Вы когда-нибудь задумывались о существовании людей со сверхъестественными способностями? Наверняка да. И каждый представлял себя на месте какого-нибудь героя, обладающего такой мощью, что любой заклятый враг позавидует. К черту представления, друзья! Этот уникальный мир в ваших руках. Создай себе героя и управляй им, окружая его различными сюжетными линиями и отношениями. А «UNUSUAL» тебе в этом поможет. Но приготовься к неожиданностям! Этот мир полон сюрпризов и загадок, разгадать которые предстоит именно тебе. Удачи!
По всем интересующим вопросам или предложениям Вы можете связаться с администрацией в данной теме, или отправив личное сообщение:
«Russian Roulette 2. The Turn» - сиквел квеста «Russian Roulette. The Pledge». Действие игры происходит спустя одиннадцать лет после событий первой - в 2013 году. Детективная история одного самоубийства протяженностью в десяток лет; игра разумов, с каждым витком закручивающая все события и символы в один тугой узел, который предстоит распутать протагонисту.
Отправлено: 10.03.12 17:23. Заголовок: Я РАССКАЖУ ТЕБЕ уди..
Я РАССКАЖУ ТЕБЕ
удивительную историю: ты поверишь в нее? Надеюсь, она вырвет нас из кромешного болота тоскливых жизненных заурядиц1 о неразделенной любви, сопливых подростковых памфлетах о непонимании и извращенных фантазий об инцесте. Кровожадная скука переложила идеи на реальность, насмешливо привнося в этот мир, совершенно лишенный воображения, забавные нотки мстительного помешательства. ПО-МЕ-ША-ТЕ-ЛЬ-СТ-ВА: я болен тщеславным желанием удивлять – а ты мой единственный слушатель и последний зритель. Человеческое изумление волнует меня, делает зависимым, но и только оно заставляет чувствовать себя живым. Это недуг всех трюкачей, их главная слабость – нужда в аудитории; я принадлежу к ним, я безрассуден как они, мой мозг заражен живучим и самым опасным паразитом во Вселенной - идеей. Она бунтует, ожидая выхода; я одержим ею. Позволь моей фантазии в последний раз привлечь тебя к соучастию. Позволь мне повествовать о последнем поклоне Джастина Нокса.
ИНТРО
Представь, что мое имя – Джастин Нокс. Имя простое и самое обычное, оно дерзко срывается с языка и самодовольно проскакивает в воздухе. Джастин, Джей, Джей –Ти – как тебе больше нравится? Я родился в январе 86-го в самой странной семье Детройта. Дальнейшее не так важно; на днях мне исполнилось двадцать семь. Возраст смерти для Кобейна, Джима Мориссона и Джимми Хендрикса. Но я слишком хитер для того, чтобы попасть в лапы Смерти так рано: у меня полно обходных путей, и один из них выльется в мой незатейливый (затейливый?) рассказ. Перенесемся в штат Мичиган, Детройт. Тебе уже знакомы декорации этого местечка. Здесь твой кудрявый любимчик чуть не стал убийцей, поддавшись на дешевое трюкачество, но все три свидетеля его грехопадения мужественно сохранили молчание, как и предписывал договор. Молчал Генри, возможно, из последних крупиц братской любви. Молчал Уайт, как мальчик-из-гетто, верящий в силу непреложного обещания. Молчал Джастин, повинуясь воспоминанию о дружбе-до-около-смертного-одра. Поэтому история с русской рулеткой закончилась для мальчишки Хэзледайна благополучно: по крайней мере, он не вылетел из школы, как это случилось с остальными участниками опасной игры. Конечно, ведь он мистер Совершенство, а кому нужен оттенённый лучами его славы младший брат, нищий фокусник и неудачливый отпрыск повязанного коррупционера, который, к тому же, еще и черный? C тех пор минула почти дюжина лет: Детройт для нас осиротел. Хантер Хэзледайн стал модным юристом и перебрался в Вашингтон, его брат Генри улизнул от любых попыток обозначить его местонахождение, Уайт пропал со всех радаров судьбы, а Джастин выжил и упрямо выяснял свои отношения с самой Смертью. Рыжий и Кудрявый с мамфордского выстрела более не встречались, лишь пару раз прослышав друг о друге от общих знакомых. «Хэзледайн в команде Бэйтмана только из-за отца!»; «Нокс – шулер. Никогда не садись играть с ним в покер».
1
В минуту, когда Хантер появляется в аэропорте Детройта где-то поблизости играет Welcome 2 Detroit2 – на чьем-то рингтоне, наверняка. «Rude boy from Detroit» - звучит в песне, и может быть, в голове Хэзледайна мимолетом пронесется затхлое воспоминание о Ноксе; rude boy, в самом деле, как Джастин и любил себя называть в далекие юные шестнадцать лет. Но это – одна лишь секунда. Далее мысли юриста переносятся к делам на повестке дня: некий австриец жаждал его светлейшей аудиенции. Позже, когда Хантер возьмется просматривать многочисленные документы, можно увидеть на одном из них подпись «Günther Eni Delzah». Возможно, этот парень происходит из австрийской коммуны Дёльзах3, но имя-то забавное, не правда ли?
CODE 1
- …Что я делаю? Прыгаю с парашютом, дорогая, ну, что за вопросы в такую прекрасную ветреную ночь, - телефонная линия содрогнулась от снисходительной саркастичности, - а ты? Феликс Айронс внимательно слушал разговор Стоппарда с женой, сложив пальцы в созерцательный треугольник. В его голове со скоростью пули проносились образы, отрывки слов и смазанные картины. Когда в трубке раздались возмущенные короткие гудки, Айронс встрепенулся, будто пробудившись от дремы, и несколько раз сильно зажмурил глаза, смаргивая вторгшиеся в голову видения. - Э, дружище, тут какой-то подвох, - настороженно пробормотал Феликс. Стоппард заинтересованно обернулся к Айронсу. Пару недель назад он выписал этого грандиозного парня из Револьта; с тех пор, он показал себя неплохим детектором лжи. - О чем ты, Железка? - Мне кажется, что твоя жена обманывает тебя. В том самом смысле, - Айронс, уподобляясь фамилии, был прямолинеен и бестактен, но ужасно полезен. - А вот за такое можно и в глаз получить, дорогуша, - Стоппард грозно нахмурился. - У меня нет причин клеветать, Ник, мог бы сразу сказать, чтобы я не сканировал твои разговоры с женой. - Хорошо, говори, – кивнул Ник. - По крайней мере, там было это имя, - что-то быстро записав на салфетке, Феликс протянул ее Стоппарду. Ник невольно склонил голову набок, читая мудрёную запись. У Айронса было небольшое экстравагантное отклонение – один из ученых Револьта называл его «отзеркаливанием»: пропуская через себя всевозможные образы, сознание Феликса отражало их не только в качестве видений, но и как настоящее зеркало отражает окружающий мир – с неизменным поворотом на сто восемьдесят градусов. Так происходило со всей информацией, поступающей в мозг зеркального человека: он записывал слова-перевертыши, словно отправляя послания в мир по ту сторону зеркала. - Черт… Айронс уже приготовился к бедствию, не меньшее, чем атомный взрыв, и выжидающе вжался в кресло, но вместо этого с удивлением наблюдал, как выползает улыбка на лицо Стоппарда. В следующую секунду обманутый муж расхохотался. Встреча произойдет в пригороде: это может показаться странным, ведь важные дела обычно вертятся в деловом центре, впрочем, таинственный австриец уже нарушил все законы логики, заявившись из своей далекой страны в упадок некогда процветающего города. На входе в потрепанный двухэтажный особняк («Наверняка, арендованный») вашингтонского юриста не встречают двухметровые парни в черном, только аккуратно сложенная записка следующего содержания: «Дорогой мистер Хэзледайн! Жду Вас в доме, последняя дверь направо за лестницей. Eni Delzah».
Высокий мужчина поднимается на крыльцо обветшалого местами дома и с недоумением оборачивается назад, на рвущееся сквозь бледные зимние тучи солнце. Насколько красив и искусен этот человек внешне каждой чертой своего лица, настолько нелеп и неказист, как особняк, в который собирался войти, он внутри; в области сердца, солнечного сплетения и головы. И с таким обличьем ему не нужны ни аншлаг вокруг своей особы, ни мизансцена с шаловливой тематикой, ни купленные за деньги на кассе и бурлящие рядом аплодисменты после очередного удачно провернутого обмана. Ему не хочется тратить время на вылавливание по крупицам искорок удивления в глазах благодарных зрителей. У него вообще нет желания удивлять – он ищет признания. Самонадеянный мальчишка из мрачного города стремглав погнался за достоянием Великих, которое убегает от него все дальше, материализуясь и в непокорном брате, и в неудачах в личной жизни, и вообще во всем, с чем ему приходится столкнуться. А ты знаешь, когда человек выглядит восхитительнее всех остальных людей мира, красивее любой обнаженной модели на обработанной мастерами глянцевой обложке? В момент осознания и переживания своего искреннего горя. Вот таков закон сохранения энергии. Вот таков главный секрет Хантера Хэзледайна.
Но встречают-то всегда по одежке.
I am █ █ █ █-ER ▪K▪I▪L▪L accepted
Токи Вортуз, еще одно детройское дитя Бэйтмана, перевербованное в личное пользование Хэзледайном (чтобы хоть кто-то прикрывал и его непоседливую задницу), кинул на стол худую папку и сел в глубокое хантерское кресло. – Хантер, – позвал он впопыхах пишущего брюнета и примолк, не зная, стоит ли отрывать того от работы. – Что там? – ручка не перестала торопливо царапать бумагу. – Кто-то видел, как я промахнулся в парке мусором мимо урны? – Тут грязь куда серьезнее, – не оценил шутки Токи, открыл папку и вздохнул, перелистывая зачитанные страницы. – Покушение на убийство. Хантер не прекратил писать, но при этих словах поставил особенно широкий росчерк и расплылся в саркастической улыбке. – Бэйтману присуще ребячество. – Хантер, это на тебя дело. Ручка перестала издавать скребущие звуки, и пытливые блеклые глаза рассматривали продолговатое лицо Вортуза. – Конкретнее. – В Мамфордской школе в две тысячи… – Вау! Брюнет швырнул ручку на стол, откинулся на спинку стула и застыл. Токи засуетился в кресле, наблюдая за неподвижным лицом начальника. – Я восхищен, засранцы нашли мое самое грязное белье – Джастина Нокса, – ожил после пары секунд Хантер, протянул Вортузу впопыхах исписанный лист и встал. – Значит, мне не звонить, ни в коем случае, что бы его светлость не сделал. За полдня не успеет. – Надеюсь. А твое дело? – Ерунда, друг. Ты же знаешь, как трудно повесить на кого-то несуществующее покушение. – Несуществующее… Дверь издала три быстрых стука и в нее заглянула Люмен, пытаясь своей готовностью поторопить брюнета. Хантер подхватил пиджак и собрался уходить следом за Бишоп, но рассеянный взгляд Токи заставил его остановиться, заговорщически прикрыть дверь и разъяснить проблему. – Расслабься. Да, технически виноват был я. А еще были опрошены три прямых свидетеля, среди которых пострадавший. И даже мои отпечатки пальцев на всем корпусе револьвера не остались ни для кого секретом. И что? – Хантер испытующе посмотрел на помощника и беззаботно пожал плечами. – Сейчас я иду кататься на «Майбахе». Вот что.
