и выдержки перед любой опасностью. Наоборот, когда грянет возможная война, в голове Фредо что-то обязательно переклинит и он начнет бить своих. Бить так же безжалостно, как это делал его бывший друг. Они одного поля ягодки, и та несравнимая сила и жесткость, применимая против Эймона, подтверждали все мысли заключенного. Потому когда герой сопротивления до конца пытался настоять на своей точке зрения, делая мутантов настоящими чудовищами из сказки, парень только ухмыльнулся, облизнув языком запекшую кровь в уголках своих губ. Интересно, как он сейчас выглядит? Наверное, ужасно. А когда будет гореть, так вообще будет как самый настоящий вурдалак. Но Эймон хотел, чтобы Лудакрис запомнил его таким, какой он есть сейчас – каким его сделал друг. Лицо в крови, безумный взгляд, заплывший глаз и бесконечная победоносная улыбка, которая даже в костре будет специально долго гореть.
— Все равно, моя смерть ничего не решит. Ничего, — спокойным тоном проговаривает Эймон, вглядываясь в спину Альфредо, который уже шагнул за край камеры и закрывал стальную решетку ключом. — Твоя душа будет гореть вместе со мной, какими бы словами ты бы здесь не кидался.
Холодный смех раскатился гулко по помещению, отскакивая от одной стены к другой, заражая своей отрицательной энергетикой все вокруг.
Сказать честно? Хэнли до последнего наивно полагал, что смертную казнь перенесут и сделают ее более изощренной. Парень предвкушал финальную битву Титанов, если стоит возвращаться к методам гладиаторов. Что ж, если этот обезумевший народ решил вернуться к инквизиции, то почему бы им не устроить бои насмерть? Народ требует хлеба и зрелищ, но сенат, как и Лудакриса, это мало волновало.
Вспомнив о том, что ему нужно готовиться к казни, Альфредо не побоялся сказать это вслух, да таким тоном, словно думал, что это как-то сильно заденет заключенного. Задело. От чего у Эймона моментально стиснулись зубы, и он припал к решетке, обхватывая своими пальцами прутья и пытаясь их как-то раздвинуть. Но, естественно, любая попытка выбраться наружу не увенчалась успехом, и Эймон в отчаянии стукнул кулаком по решетке, и забрался на свою плоскую постель с ногами.
— Все равно, я знаю, что ты меня любишь, — рассмеялся парень, продолжая сплевывать кровь на пол, слюнями обмывая свои запачканные зубы. — А я люблю тебя.
В его сознании всплыли яркие моменты, которые, кажется, Хэнли совершенно забыл. Он помнил абсолютно все: как стал солдатом сопротивления, как сражался с Альфредо плечом к плечу, как заботился о Грейс и как подло она потом его предала. На фоне всего, парень все-таки решает, что игра стоила свеч, и герой сопротивления, это всего лишь маска, которая когда-нибудь будет сброшена и в этом Лудакрис уже не сможет обвинить Эймона.
— Ты скоро погибнешь, — напоследок решил высказать заключенный. — Возможно не сразу, и не так быстро. Но твоя смерть будет мучительной только потому, что ты не дал мне выйти с тобой один на один. Ты ударил мне в спину ножом, когда как я – действовал напрямую, всматриваясь в твои глаза и открывая все свои планы, наивно полагая, что ты действительно выбрал путь со мной. Но теперь, когда ты всеобщий любимец, этот фарс не принесет тебе столько счастья, сколько ты бы хотел получить взамен.
Эймон встает ногами на кровать и выпрямляется во весь свой рост, слегка сморщиваясь от ноющей боли во всем теле, но это не помешало ему раскинуть руки в стороны как птица при полете, и устремить свой взгляд в потолок. Закрыв глаза, он представил, что это чистое и голубое небо, а солнечные лучи нежно ласкают его кожу. Если ему суждено умереть, то не будет сопротивляться, ибо знает, что когда-нибудь, Ад откроет свои врата и даст Хэнли выйти на волю в качестве всадника.
— Запомни, Альфредо, — тонким голоском пропел Эймон. — Смерть – это только начало!
Но, кажется, герой сопротивления, стиснув зубы от ненависти к тому психу, который когда-то являлся его лучшим другом, не желал и дальше слушать этот бред. Прислушиваясь к тишине, заключенный смог уловить быстро отдаляющиеся шаги, звук открывающейся и закрывающейся двери. Вот он и ушел. Навсегда. Но мы еще встретимся. Когда-нибудь.
Улыбка до конца заветного часа так и не сходила с безобразного лица Эймона Хэнли. С такой улыбкой он и был сожжен.


fin.