I am █ █ █ █-ER ▪?▪?▪?▪? 3 attempts remaining
Intro of darkness then redness then whiteness. Можешь утром тоже просмотреть его, подняв голову к солнцу, крепко зажмурившись и медленно расслабляя веки. Так сделал мой кудрявый любимчик, выветривая из темновласой головы остатки зефирной дремы – Хантер сладко поспал в комфортном самолетном кресле. Мистер Совершенство выглядел сегодня еще совершеннее, чем обычно – на нем не было привычного костюма, впрочем, изменить блестящим и так сильно раздражающим тебя ботиночкам он не смог, благо, под черные джинсы идет любая обувь. Белая рубашка, дополненная зеленой жилеткой тонкой ручной вязи, солнцезащитные очки (зимой, как диктовала мода высшего общества), оберегающие прозрачно-серые глаза от еще большего тления, черное пальто и хаос из обычно зачесанных кудряшек под теплой фетровой шляпой. Он сделал все, чтобы Шерлок Холмс, вздумав просканировать его дедуктивным взглядом, решил, что сей деловой вашингтонский юрист делает большое одолжение своим явлением сюда, что дела ему до консультаций на стороне нет и что только очень важные особи при больших деньгах достойны его снисходительной аудиенции. Бэйтману следует меньше его баловать. Хантер повернулся обратно к тяжелой коричневой двери, сложил очки в кейс, а бумажка с не весьма замысловатым приглашением отправилась в карман. «Все иностранцы чудаковатые» – простодушно думал иной раз юрист, наблюдая за их манерами на бэйтмановских деловых встречах или подвозя по пути мультинациональную компанию Скарлетт. Чем немцы должны быть адекватны? Юрист толкнул незапертую входную дверь и усмехнулся – как в кино. Впрочем, его наниматель мог позволить себе подурачиться еще и с ним (раз уже позволил себе подурачиться, тратя столько денег на наемного юриста из совершенно другой страны). Брюнет прошел по предписанному пути и…
Черт!
– Джастин, – надменность Хантера не удержала в этот раз удивление; мужчина нахмурил густые брови, помогая линзам сфокусироваться на довольно знакомых, только несколько возмужалых чертах, и повторил уже уверенно шипящее на зубах имя: – Джастин. Эмоции внутри шустро забегали по нервным окончаниям – не так просто столкнуться лицом к лицу с тем, кто… А, собственно, с кем? – Весьма… неожиданно, – только и проронил Хантер, вслушиваясь в пустоту и пытаясь найти или услышать признаки своего загадочного нанимателя.
7.00 p.m., 19 января. В доме Стоппарда из угла в угол перекатывалась непривычная пустота, собирая крупицы пыли, негромкие звуки музыки вроде Синатры и отголоски нечастых вечерних разговоров. Изредка в воздухе эхом разливался очередной невероятной важности звонок из офиса кандидата в президенты; Николас хмыкал, слыша проскальзывающее ужом в каждом телефонном разговоре дерзкое имя Хэзледайна. «Что за фрукт этот парень?» - после одного из звонков словно невзначай поинтересовался Стоппард, лукаво выглянув поверх развернутой газеты. Впрочем, ответа услышать было не суждено злокозненной судьбой; где-то в другом конце комнаты зажужжал телефон, и Ник снова уткнулся в газету, намереваясь и дальше подслушивать служебные разговоры офиса мистера Бэйтмана. - Мистер Умник, ответить не желаете? – не выдержала Люмен. - А, так это не твой, - понимающе откликается Стоппард, но не отрывает взгляда от заметки про очередной триумф лошадок с конного завода Эйвери Холмс, - принеси мне телефон. Если бы Ник не был так погружен в чтение, то он наверняка остался бы под впечатлением от брошенного супругой гневно ледяного взгляда – а волшебное слово забыл! – и никогда бы так больше не делал, но вместо этого он только лениво продолжил: - Или прочитай, что там написали. Люмен, выждав бессловесную минуту, призванную возродить в Стоппарде зачатки совести, неторопливо заглянула в пришедшее сообщение.
цитата:
ENPURY. ROTATE 1.00p.m. WX
Стоппард с готовностью отложил в сторону газету и, предупреждая возникший вопрос, развел руками: - Любовница! Один.
2
Три. Дверь открыта. Вместе с первым шагом старины Хэзледайна в комнату, словно нагнанное порывом ветра, вторгается и мое сознание. На долю секунды оно задерживается у широко распахнутых глаз Нокса, в которых финальной вспышкой разразится непривычный им страх, и затем врезается в беззащитно раскрытую в испуге переносицу. Волнение сползает с лица, зажигая на губах умиротворенный оскал. Как конферансье объявлю – спектакль начинается.
цитата:
Каждый фокус состоит из трех частей или действий. Первая часть называется «наживка».
The Pledge
Фокусник показывает вам самый обычный предмет — колоду карт, птицу, или человека. Он демонстрирует предмет, возможно даже просит проверить, убедиться, что он реальный, неэфемерный, самый обычный, но, разумеется, это, скорее всего, не так. - Хантер! – восклицаю я. - Хантер! – повторяет Нокс, привнося в реплику снисходительный восторг. Он выглядит чрезвычайно довольным, снимая ноги со стола и по хитро задуманной инерции делая круговой оборот на скрипучем офисном кресле. Я бы многое отдал, чтобы взглянуть в смятенное удивлением лицо старины Хэзледайна, но честь наблюдать за тревожным движением изумленных глаз закрепляется за моим наместником. Он бы понял меня в моей безгласной зависти, если бы не был таким отвратным актером, если бы хоть однажды в жизни сумел увидеть в глазах обманутых им людей потрясенное восхищение, будь то удачно провернутый трюк или гениально сыгранная роль. Он вторит мне: - О, так ты не просек мою маленькую шутку, - я ужасно разочарован. Джастин удрученно качает головой, из его саркастично печального рта выстукивается снисходительное цоканье, - Как так? – его взгляд картинно возносится к небу, - я так старался научить тебя видеть двойное дно, а ты слеп и скучен. Оторви взгляд от злобствующего комедианта и огляди комнату: небольшая коробка из четырех стен похожа на кабинет. Справа от двери – письменный стол, самый примитивный образчик из всего семейства, но кого в заброшенном доме это волнует? Однако не он интересен: на стене навешано огромное зеркало, словно в этом доме жительствовало целое стадо самовлюбленных нарциссов. В него прекрасно видно противоположную стену – некогда светлые засаленные обои повисли в иных местах пыльными лохмотьями; большое окно закрыто, хотя в комнате душно, - я настоятельно советовал Ноксу не открывать ни одно в доме – и в окне соседнего, столь же древнего старика, как этот, нависла мрачная тень, но за отсветом стекла увидеть что-либо кроме скупых очертаний нельзя. В руке Нокса демонстративно белеет салфетка. Он красноречиво поднимает ее выше, на уровень глаз, и отпускает один из уголков: черным маркером рукой Айронса зеркально отраженными буквами выведено - «ENIDELZAH». Еще одно незамысловатое движение – мягкий белый лист разворачивается, и на оборотной стороне просвечивают очертания все тех же букв, но уже в обратном порядке – «HAZLEDINE».
– Хэзледайн! Семнадцатилетний мальчишка вздымает брови, отвлекается от замысловатого разговора с копающейся в своем школьном шкафчике подружкой и оборачивается на требовательный зов заместителя директора. Тот явно недоволен и обеспокоен – привыкший держать всю территорию учебного заведения под своим чутким контролем, Дуглас Грецки приходил в ужасное расположение духа, когда что-то происходило не так как положено и это что-то не возвращалось в классически привычное состояние после первой же попытки исправления. – Хэзледайн, – голос мужчины стал тише и настойчивее, когда он вплотную подошел к школьникам. – Вчера ночью ты был с Джастином Ноксом? Хантер скосил глаза на подружку. – Она не Джастин. – Что? – Говорю, не был. Не видел еще со второго или третьего урока. Он снова во что-то вляпался? – Да, – небрежно бросил Грецки, уже потеряв к Хантеру интерес и намериваясь дальше лавировать в потоке расслабившихся на перемене школьников. – Ницше, – резко и громко бросил парень вслед уходящему заму, и тот от неожиданности сделал ставосьмидесятиградусный разворот на каблуках своих ботинок. – Что ты сказал, Хэзледайн? – Ницше. Ницше лучше всего будет. Или Кант, он тоже нетривиален. Если не помните, можете даже попробовать Фрейда – его это позабавит, – перечислял Хантер. – В крайнем случае ударьтесь в классиков литературы, у О’Генри и Твена есть весьма едкие замечания. Только не семейная психол… – Что ты несешь, Хантер? – широкие морщинистые складки избороздили горизонтальными линиями лоб Грецки, когда тот снова на два шага приблизился к начавшему внезапно бредить ученику. – Говорю, процитируйте кого-нибудь известного – это сможет сосредоточить его внимание на Вас, – словно профессиональный консультант по мозговедению всяких безумцев вроде его несколько чокнутого дружка, спокойно объяснял Хантер. – Иначе он не будет Вас слушать. Снова. – Я без тебя знаю, как мне с ним разговаривать, – вместе с бунтующим раздражением в голосе начало резонировать сомнение, и парень решил не останавливаться на достигнутом. – Мистер Грецки, я серьезно. Я не знаю, что он успел натворить, да только обычные воззвания к совести Вам не помогут, – Хантер добродушно пожал плечами, и лямка рюкзака с шорохом сползла по его плечу. – Так что либо полиция, либо отпустите его – без Ницше это закончится все равно ничем. Или чьей-то истерикой. Дуглас посмотрел на брюнета так, словно это был не обычный старшеклассник, а весьма неприятного вида разложившаяся туша вепря, неудачно перебежавшего когда-то лесную трассу. Его лицо искажалось все больше, губы беззвучно прошептали «хулиганы», и он отошел от подростков подпрыгивающей стремительной походкой. – Значит, вы и вправду настолько дружны? Ты только что освободил этого Нокса от наказания, – морщинки на носу очаровательной спутницы Хантера выражали свое недовольство дружбой последнего с Джастином. – Ну, как тебе сказать… – Хэзледайн поправил на плечах рюкзак и пригладил рукой беснующиеся кудряшки. – Он ведь просто так не попадается. А если Грецки действительно отпустит рыжика, как я ему посоветовал, то он убьет меня за то, что я сорвал ему его маленькое представление. – Грецки-то? – Джастин, моя дорогая, Джастин.
I am █ █ █ █-ER ▪V▪I▪E▪W WRONG PASSCODE 2 attempts remaining
Зрачок за пару секунд раскрывается настолько, что светло-серые глаза кажутся черными, как испачкавший белую салфетку маркер, на которую и уставился Хантер. Ему невольно нравится этот трюк – в то же время он взбешен от такого простого обмана. Глаза снова сощурены; простая фокусировка, дабы окончательно поверить, что старый знакомый так изящно и так нахально его одурачил. Кейс выпадает из руки и со смачным пустым звуком стучит о пол и пластмассовой ручкой – падая на стену. Хантер делает пару шагов вперед, с интересом осматривая комнату так, словно размышляет, не хочет ли он ее купить, и медленно, одна за другой снимает с длинных пальцев перчатки. – А ты все так же играешься, – уголок губ пополз вверх. – Да ты бы только свихнулся еще больше, если бы я не купился на твой великолепнейший трюк, Джастин. Хантер с наслаждением напомнил бы, что последний урок его «учителя» был крайне неудачен – то ли преподаватель не доглядел, то ли ученик оказался ему не по зубам, но пускай картины того самого дня перематывались в голове с небывалою скоростью и оттенками, ответы, хоть как-то упоминающие то событие, засыхали на бескостном языке юриста еще даже не оформившись в предложения. Хантер ужасно раздражен. Он прилетел в старый, потрепанный, душный дом в город его детства, на встречу к солидному человеку, не обмолвившись даже ни словом родителям (ибо знал, что просто не успеет их навестить), чтобы на самом деле встретить тут старого знакомого, который, – подумать только! – просто решил подурачиться. Знакомого, о котором он предпочел бы не вспоминать еще… – Одиннадцать лет? – риторически задался вопросом Хантер и засунул кожаные перчатки в карманы пальто. – Спустя одиннадцать лет ты вдруг вспомнил о моем существовании и решил пригласить на свидание таким экстравагантным способом? У него нет причин скрывать раздражение. Оно же – впечатление от раскрытого Джастином трюка. Так просто – и так сложно, что даже не верится и хочется рвать на голове кудряшки. Кривая усмешка на тонких губах, и вот кажется, что брюнет рад такой приятной встрече. Но в следующую секунду лицо снова холодно и недвижимо, словно он слушает в своем самом страшном кошмаре, как Бэйтману зачитывают приговор по проигранному им, Хантером, делу. – Начало просто отличное, браво, – не без справедливого раздражения резюмирует мужчина, потакая прихотям старого друга – почему бы нет? – Продолжай выступление, фокусник, – он словно выплюнул это слово, – раз уж я здесь – буду польщен, если у тебя еще пара трюков для меня приготовлена. Все просто: ему ли, адвокату, не знать, что является лучшей защитой. Но если ты посмотришь внимательнее, сквозь изредка прорезающие комнату, обозначенные ворохом летающих белесых пылинок лучи солнца, то увидишь быстро подрагивающую жилку на виске моего красавчика – тело выдает страх, как бы тщательно его не скрывали. Вещь в себе, вещь в себе, вещь в себе, – крутится в голове Хантера красная мысль, определение Джастина, ведь Нокс никогда не делал ничего просто так; все взаимосвязано и каждая деталь такой связи раскрывается медленно и иногда с болью. И Хантер помнил об этом, скрывая страх за строгостью черт и контролированием эмоций. Судебные разбирательства, деловые встречи, приватные консультации – отличная школа лжи и иллюзии. Вот только нынешний оппонент не был похож на всех предыдущих, и Хантер знал – его ждет импровизация.
- Импровизация! – объявляю я. Джастин на мгновение теряет контроль над ролью и недоуменно склоняет голову влево – совсем чуть-чуть, но в его глазах опять проскальзывает то выражение растерянности, с которым он встретил старого друга на пороге комнаты. Из его пальцев выпадает салфетка, но этот жест смотрится нарочито небрежным – возможно, это отвлечет Хэзледайна от секундного замешательства, запечатленного на лице Нокса. Но один взгляд на оппонента, столь демонстративно и впопыхах нахлобучившего маску хладнокровия, вселяет в него достаточно уверенности, чтобы заговорить без суфлеров: - Скажем… посчитай это встречей выпускников, - фраза получается слишком торопливой и скомканной – совсем не вальяжные разухабистые речи, к которым так привычен Хантер в наших стародавних разговорах. От этого Джастин занервничал еще больше, но виду не подал, умоляюще сложив пальцы в замок, - ну, ты чего такой серьезный? Совсем не рад меня видеть? Одиннадцать лет с выпуска, старик! – он максимально напряжен, но только сейчас замечает безотчетный, но характерный для левши жест: в сложенном замке большой палец левой руки оказался на самом верху. Нокс досадливо опускает руки. Он старается выказать снисхождение, но лучше, чем у заносчивой задницы напротив, у него не выйдет – не тот уровень. О, этот милашка Хантер, сколь мил он в своем молчащем презрении! Еще в школе я пытался скопировать эту усмешку, полную интеллектуального пренебрежения, с которой он иногда взирал на обделенную умом инертную биомассу, но – увы! – ее секрет наверняка крылся где-то в его генетическом коде великосветского отпрыска. Сенаторские семьи - понимаете? - Ты только не думай, что я здесь по заказу соперников твоего хозяина, - Джастин с особенным удовольствием сделал акцент на последние два слова. Он снова вспоминал свою необыкновенную любовь поколачивать самолюбие Хантера кувалдой, но пока что получился лишь легкий укол иголкой, но Нокс лелеял глубинную надежду, что мистер Крутой еще тот гонщик за амбициями и перспективами, не выносящий и крохотного словесного покушения на свое совершенство и независимость. - Роль пешки несколько… - «Непривычна, неприемлема, невыносима» - сказал бы я в таком случае, - оскорбительна, не находишь? – Джастин неторопливо выплывает из-за стола и подступает к Хантеру, оставляя учтивое расстояние в один метр. Ближний бой, значит? Рискованно, но до жути утонченно. - Браво, Джей! – комментирую я, уверенный, что этим раззадорю актера; в ту же минуту его монолог получает смелое продолжение, - я не собираюсь выскакивать как чертик из табакерки с делом десятилетней давности – мне плевать на политику. Во всяком случае, мне до сих пор непонятна та суета вокруг моего, - он изобразил кавычки, - самоубийства, и почему бюрократы так долго терзали тебя, беднягу, расспросами. Сущий ангел – невинный агнец! Речь вышла поэтичная, под стать предстоящей необыкновенной игре разумов – и это не шахматы, как поспешно может провозгласить кто-то излишне торопливый, едва зацепившись взглядом за слово «разум». Что есть исключительного и рокового в их выхолощенных стратегиях и ювелирно рассчитанных планах победы и поражения? Сколько в них от смерти и жизни? Что насчет плеснуть в будничную картину кричащей непредсказуемости и разбавить едва различимой при свете дня мистикой? Так вот, слушай: наша игра сложится из двух простых вещей – слепой удачи и острого ума отчаянного малыша Хэзледайна. Кто он у тебя – логик, метафизик, нигилист? Во что он верит – в разум, судьбу, фортуну? Но я скажу тебе вот что – любой логик станет фаталистом перед лицом РУССКОЙ РУЛЕТКИ. И в прогретый душный воздух вкрадчиво вплетаются слова:
I am █ █ █ █-ER ▪R▪U▪I▪N >mistape >>Really? >not allowed ▪R▪U▪N▪N >sure you want to use this reality-passcode mr.Hazledine? >>That's pathetic. >passcode erased
«Хватит!!» – озлобленно выкрикнул Хантер и пощелкал длинными пальцами у каждого уха Нокса. Жест дерганый, ненужный, неожиданный для этой душной комнаты, в которой все должно двигаться медленно и вальяжно, как перекатывающееся из одного пыльного угла в другой почти осязаемое тепло. Но жест прекращающий. Нужно было варварски и бесцеремонно испортить все это, прервать на корню, пока речи Джастина, подобно пушистой тлистой плесени, не покрыли все сознание Хантера, просачиваясь в каждую клетку его мозга и вызывая желание участвовать. Но было поздно. Прервать на корню – значило не приезжать сюда вообще и не позволять нахалу даже открыть свой рот, количество зубов в котором Хэзледайн бесконечно жаждал уменьшить. А теперь он не мог уйти. Хантер Хэзледайн – всегда больше, чем просто зритель, и никогда не коллега для рыжеволосого фокусника. Такое положение требовало жертв. От издевательств над родным братом и до голубой краски на роскошных темных кудрях, он не мог уйти от желания узнать концовку, заранее отрепетированную Ноксом. И не уходил. Не уходил, как и сейчас, решив, что этот финал, как и многие другие с десяток лет назад, все-таки дождется своего единственного зрителя. Хэзледайн не потерял самообладания, и даже сдержал весьма ехидную ухмылку, когда Джастин заговорил о встрече выпускников – ни ему, ни даже бестолковому, но куда более смиренному братцу Хантера не удалось закончить мамфордской школы. И произнесенное с пеной у рта «хватит» превратилось в совсем иное: – НЕУЖЕЛИ? Окраской слову служит едва поддельное удивление; низкий бархатистый голос взмыл на полтона выше привычного. Правая бровь чуть выше, левая, наоборот, заставляет глаз немного прищуриться. Оборот головы в полупрофиль, края тонких губ довольно заметно приподняты. Сладкое презрение. Лет пятнадцать каждодневных тренировок – и у тебя, возможно, сможет получаться так же эффектно, как у Хантера. Возможно. – Ты невообразим в своих заявлениях, – брюнет еще раз, перепроверяющим взглядом осматривает Нокса с головы до ног, словно пытаясь понять, что мог такой как он, Хантер, одолжить у такого, как он – Джастина. Брюнет чувствует, как ему становится жарко в пальто и шляпе, но он не торопится снимать их. Мысль уйти и оборвать Ноксу его умопомрачительное, как и всякое другое, шоу, все еще не вышло из его головы. В то же время в нее лезут весьма примитивные мысли – «из-за духоты», думает мужчина, – Джастин хорошенько проигрался и залез в долговую яму, пытаясь вылезти из нее, прибегая к самым крайним вариантам. Вроде Хантера. Но сам Хантер не желает так разочаровываться в старом друге. Он уже сам не знает – может, он даже рад этой встрече. – Ты, верно, что-то перепутал, – снисходительно и спокойно поправляет он. – Я ведь мог тогда и прицелится. Хорошенько так прицелится, как и следовало мне сделать. Но я, как вышло, нарушил правила ради нашей дружбы, – тут Хантер едва сдерживается, сохраняя ровную, мелодичную интонацию. – Ведь иначе я был бы сейчас в Вашингтоне, а ты – десятый год спал на тихом детройском кладбище и не имел счастья увидеться со мной снова. Теперь Хантер не может сдержаться и позволяет неподдельной, позволь выразиться – коварной улыбке (как безумно она идет ему!) украсить свое сухое лицо. Не солгал ни в одном слоге – чем дольше он работает на Бэйтмана, тем реже удается ему проделывать подобное в любых разговорах. – И что же я, получается, тебе должен? – задаваясь риторическим вопросом, Хантер сокращает расстояние между ним и школьным приятелем коротким шагом. Любопытство – не порок и в то же время не ровень страху, поэтому Хантер может позволить себе заглянуть в карие глаза Нокса. – Ни-че-го. Так что ты от меня хочешь?
Отправлено: 24.04.12 22:55. Заголовок: CODE 3 - Так что ты ..
CODE 3
- Так что ты от меня хочешь? – незамедлительно обратился мистер HH к собеседнику, покончив с ностальгическими речами, уносящими в пору желторотой юности, когда его сердце еще было преисполнено чистотой, а голова – душевным здоровьем. - Ладно, старик, скажу честно: у меня нет денег. Вот я и пришел. На последние деньги я купил мотоцикл (как у Женщины-Кошки) и подарил сам-знаешь-кому, так что я полный банкрот, и единственное, что у меня есть – акции компании, из которой меня не так давно выставили. Я не могу заплатить тебе сейчас долларами и покрыть все расходы на защиту, но я предложу тебе вот что – отсудишь мои двадцать процентов и получаешь из них один. Ты подумай, после этого дела можешь даже перестать горбатиться на своего тирана! А отсудишь всю компанию – получаешь мои двадцать и можешь выкупить хоть всю Монголию! - Погоди-ка, значит, дело было так, - мистер HH с насмешливой ухмылкой склонился к приятелю, - ты потратился до цента на свою капризную дамочку, и пошел по адвокатам, но ни один не согласился на воображаемые проценты, и после этого ты пришел ко мне в надежде, что я влезу в эту авантюру? - Ну да. Разве не влезешь? - Итак, мистер Авантюрист, по необдуманности своих поступков и импульсивности их совершения (я бы объединил это все перечисленное под общим понятием – «ребячество») Вы напоминаете мне одного моего знакомого, и мне не впервой вытаскивать персонажей такого типа характера из полной… - кто-то потянул адвоката за рукав, и он обратил недовольный взор на пришельца, посмевшего вмешаться и прекратить его завязавшуюся безобидную тираду в адрес старого чокнутого приятеля. Нетактичному чужаку на вид было лет десять – горела рыжим непревзойденная шевелюра, а из-под нее блестели в тон яркие янтарные глаза. Белые зубы сверкнули в улыбке, из которой в дерзкой вопросительной интонации выскользнул по-мальчишески непринужденный вопрос: - Сэр, что насчет фокуса? Возможно, мистеру HH и вспомнился какой-нибудь давний знакомый, непреодолимо похожий на этого рыжего паренька, но старые воспоминания привлекли к себе очень мало внимания. Мистера Н. волновали другие дела, а тот, о котором неназойливо вещало прошлое, уже давно покоился на мемориальном кладбище барахла из Детройта, которое требовалось давным-давно истребить из всех закромов памяти. - Не… - хотел было отказаться мистер НН, но мистер TF с энтузиазмом воскликнул, - ну, давай, Гудини, покажи нам магию! Мистер НН смерил мистера TF недовольным взглядом. Мальчишка-фокусник нахлобучил на яркую голову высокий черный цилиндр, который обнаружился у него в левой руке, а в правой протянул мужчинам колоду карт. - Загадайте карту, джентльмены, - с апломбом приступил к трюку начинающий маг. Джентльмены выбрали. Юный фокусник важно объявил, что он непременно угадает каждую карту и, выдержав паузу, поднял колоду выше и обратился к мистеру НН: - Это король червей! – объявил мальчик и положил на стол короля червей. - Еще одна попытка, маэстро, - великодушно позволил мистер НН. Мальчик недоуменно пожал плечами и вытянул следующую карту. - Дама бубен! Точно! - Король пик! – тут же, не найдя отклика во взгляде мистера HH, зачастил парнишка, и мистер TF уже было хотел сказать, что он угадал все три, и, как, черт возьми, у него это вышло, но тут из кухни раздался негодующий голос его матери, и незадачливый трюкач сломя голову бросился на зов. Мистер НН взглянул на забытые мальчиком карты и философски заметил, что цилиндр еще не делает человека фокусником. - Да, ладно, Хант, парню всего десять. Я в таком возрасте тоже не сайты Пентагона взламывал, а уж ты вряд ли представлял, что такое презумпция невиновности, - добродушно возразил мистер TF, - а лет через двадцать он вполне может стать каким-нибудь Джастином-Супер-Дупер-Волшебником из дю Солей. - Джастином? - Да. Ну, зовут его так. Сын хозяйки, часто шатается здесь без дела, когда шатаюсь без дела я. - Ты, я вижу, уже весь Вашингтон знаешь, - Хант усмехнулся, - неплохо для двух дней, Фокс. - Лет десять назад я тут официантом работал. По старой памяти мне отпускают колу за счет заведения, - ответил Фокс, положив карты в карман, чтобы на выходе вернуть мальчику, - а сейчас вернулся, и вот – такой важный дядя. Так что полегче с малышней, Хэзледайн. Может, в один прекрасный день ты будешь кричать ему «браво» за то, что он поймал пулю зубами. Хантер Хэзледайн таинственно улыбнулся и пробормотал: «Чем бы дитя не тешилось, лишь бы в русскую рулетку не играло». Но Тульс не расслышал его.
CODE 4
Хантер знал, что в Детройте есть не только кварталы вроде того, где стоит его дом – чистые, приличные, состоятельные. Парень помнил, что Шварц жил где-то в пригороде, и иной раз, вместо того, чтобы добираться до своего далекого закутка, он оставался («зависал» - как говорят подростки) у кого-то из друзей. Иногда у Причарда. Временами у Уайта. Но он предпочитал приветливый дом Хэзледайна, в котором кроме постоянных важных гостей сновала различная челядь и прочие незаметные люди, услужливо подносящие кофе и стелившие постель в гостевой комнате. Хотя, может быть, вменяемый Хэзледайн приходился ему по нраву больше, нежели нервный Уайт, постоянно переводящий тему разговора на арест своего отца-коррупционера или цвет своей кожи, меланхоличный Причард, чья монотонная речь могла умертвить второй раз покойника, но от скуки, и непредсказуемый Нокс, который в следующий раз возьмется распиливать недобровольцу ногу без анестезии и даже устного предупреждения. «Или, может, Шварц и Хантер попросту чертовы педики, кто их знает?» - говорил обычно Джастин, когда иной раз юные любовники выходили из автомобиля Причарда, любезно подбросившего друзей до Третьей Авеню, где располагался дом мичиганского сенатора. Но, только впервые попав в обитель Нокса, Хэзледайн понял, что предпочтения Шварца зависели вовсе не от вежливости хозяина дома, а самым банальным образом от внешнего вида. Старое здание едва не рассыпалось в песок, а Джастин презрительно объяснял, что скоро его снесут. С презрением он относился ко всему, что связано с этим домом, и, едва заступив за порог, замолк и разразился такой недовольной гримасой, что Хантер подумал, будто Нокс здесь впервые. Джастин, изловчившись, брезгливо захлопнул дверь ногой, быстро поднялся по лестнице, брезгливо не касаясь перил, и ужом скользнул сквозь приоткрытую дверь в комнату, брезгливо стараясь ее не задеть. - Лемье1, - выдохнул Нокс (поскольку он задерживал дыхание весь путь от двери до двери), продолжая любимую игру детройтских любителей хоккея, в которой следовало называть фамилии игроков на букву, которой заканчивалось имя предыдущего. - Хм, остроумно. На «х» нет игроков! – ответил Хантер, прикрывая за собой дверь. - Вот ты блондинка, мог обмануть меня и говорить на «е», - Джастин ухмыльнулся и яростно саданул кулаком по стене, из-за которой слышался то ли мексиканский рэп, то ли реднековское кантри – на слух Нокса они были идентичны и раздражали его ровно так же, как и шумные ссоры соседей слева. - Я полагал, что ты не настолько глуп, - откликнулся Хэзледайн, озадаченно разглядывая книжные полки, пестрящие десятками ярких безвкусных обложек, чьи внутренности были ровно так же потрясающе бессмысленны и грубы. Эта маленькая деталь поразила его больше всего – больше обшарпанной двери, облезлых краской стен и общей окружающей и поглощающей бедности, и обычное сочувствие к обделенным покоилось где-то на дне его сознания, придавленное раздувшимся недоумением. Образ Нокса, ядовито плюющегося идеями неправильно понятого Ницше, упрямо не клеился к среде его обитания, где одно знание о форме Земли считалось высшей степенью просвещенности. В этом необъяснимо чувствовался какой-то особо хитрый подвох. - Ну, и в чем загадка? – не вытерпел Хантер, читая по корешкам названия, - только не говори, что ты читаешь «Страдания юной Изабеллы» и «Отпусти браткам грехи», боюсь, Нокси-Шмокси, тогда нам придется расстаться. - Башку наклони… да не так, набок! – Джастин нетерпеливо ткнул Хантера в висок, но тот сердито оттолкнул его руку и сам сменил угол обзора. В первые секунды он ждал неведомого чуда, но вскоре разрозненные названия сложились по первым буквам во вполне определенный призыв – «смотри на обороте». Хэзледайн смерил Нокса недоверчивым взглядом, взял одну книгу с полки, повертел ее в руках и, не обнаружив ничего, снова поднял глаза на Джастина, неинтеллектуально балующегося с монеткой. Плюнув на самодостаточного кретина, Хантер вернулся к полке и хотел было поставить книгу на место, но кое-что привлекло его внимания. Он подцепил пятерней стопку разномастных переплетов и вытащил ее; перед его взором предстал мрачный ряд самых угрюмых идей на планете. Здесь царствовал Шпенглер, замаскированный снаружи дешевой легкомысленностью вроде «Соблазна Анжелики» или «Воровской пули»; от дневного света скрывался По; злобствовал Ницше; и во все это роковое скопище вгрызался устрашающий гитлеровский «Майн Кампф». Это сочетание было угрожающим, от него веяло особой, отчаянной безысходностью; здесь одиночество подпирало смерть, а смерть теснилась с чумой и войнами. Ни одного луча солнца не могло скользнуть в этот закуток отборной засасывающей тьмы, и Хантеру почудилось, что книги обрастают клыками, и вот-вот его загрызут. Он с трудом стряхнул с себя таинственный гипноз и обернулся к Джастину. Нокс изощренно тасовал колоду карт и с довольной улыбкой глядел на Хантера. - Ты никогда не задумывался, почему многие считают меня туповатым оборванцем? Или заурядным ублюдком? У них не хватает ума разглядеть за грубой бравадой и лексиконом сапожника мое прекрасное удивительное лицо. Хантер молчал, вглядываясь в ухмыляющееся лицо Джастина. Из его речи внезапно пропал идиотский подростковый сленг и просторечные обороты. Он заговорил словно… - …псих, - в конце концов отвесил Хантер, - ты псих. Хантер ненавидел участвовать в ненормальных играх Джастина, но тот мастерски вовлекал Хэзледайна в них – даже против его воли. И сейчас этот чокнутый подросток вновь пытался донести до Хантера какую-то особую сверхидею. - А ты? – с дерзкой краткостью парировал Нокс. - А я нет. У меня нет целой коллекции книг, от одних названий которых хочется наложить на себя руки, - и он добавил, - кажется, я знаю, отчего ты постоянно пытаешься прострелить свои мозги в русской рулетке. Эти книги так и кричат – «суицид»! Ответа не последовало. Джастин опустил взгляд, беззвучно рассмеялся, еще раз перетасовал колоду карт, и одна из них легко скользнула в его ладонь. - На игры в карточном клубе меня пускают, только если я покажу эту карту. Угадай, какую? – со смехом воскликнул Нокс, поднимая руку с зажатой в ней картой. - Это король червей, - ответил Джастин на свой вопрос и развернул карту лицевой стороной к Хантеру, - меня называют королем червей. Потому что его номер – тринадцать. Потому что моя фамилия начинается на «К». Потому что король червей – это «suicide king», а каждый вторник я заканчиваю тем, что пытаюсь прострелить себе голову. Ты угадал, Хант. Суицид – моя сущность. Ну, а что насчет твоей?
- Тогда называй меня королем пик. Переверни свою сущность червового короля и получишь Хантера Хэзледайна.
4
От него за милю несет презрением ко всему живому. Тонкий рот Хантера напоминает разрез опасной бритвой, из которой вместо кровотечения разливаются по воздуху слова. Его речь отравлена ядом и горазда убивать всякую сентиментальщину, но вряд ли способна причинить вред Ноксу, поскольку все происходящее относится к нему самым косвенным образом. Он просто повторяет мои слова. - Rache! – гаркнул Джастин с самым немецким выражением. У меня бы так никогда не получилось. «Rache!» и «guten Tag» - единственное, что я знал из немецкого. Первое слово досталось мне из лексикона Хантера – он как-то рассказал, что Рейчел это совсем как по-немецки «месть». А актер Стоппард отлично знал этот язык, проколесив пару лет по Европе. - Ты не заметил, дружище (он особо выделил это слово), целую цепочку занятных событий, которая привела тебя сюда? А я всегда верил, что в этом мире есть какая-то особая магия, которая связывает вещи и поступки, - Джастин отступил на шаг, неотрывно следя за лицом Хантера, - и эта магия связывает тот выстрел десятилетней давности с тем, что случится сегодня, - еще шаг назад, - и, если нам обоим вновь повезет, то она сведет нас опять! – он торжествующе взмахнул руками и снова отдалился. - Так что ты думаешь насчет матча-реванша? Скрытый текст
Это было невыносимо. Невозможно спать, есть, отвлечься мыслями на что-нибудь будничное. Юный Хантер метался по комнате и лишь изредка замирал у двери, чтобы послушать – не зазвонит ли в холле телефон и не возьмет ли его в кабинете отец, чтобы пойти и послушать – с кем он, вероятнее всего, разговаривает. Ужасный день медленно превращался в ужасный вечер, и брюнет понимал, что впереди его ждет не менее мучительная бессонная ночь. Возможно, сегодня он убил друга (потрясающе звучит, правда?) и, возможно, завтра будет еще более болезненным, чем сегодня, послезавтра – хуже, чем завтра, а о тяжести всей последующей жизни Хантеру больно было думать, словно это ему ныне нечаянно пробили в черепе дырку. День, когда Хантер начал сходить с ума? Вряд ли, но это все-таки было началом конца для чистоты его разума. Выйдя, наконец, из комнаты, он бесконтрольно нахамил каждой горничной и огрызнулся отцу, а вместо слов благодарности брату толкнул того в любимый материнский сервиз, стоило бедняге попасться на его зигзагообразном пути. Внешний шум не проходил сквозь барабанные перепонки в мозг, занятый беспорядочным поиском ответа на вопрос «а что дальше?» Сочувствие матери, прикосновение тяжелой руки отца, гневный взгляд брата, рыдание Хейли, сгущающиеся краски, трель телефона, биение сердца, помутнение, тошнота, совесть, плач, боль, стон, крик, пуля, русская рулетка…
– Я могу его увидеть? – Боюсь, он спит. – Значит, я могу его увидеть. Весть о том, что Джастин не умер, разбудила в Хантере новые чувства. Нет, отнюдь не угрызения совести или вины, но к нему хотя бы вернулось осязание, и он даже перекусил по дороге в больницу спелым яблоком, ибо желудок уже медленно сводило от голода. Реаниматологи с блеском справились со своей задачей, и теперь кудрявый прикрывал дверь светлой стационарной палаты. Если бы Хэзледайн не отвлекался исключительно на размышления о том, является ли он юным убийцей или нет, он бы узнал, что в самую дорогую детройскую поликлинику Джастин попал стараниями его отца. Либо предок догадывался, либо просто знал, что пострадавший паренек – друг его любимого сына, либо не то и не другое, а показное сенаторское благородие. Хантер поежился, когда дверная ручка громко щелкнула, соприкасаясь с выемкой в косяке. Теперь он один на один… со своей жертвой? В любом случае, он знал, что не успокоится, пока сам не увидит, что в Джастине все еще теплилась едва не отнятая им жизнь. Спящий Нокс выглядел умиротворенным, и если бы не многослойные бинты на голове, неестественная бледность, капельница и попискивающий караульный кардиометр, можно было подумать, что он просто утомился. – Ты же не спишь, – достаточно громко произнес Хантер и тут же пожалел об этом – волнение снова накатывало новой, еще более тошнотворной волной. Пока он стоял, молча глядя на выжившего счастливчика, тонкие губы его подрагивали, изображая недовольные гримасы – теперь ему казалось, что Нокс разводит его даже во сне и вовсе не спит, надеясь выслушать слезную Хантеровскую тираду, а затем резко проснуться и засмеяться во весь свой противный голос и, вполне вероятно, получить от друга затрещину прямо по больному месту. – Засранец, – в конце концов, хмыкнув, произнес Хантер и отвлекся от созерцания мирно спящего засранца. На тумбочке он увидел то, что заставило его нахмуриться и с неприязнью взять в руку уже немного потрепанную временем, но еще блестящую атласную карту. Может, это Нокс сейчас был один на один со своей жертвой? – вернулась в голову несвежая мысль, и Хантер вздрогнул от того, что дверь в палату закрылась с этим противным лязгом. – Черт! – рявкнул взбудораженный Хантер и со всей злостью пнул ножку кровати, на которой лежал Джастин, даже не думавший просыпаться от легкого местного землетрясения. – Хантер, ты что делаешь?! И что ты здесь делаешь? – ошеломленно спросил оставшийся у двери Шварц, едва признав в разгневанном индивиде старого приятеля. – Вот именно! – Хантер подлетел к Шварцу и всем телом впечатал его в жалобно всхлипнувшую от удара дверь, даже не помышляя отчитываться. – Это что… Хэзледайн осекся, тыча в лицо Шварцу карту, понимая, что за ответ его ждет, и перефразировал: – Что она делает на тумбочке рядом с ним? – Блин, я не знаю, он же часто таскает ее с собой, ну санитары выложили, блин, Хантер, откуда мне знать? – отпихивал он разгневанного брюнета, у которого, казалось, вот-вот вырастут клыки, которые он не постесняется применить. – Что там происходит? – голос врача, пустившего Ханта в палату, сопровождался быстрым стуком в дверь, и школьникам пришлось поступиться. Хантер вылетел из палаты, здорово зацепившись за дверной косяк, когда протискивался между ним и доктором, и быстрым шагом вышел из поликлиники. Только на половине пути к дому он почувствовал, как что-то врезается в его ладонь. Карта, скомканная в уродливую угловатую звездочку, была покрыта капельками его пота и лениво распрямлялась на раскрытой ладони, словно стесняясь показать себя и свою сущность. Хантер сам расправил ее. Червонный король смотрел куда-то вскользь его левого уха и плевать хотел на все мальчишеские переживания. Хантер придирчиво разглядел высокомерную особу Карла Великого и внезапно перестал дышать. Нокс снова обманул его. Он тоже был частью этой карты. Меч, которым король настойчиво протыкал свою голову. Хантер не сдержался и едва заметно покачал головой от нахлынувшего возбуждения. Король суицида! Суицидный король! Мыло и веревка, камеры пыток, многоэтажные здания и небоскребы, лезвия, автомобили, взрывчатка, порошки и таблетки. Пошло и неинтересно. Использовать орудием убийства другого человека может только он – настоящий Король Суицида. «Потрясающе!» – томно выдохнет кто-то, заразившись восхищением Хантера, так и не поняв, что кудрявый паренек пришел в восторг вовсе не поэтому.
– Вот это трус, – поразился Хантер Хэзледайн малодушию Джастина Нокса и, выкинув карту в открытый канализационный люк, побрел домой неспешной походкой.
I am █ █ █ █-ER ▪?▪?▪?▪? 2 attempts remaining … >please, enter reality-passcode >mr. Hazledine, please, enter reality-passcode >>No. It’s like I’ve been here. I’ve used that code. Already. >reestablish an old one? >mr. Hazledine >>Do. >should i use an old database? >>Stop talking rot! Create a new file. We’re in, let’s play again. >>And win. >reality-passcode reestablished >please, pass the code and cycle will immediately start
– Что, прости? Матч-реванш? Месть? Ты десять лет мучился собственным проигрышем и теперь пришел брать с меня расчет? Хантер посмотрел на друга снисходительно, словно тот утверждал, что Земля плоская или предлагал лечить ВИЧ ацетоном внутривенно. Его слова сняли напряжение – Нокс стал выглядеть жалким после своего предложения вспомнить детские игры сейчас, когда оба выросли во взрослых мужчин и один из которых явно вспоминал другого куда реже, чем первый. – Черт возьми, десяти лет тебе не хватило, чтобы исполнить свою заветную детскую мечту, с которой простые люди всех возрастов справляются кто за час, а кто за секунд пятнадцать, – сказал он, снимая с себя пальто. – Ты позволишь? Здесь душно. Не дожидаясь запрета или разрешения, он отошел к стене, на которой вешалкой служил гвоздь, возможно, вбитый сюда ради какой-нибудь весьма легкомысленной картины, и повесил на него дорогое пальто, а сверху – освободившую крупные темные кудри шляпу. – Джастин, суицид – это когда ты молча, в одиночестве, сам, без трансляции по телевизору или присутствия друзей – вроде меня, – Хантер медленно подходил обратно к Ноксу, расстегивая пуговицы на рукавах рубашки, – заканчиваешь свою милую жизнь в темной комнатке, вроде этой. Расстегнутые рукава брюнет начал медленно подкатывать до локтей, при этом внимательно осматривая комнату и непроизвольно задерживая взгляд на большом зеркале. – Но, признаться, это забавно, что ты хочешь, чтобы именно я всадил тебе в голову последнюю порцию свинца, которой тебе, похоже, не хватает для полноценной работы мозга. У меня уже есть опыт, – Хантер не улыбнулся, хотя пошутил, внимательно цепляясь за взгляд стоящего в паре метров Джастина, и согнул руки в локтях, словно мясник, приступающий к разделке туши. – Давай повторим. Хэзледайн снова зацепился взглядом за зеркало, и на его лице вновь заработали другие, кроме челюстных, мышцы. – Я надеюсь, что мы здесь одни, – добавил он, услышав, как из игриво-ноксовского превратился его тон в стандартно-адвокатский. Здесь было слишком тихо и пустынно, до вакуумной глухоты, и Хантер не желал навлечь на себя новую порцию куда более болезненного компромата, чем вообще только можно было на него собрать. Одиннадцать лет назад Нокс собрал себе достаточно зрителей, но те были слишком близки адекватному Хантеру, чтобы сдать его из-за чокнутого Нокса. Много воды утекло с того времени, и Хэзледайн понимал, что все происходящее может быть обыкновенная профанация. В самой начале встречи Джастин сказал, что его не волнуют юридические аспекты происходящего, но так просто верить Ноксу… Хантер знал его достаточно давно для этого. – И если так, – Хантер опустил руки, поудобнее закатав на локтях рубашку, – то доставай свою… как там? Свой дробовичок? Тебе ведь не терпится.
Отправлено: 17.05.12 21:44. Заголовок: CODE 5 - Тебе ведь ..
CODE 5
- Тебе ведь не терпится сыграть это, правда? Небольшой заводик, перекупленный ванн Граффом для таинственных ритуалов его шайки, ютился в прохладе вашингтонской ночи. Он простаивал уже целый месяц – без рабочих, без начальства, без охраны, но каждую ночь здесь находили пристанище местные люмпены, а днем иной раз с разрушениями проносилась банда шумных мальчишек-аборигенов. Сегодня ночью они встречались там: Нокс, под личиной Стоппарда – Стоппард под личиной Нокса. «Для удобства я буду называть тебя… Джастином!» - с порога рассмеялся фокусник, хлопнув прибывшего актера по вздрогнувшему плечу. Он быстро закивал, так, будто слова подкреплялись не дружеским (?) жестом, а приветственным взглядом дула пистолета в лицо. - Я рассказывал тебе о своем безрадостном детстве. Но эта часть – моя любимая, про Хантера, - фокусник обнажил зубы в блаженствующей улыбке, и актер снова нашел в ней нечто в крайней степени зловещее: как в эффекте саспенса фильмов, в которых он уже никогда не снимется. - О нас (мне и Хантере, - уточнил он) вышла бы неплохая история, да только нет достаточно талантливого писаки. Ты понимаешь – все эти мои шуточки-прибауточки, символы, шарады, загадки просто до жути непонятные. Многим не понять их великолепия, их метафоричности. Поэтичности. Символизма. А уж разгадать… у-у-у… - с каждым словом фокусника актер все с большей нервозностью растирал озябшие ладони. Его встревожило, как изменился демонстративный тон иллюзиониста - словно кто-то переключил песню одной из нынешних легкомысленных поп-роковых банд на мрачную композицию зловещих Pink Floyd. «Let him get away with murder»1 - предательски подсказала память, и вконец нарушила покой его разума, заставляя вздрагивать от каждого неожиданного движения фокусника. - Для начала позволь коротенькую байку о двух старых друзьях, а? Жили-были два друга – Джастин и Хант. И жизнь у них была заурядная, обычная: ни Хант, ни Джей не были юными хакерами с хвостом из ФБР и ЦРУ, не были они и какими-нибудь тинейджерскими рок-звездами, и вундеркиндов из них тоже не вышло. Они так же, как многие их сверстники учились в школе, играли в футбол, читали комиксы и хулиганили понемногу. Но вот у одного из них – у Джастина – что-то случилось, неважно, то ли из семьи ушла мать, то ли застрелился отец, это не имеет значения, и вот что он делает - слетает с катушек! Хм… Ладно, это ложь: поначалу Джастин был неплохим парнем, даже ходил в церковь по выходным. И ты, конечно, спросишь, отчего этот подающий надежды мальчишка вмиг превратился в чудовище. И я отвечу – от отчаяния. Когда отвернется весь мир – первый урок, который ему доведется выучить: стань зверем, чтобы с тобой говорили как с человеком. Малыш Джей несмело силился следовать правилу, но с каждым днем оно все привычнее уживалось с сомнениями юного сердца, оседало в его голове все более непоколебимой идеей. С каждым поступком он приближался к образу того, кого ты видишь сейчас: психопата, путающего иллюзии и реальность, с надтреснутым, расколотым, разумом и душой, раздавленной бременем собственных амбиций. Но уже тогда Джей мнил себя непризнанным гением, ставил свою персону на заоблачные ступени над всем человечеством и особливо глумился над сверстниками – ибо не отыскивал равных, не находил достойных. Он чудовищно, ужасающе одинок, но находит в этом очередную печать своей избранности. В это же время ты можешь встретить юного Нарцисса. Впрочем, я преувеличиваю; его любовь к себе не выходит за рамки дозволенного, поскольку он хорошо воспитан и достаточно (более чем!) умен. Его жизнь – мечта; он хорош собой, богат, талантлив и очень даже неглуп. Но сколько счастья отпущено – столько и суждено ему заплатить. Для почина предначертанного горя в его родословной обнаружился ужасающий ген уродства – и междоусобица братьев разразилась с еще большей мощью; а судьба-шутница столкнула счастливчика с Джастином на одной из узких дорожек, вымощенных желтым кирпичом. С этого и начинается наша общая история: поверь, она совершенно особенна. Мы отличались от своих сверстников, писанных под один незатейливый трафарет: нас окружали безмозглые футболисты, горячие черлидирши, серые мышки с комплексом отличниц, хакеры-аутисты, готы, рэперы, хулиганы, озабоченные альфы, озабоченные омеги… И у нас, возможно, был свой стереотип поведения – непризнанные гении: он нуждался в признании, а я в восхищении. Это стало началом большой, великой игры - мы нашли аудиторию в лице друг друга, так и забавлялись: простым смертным было не дано понять экзальтированных подростков – мы начитались книг, в величии которых не сомневались, и стали играть по своим безумным сценариям. В один день я был Ланселотом, а он – Артуром: я вовсю изображал его преданного прихвостня, но тайком отвешивал пинки под зад, когда нас не видели другие. Во второй день мы подражали Холмсу и Мориарти, изводя директора и его заместителя сложными комбинациями исполнения бесчинств и бесконечно запутанными перипетиями своих отношений. В третий день – играли в Кобейна и его дробовичок, стараясь размазать мои мозги по стенке. Единственный, кто был мне равен в этом болоте, единственный, кто понимал, что Флобер – это не бифштекст по национальному французскому рецепту. Я нахватался у него непомерного высокомерия, а он заразился моей психопатией, что никак не даст себе воли. И эти роковые штрихи к портретам друг друга были не единственными приятельскими гостинцами. Запомни одну вещь: Хэзледайн говорит «один» - Нокс говорит «два». И никак иначе. Это мой данайский дар – иллюзия его превосходства. Люди наивно полагали, что он заправляет всем в нашей шайке – я корчил из себя очередного продажного дружка детройтского королевича, но веселье начиналось, когда за последним чужаком закрывалась дверь; поверь мне, не будь я так добр, я бы доводил принцессу до слез, а так я попросту время от времени разбивал Хантеру нос – когда он надоедал мне своими спорами правильно ли я понял идею о сверхчеловеке, - но вместе с тем не мог стереть насмешливой ухмылки с его лица. Мне казалось, что этот черт глумится надо мной каждую секунду, даже тогда, когда его акулья пасть не оскалена в надменной улыбочке. Это и было тем, что даровал мне Хантер – бесконечная гонка за восхищением, ведь он уже получил от меня чертово признание! Но вместо этого он пренебрегал мной, и теперь Хэзледайн мой должник: он единственный, чье удивление волнует меня. Как и тогда, в шестнадцать лет. Я приходил в ярость, когда его больше занимала безмозглая болтовня одноклассников, нежели мое мнение насчет прочитанного Керуака. Я ненавидел, когда между нами нахально втискивался кто-то третий, безумно обезображенный своей простотой и вульгарный от плоскости убеждений, бормочущий в подобострастном припадке – о, божественный Хантер, что ты думаешь о драке Джонсона и Смита, смотрел ли ты вчера шоу Опры, читал ли ты новую книгу про вампиров, слушал ли ты новый трек ЭмСи-Тупого-Пса? Что за собачий бред! Как примитивные одноклеточные смели вторгаться между нами, прекращая азартный поединок червового и пикового короля, перебивая диалог Фрейда и Юнга, сокрушая единство Ортеги и Гассета2! И чего же я боялся так потерять его? Ах, точно: у меня ведь больше не было никого. И от злости на беспечность Хантера я однажды сломал шею его домашнему доберману по имени Гюнтер, добродушному и оттого бестолковому. А после сделал вид, что это только разборки с Генри - и тот возненавидел меня всей озлобленной душонкой изгоя. Генри был потрясающим предлогом для моих фокусов: именно из-за него придуманная мною рулетка приобрела статус незапланированной случайности, и Хантер не почуял никакого подвоха, когда я втянул его в эту опаснейшую авантюру. Это было отличным началом трюка, великолепной наживкой3, поскольку смерть – единственное, что могло его потрясти. Даже больше: между нами восставала смерть – единственная, достойная чести разлучить нас. «Obey the rules» - провозгласил я и взвел курок. А потом... Внезапное движение руки фокусника заставило актера истерично отшатнуться; он упал и выставил ладони, беспомощно закрывая лицо. В следующее мгновение прогремел выстрел; пораженное пулей тело повалилось навзничь. - …Я выстрелил. Продолжил он в пороховой тишине ночи. Фокусник сделал шаг к лежащему актеру и протянул тому руку, помогая подняться. - Исповедь предназначалась только для твоих ушей, - произнес Нокс фразу, мало походящую на оправдание только что совершенного убийства. Затем он рассеянно бормотал о том, что впервые стреляет куда-то кроме своего виска, но Стоппард стоял неподвижно, с ужасом уставившись на труп – секунду назад убийца с его кожей, натянутой на чей-то чужой обнаженный череп, с его глазами, лихорадящими чужим безумством, с его ртом, извергающим сотни чудовищных речей, расправился с человеком, лишь оттого, что тому случайно перепала непредназначенная ему частичка откровения из головы сумасшедшего. Или… оттого, что ему требовалось украсить свою сумасбродную ревнивую повесть чем-то иным кроме шального болезненного блеска своих глаз. Смертью. Потрясающая метафора для истории о двух старых друзьях. Но заурядный ум Стоппарда никогда не понимал этой зловещей красоты – ему было уготовано иное послание, пригодное для разжевывания средними невыдающимися мозгами. Obey the rules. Соблюдай правила в игре с сумасшедшим. Разве не прекрасная мораль для этой истории?
CODE 6
Нет, у меня и так в груди тоска. - Ободрись, Бардольф, - Ним, распетушись. - Мужайся, малый. Умер наш Фальстаф - И мы скорбеть должны.4
Прочитал мистер Шоун, близоруко оглядывая учебный кабинет, наполненный всякого рода недорослями, - итак, класс, кто догадался, о чем пойдет сегодняшняя беседа? - Вестимо, о Шекспире, - в тон учителю важно продекламировал Хантер, отчего по классу прокатился смешок. - Верно, мистер Хэзледайн, - ответил учитель и снисходительно повелел, - что ж, в награду тебе достается роль принца Хэла, будь добр - открой хрестоматию на шестьдесят девятой странице... - Почему Хант всегда играет принцев?! – Нокс с притворным возмущением перебил учителя. По первому ряду прилежных учеников прокатился тяжелый вздох и недовольный шепоток: «Началось!». Непричастные же к ордену зубрил переглянулись с хитрым предвкушением и перевели заинтересованные взоры на провозглашенного принца, который уже вовсю готовил остроумную ответную реплику. - Но, сэр, посудите, какой из Вас принц, ежели Вы, наверняка, считаете, что Шекспир – это какой-нибудь пиратский капитан, поскольку «shake-spear», - невозмутимо парировал Хантер, и одноклассники снова подобострастно захихикали (даже вечно недовольные учительские любимчики). - Бла-бла-бла, - недовольно ответил Джастин с характерным жестом и раздраженным киванием головы, что обычно используют вкупе с этой фразой, - из тебя так и кровоточит фонтан юмора-а-а-а… - с мерзейшей интонацией протянул подросток, и парочка его приспешников, довольные фольклорной мамфордской шуткой, хохотнули. - Я тоже хочу читать за принца, - затем с наигранной обидой Нокс обратился к мистеру Шоуну. - Увы, мой друг, ты слишком ржав для трона, - продолжил Хэзледайн, донельзя довольный изысканной метафорой к цвету волос Джастина. - Роль Фальстафа так же важна, Джастин, тебе непременно понравится читать и его, - миролюбиво предложил учитель, и Хантер едва сдержал ухмылку, предвидя целую лекцию о важности любого образа в литературе. - Жирного парня-алкоголика Джея? – безжалостно отвесил Нокс, пробуждая новую волну веселья в классе. - В компании этого «жирного алкоголика» (и, кстати, зовут его Джон, а не Джей), как ты соизволил выразиться, и проводит время принц Хэл, - терпеливо заметил мистер Шоун. - Ладно, но, чур, я в следующий раз играю Мефистофеля, - сконфузился Нокс, переглядываясь с Хантером. - Хорошо, на чем мы остановились? Ах да, Шварц, по горящему взгляду вижу – хотите быть Пойнсом, приступайте с Хэзледайном, будьте добры, - учитель, достаточно легко усмирив Нокса, продолжил урок. Шварц вздохнул и открыл книгу на нужной странице; Хантер, бросив удивленный взгляд на быстро сыгравшего в отступление Нокса, недоуменно пожал плечами и начал под влюбленные взгляды одноклассниц: - Сказать тебе одну вещь, Пойнс? Шварц вяло забормотал: - Скажите, только что-нибудь очень хорошее. - Сойдет для такого заурядного ума, как твой, - прочитал Хантер, и Нокс кинул парочку саркастичных фраз о Шварце, отчего захмыкал даже невозмутимый Хэзледайн. - Ладно. Постараюсь выдержать удар, который вы мне готовите, - оскорблено продолжил Шварц, послав испепеляющий взгляд на обидчика. - Так вот что я тебе скажу: мне не подобает казаться печальным теперь, когда мой отец болен (на этих столь пророческих словах Хантер запнулся и прочистил горло); а все же признаюсь тебе как другу – ибо за неимением лучшего мне угодно называть тебя своим другом, - что я печален, очень печален. «О, мой владыка тысячи печалей» - с издевательскими нотками фальшиво пропел Нокс, поднимая мятежный хохот от одного только выражения своего лица. Учитель лишь строго взглянул на него, и Нокс понятливо закивал: «Окей, окей, сэр, молчу, понял, не дурак». В следующие минуты Хантер и Шварц поочередно перебрасывались репликами, Шоун изредка наставлял неартистичного Пойнса проявлять хоть какие-то эмоции, кроме безграничной апатии, но тот его не слушал.
Пойнс Трудно поверить, чтобы это могло вас опечалить. Принц Генрих Клянусь моей рукой, ты воображаешь, будто я такой же закоренелый и нераскаянный приспешник дьявола, как ты и Фальстаф. Но поживем - увидим. Уверяю тебя, у меня сердце обливается кровью при мысли о том, как тяжело болен мой отец. Но в таком дурном обществе, как твое, у меня нет ни малейшей охоты обнаруживать свою грусть. Пойнс Почему так? Принц Генрих Что бы ты подумал обо мне, если бы я вдруг заплакал? Пойнс Я подумал бы, что ты царственный лицемер. Принц Генрих И всякий подумал бы то же самое. Ты замечательный малый; ты всегда думаешь то, что и все другие. Твои мысли движутся всегда по самым проторенным дорогам. Действительно, всякий счел бы меня лицемером. Но что привело твою почтенную мысль к такому выводу? Пойнс Как что? Ваша распутная жизнь и чрезмерная привязанность к Фальстафу.
- А теперь, господа, откройте страницу девяносто шестую. Собственно, Ваш выход, мистер Нокс – Фальстаф (Шоун взглянул на Джастина) и теперь уже король (Шоун взглянул на Хантера) Генрих. Двое – Джастин и Хантер - вскочили с мест; мистер Шоун довольно потер руки, а одноклассники удобнее устроились на партах – эта парочка была любимой комбинацией для здешних литературных ролевых игр. Они играли Ланселота и Артура, Гильденстерна и Розенкранца, Зевса и Аида, двух горячих скандинавских братьев, но самые громкие овации сорвали на Ромео и Джульетте. Догадайтесь, кто был Джульеттой? Нокс метнул хищный взгляд на стену и лукаво поинтересовался у учителя: - А можно в гобелен завернуться? - Позвольте ж нам, огромной суммы цифрам, в вас пробудить воображенья власть5, - ответил Шоун. - Это значит нельзя? – Нокс изобразил непонимание и, услышав учительское «нельзя», сказанное на этот раз без присутствия Шекспира, но с участием простых лексических оборотов мистера Шоуна, горестно вздохнул, - эх. А Хантера в гобелен завернуть? - Нокс, отцепись от гобелена, - не вытерпел Хантер и крепко ткнул Нокса книгой, заставляя взять ее в руки, - и читай. - Ладно, ладно, сладкий принц, только не злись, - Джастин открыл хрестоматию на нужной странице, отыскал первые строчки с ролью Фальстафа и начал чтение, исподлобья глядя на Хэзледайна в конце каждой фразы. - Храни тебя господь, король мой Хел! – в торжествующем жесте поднял ладонь. - Храни тебя господь, мой милый мальчик! – любовно прижал к груди кулак. - Король! Юпитер! Жизнь моя! – на последней гримасе Нокса Шварц сдавленно захихикал, но Джастин, артистично развернувшись, едва не снес хохотушке голову книгой, и тот, поняв невербальное предупреждение, притих. - Старик, с тобой я незнаком. Покайся! Седины вовсе не к лицу шутам, - проворковал Хантер, с удовольствием отмечая, что малышке Кейт хватит еще пары высокопарных слов до обморока, а Сьюзи уже вовсю рыщет по сумочке в поисках нашатыря, запасы которого таяли удивительно быстро, стоило показаться рядом светлому лику Хэзледайна. - Дурацкой шуткой мне не отвечай, - здесь Хантер погрозил пальцем, - не думай, что такой же я, как прежде. Известно богу - скоро мир увидит, что я от прошлого навек отрекся и отрекусь от всех, с кем знался раньше. Когда услышишь, что я вновь таков, как прежде, приходи ко мне и будешь… Его складная речь прервалась стуком (не обмороком!) в дверь; в класс заглянул Дуглас Грецки, заместитель директора. Он постарался обаятельно улыбнуться, но увидел Джастина и только спросил: - Шекспира ставите? - Да, сэр, - ответил Хантер, и, устроившись удобным образом, чтобы его не видели преподаватели, больно пнул Джастина, замышлявшего какую-то очередную гадость, - чтобы не смел творить ее в присутствии Фрика (так прозвали старину Дугласа ученики Мамфорда). - Да, сэр, - поспешно отвечал Джастин. - Мистер Шоун, можно Вас на секунду? – Дуглас обратился к учителю, с присущим ему хмурым подозрением глядя поочередно то на Хантера, то на Джастина. - Продолжайте, ребята, я сейчас вернусь, - распорядился Шоун, и шекспировская парочка вернулась на исходные позиции. Хантер заглянул в книгу и хмыкнул: - …моим руководителем в распутстве, - он завершил прерванный монолог под слабые улыбки одноклассников, и слегка удивился, когда охочий до двусмысленностей Нокс даже не сострил, задумчиво уставившись куда-то в глубины ноосферы. - У Шекспира минутка фристайла, - наконец ожил Джастин, - Уайт, давай бит. - Это потому что я… - тут же завелся Уайт, но был перебит обидчиком. - …Это потому что ты чернь, - подтвердил Нокс, порадовав шуткой близоруких эрудитов. Он поднял выше хрестоматию и сделал вид, что читает строки с нее, но Хантеру, как образованному недорослю, было известно – Шекспир такого не писал. - I played that soldier6, - громко произнес Нокс и затем обратился к Хэзледайну, - you played king. - And struck me down when I kissed – он подскочил к Хантеру и, схватив его за запястье, резко потянул его вверх, демонстрируя печатку с вензелем «H» (фишка всех из клана Хэзледайн) – that ring. Кто-то прыснул, но в подленьком лице Нокса на этот раз застыло совсем иное, непривычное выражение, и смех живо стих, едва успев завязаться. Хантер сердито вырвал руку из пальцев Джастина, но не сказал ни слова, заинтригованный новым номером фокусника. - You, - продолжал Нокс, - lost that right to hold that crown. - I built you up. - But you let me down. - So when you fall, - он прошелся между рядами, держа перед глазами томик Шекспира, - I’ll take my turn. - AND FAN THE FLAMES AS YOUR BLAZES BURN. – Нокс с небывалой четкостью произнес каждое слово, резко развернулся на каблуках ботинок и встретился усмехающимся взглядом с Хантером, - мораль сей басни такова, Ваше Величество: тому, кто сделал Вас королем, следует всегда возвращать долги. Хлопнула дверь, в класс возвратился мистер Шоун, Нокс расплылся в улыбке, продолжая забавляющую его игру в гляделки. - Леди и джентльмены, боюсь, наши планы изменились. Шекспира отложим на следующее занятие, а сейчас я раздам вам тесты ибланки для ответов, - оповестил учитель; конец фразы потонул во всеобщем тяжелом вздохе. Хантеру не понравилась эта идея: он недовольно вернулся за парту и пробовал договориться с мистером Шоуном о переносе теста на следующий урок, но вместо этого получил лист с вопросами. Однако спустя пять минут после начала мистера Шоуна вновь попросили за дверь, и Хэзледайн позвонил донельзя увлеченному тестом Ноксу, сидящему по соседству, на мобильный. - Вариант? - Три целых четырнадцатых сотых. - Потрясающе, у меня такой же. Скинь ответы. Нокс, не глядя, швырнул скомканный листок Хантеру; тот ловко поймал его и в предвкушении легкой жизни распрямил его.
SHPX LBH ZL YBIR. ROTATE 1.00p.m.
- Там нет «S», кретин, там «А» и «B», - недоуменно обратился к Джастину Хантер, но ответа не последовало, поскольку мистер Шоун вновь вернулся в класс. - Нокс! – шепотом позвал Хантер, но тот делал вид, что не слышит, - Нокс, мать твою! Прекрати свои идиотские игры! - Мистер Хэзледайн, Вам предупреждение, - Шоун укоризненно покачал головой. На минуту Хантер действительно пристыжено вникал в задание, но затем снова взялся за старое. - Джастин! Джастин! Скажи что-нибудь! - Северный олень! – на весь кабинет сказал Нокс, вызвав приступ смеха у незанятых делом одноклассников. - Обоим - минус балл, - грозно провозгласил мистер Шоун, и Хантер из уныния закрыл глаза рукой. Вновь вернувшись к тесту, он печально порисовал в уголке бланка, и подумал, что и он не хуже Нокса знает Керуака (хотя и не читал, поскольку новая подружка заставила проштудировать Паланика), храбро взялся за тест и прочитал первый вопрос. - Ух ты, забавная штука, - витавший в облаках до сего момента, сосед-новичок заинтересовано глядел в посланный Джастином тетрадный лист. Мистер Шоун в этот момент удалился в помещение за классом, и оттого здесь снова царил хаос. - В смысле? - Ну, симметричная запись текста. Инволюция, - объяснил парень, - часто используется на интернет-форумах для замены спойлеров и оскорблений. - Он меня оскорбил? – Хантер с насмешливой улыбкой указал большим пальцем на Нокса. - Опять болтаете, Хэзледайн. Давайте-ка сюда свою работу, и вы, Фокс, - появившийся из каморки учитель, направился к разговорчивым подросткам и собрал бланки. Мельком взглянув на почти незаполненный лист Хантера, он рассмеялся. - А мистер Хэзледайн очень творчески подошел к штрафным санкциям. Мистер Шоун продемонстрировал классу бланк Хантера. На одном из уголков красовалась нарисованная карандашом траурная лента.
5
Это было прекрасно. Хантер, увлекшись монологом, не замечал, как испуган Нокс, как по-девичьи дрожат его губы, когда он молчит, и трусливо трясутся руки. Возможно, он думал, что с годами Джастин превратился в истеричного невротика – и был почти прав. Но никогда в жизни я не находил в своем сердце трусости – она была чужеродна и непривычна для моих внутренностей, ровно так же, как и неуверенность не клеилась к характеру Хантера. Нокс пристально следил за перемещениями старого школьного друга. А я внимательно слушал его. Это был все тот же старичок Хэзледайн, только взрослее, злее и острее на язык. - Все такой же нарцисс, - восхищенно прошептал я. - А как же акциз, - вместо этого пробормотал Джастин, и, поняв ошибку, зачастил, - замечательно, у меня для тебя новый фокус, друг. Он порывисто метнулся к столу, выдвинул ящик и извлек оттуда небольшую шкатулку. - Я изменяю правила игры. В этот раз ружье будет висеть на стене. И не выстрелит, - с этими словами он выложил на стол и тот самый русский наган, но вместо того, чтобы любовно опустить его на стол, неловко уронил его на гладкую поверхность. Затем такое же неловкое приземление ожидало и шкатулку. Перед тем, как откинуть крышку, Джастин взглянул на зеркало, и Хантер вполне мог испытать дежавю. Где он еще видел такие комнаты? Дайте вспомнить, практика в Детройте, дела с полицией, криминал, тюрьмы… Огромные зеркала в комнатах для допросов. Когда несчастный подозреваемый словно животное в зоопарке – на ладони. - И ради бога, прекрати так нервно озираться, - проворчал я, и он тут же отвел взгляд и занялся подготовкой трюка. Шкатулка открылась. В ней оказались шесть флаконов, абсолютно одинаковых, но с разными надписями, более всего напоминавшими хаотичный набор букв.
- Их шесть, – подтвердил Джастин, на случай, если Хантер разучился считать, - как патронов в рулетке. В пяти из них – болиголов. Яд, от которого принял смерть Сократ. - И Фальстаф, - раздраженно подсказал ему я, не желая упустить шанс увязать все события в один тугой узел, - и Фальстаф, - смиренно повторил он. - В шестой – твое спасение. Winner – Loser. Кто ты сегодня? Каков твой пароль на сегодня, Хант? Ты еще не отделался от потрясающей привычки строить его по забавной структуре – I am ****er? I am helper. I am runner. I am killer. I am fucker. Прекрасно, после твоей смерти мне достанется еще и телефон – ты ужасно самовлюблен и самоуверен, и оттого иной раз несложно проследить ход твоей мысли. I AM HUNTER. Охотник. Это и есть твой последний пароль? И пусть между нами встанет бубновая дама. Единственная, достойная чести разлучить нас. Скрытый текст
1цитата из песни Pink Floyd, "The Trial", click here; 2да, я в курсе, что Ортега-и-Гассет - один человек; 3здесь "наживка" понимается как одна из составных частей фокуса; 4здесь и далее - Уильям Шекспир, "Генрих IV, часть 2", "Генрих V"; 5это призыв действовать мозгами и не трогать гобелен; 6активно воображаем, что она вышла на 10 лет раньше;
«Каждая медаль имеет две стороны», – думал Хантер, глядя, как покачиваются из стороны в сторону бедра поднимающейся перед ним по лестнице Дженнифер – подруги, одноклассницы и просто очаровательной девчонки.
Счастливое детство? Красивая юность? Для Хантера Хэзледайна все было совсем наоборот. И если красивое детство обеспечили души не чаявшие в ребенке родители, то счастливую юность… Ряды прекрасных особей вроде милашки Дженни? О нет. Джастин Нокс. Вот только не надо поспешных выводов! Состоятельные родители, природа, не обделившая мозгами и внешностью, заранее обрисованные перспективы на успешное будущее… Уже в таком раннем возрасте Хантер скучал аки треклятый вьетнамский беженец за заводским конвейером – да все что угодно, только не эта мертвящая скука! И чудо ниспослало ему Его – Джастина Нокса. Что богатенький буратинка Хантер нашел в бедном, подозрительного вида типчике? О, умоляю, – Нокс был состоятелен как иранский падишах, только богатства его измерялись баллами в столбике под названием «intelligence quotient», а не звенящими золотыми монетками; мой милый мальчик загнулся бы от тоски (не вечно же девчонок ублажать, братика в неловкие ситуации ставить да книжки почитывать?) или попал в плохую компанию. В еще худшую, чем Нокс и его команда. Хотя, – казалось бы?.. Как ни странно, Джастин ответил взаимностью, и у Хантера появилось новое альтернативное развлечение. Но такое удовольствие обходилось ему дороже, чем любые галантные свидания и все вместе взятые гели для укладки волос.
Поднявшись на второй этаж, брюнет приятно улыбнулся Дженнифер, выразительно кивнув ей на дверь своей комнаты. «Сейчас догоню», – сказал он и, увидев, что девушка верно приняла направление, подошел к двери в комнату младшего брата. – Генри, мать твою, – громко сказал он через дверь, когда подергал за ручку и обнаружил, что она заперта. – Генри, я не закончил насчет Джастина. Я сколько раз просил… – Отвали, козел, – глухо донеслось из недр закрытой комнаты, и Хантер запнулся на полуслове, чувствуя, как у него медленно сводит от раздражения челюсть. Он пнул дверь ногой, защищавшую младшего брата от мерзкой долгой речи и, возможно, пары затрещин, если бы ему удалось поймать эту грозовую тучку, и направился в свою комнату, где его уже ждала Дженни.
Хантер терпел, несколько лениво огрызаясь в ответ на язвительные речи Джастина или настолько же лениво давая сдачи, вздумай Нокс применить силу. «Снисхождение» – его «слово юности», с легкой руки преподнесенное отцом, как неизменное качество настоящего вельможи. А еще его учили не только брать, но и давать взамен. Вот и получается, что Джастин мог сколько угодно изощряться над ним в четырех стенах без внешних окон для любопытной публики; Хэзледайн помнил – после очередного задиристого жеста непременно последует награда в виде занятной загадки, философского разговора или мозгового штурма. А если Нокс зазнается – никто не запрещал отвечать тем же, будь то язвительный укус словом или крепкий удар сжатыми в кулак пальцами. В итоге так и существовали они, вместе; комедийный дуэт «Европа и Чума», биологический симбиоз, плавно перетекающий в острый мутуализм, два сапога пара (две карты из одной колоды?) Разве что, иной раз Хант не мог разобраться, кто из них король, а кто веселый шут. Обычно ему и не нужно было – мнение публики всегда было однозначно. Что еще нужно молодому человеку, считающему, что до совершенства ему два шага? И Нокс был великолепными, удобными, устиланными красным персидским ковром ступенями – он давал повод Хантеру считать себя… королем? О, не суть. Но ковер надо хоть изредка пылесосить, чтобы сохранить в достойном для своего величества виде. Хантер мог позволить Джастину многое, несколько абсурдная привязанность к нему иногда выходила за адекватные рамки, когда никто не видел, но марку «Хэзледайн» нужно было держать. В этом почти весь Хантер! Так что воистину: «Хэзледайн говорит «один» – Нокс говорит «два». И никак иначе». Как считал Хантер – так считала и публика. В конце концов, для них Джастин, в душе полагающий, что он главный в их компании, был всего лишь подобен брату короля, который по ночам, когда все спят, незаметно примеряет корону на свою голову и трон на свою задницу. Увы, днем там восседал Хантер, а ночью верноподданные, как заведено, спали. Идеально, черт возьми.
– Что?! Хантер прекратил стаскивать с девушки футболку, поскольку она препятственно опустила руки. – Что? – переспросил он, не понимая, как трактовать выражение крайнего удивления на ее лице. – Ты назвал меня Джастином? Теперь они оба смотрели друг на друга с чувством глубокого непонимания, и брюнет ощущал, как жаром раскатывается по животу тепло переживаний. – Расслабься, – как можно ласковей сказал он и потянулся к ее губам, но девушка грубо толкнула его в плечи. – Расслабиться? Ты поцеловал меня и назвал Джастином! – почти закричала она от нахлынувшего изумления, все выше поднимая брови. – Ну, может оговорился, похоже ведь на Дженнифер, «Дж» ведь, – попытался оправдаться он. – Хантер?.. – изумленно приподняла бровь девушка, переходя на полушепот, и он понял, что ему не отвертеться. – Господи, ну я задумался, прости. – О Джастине?! – Нет. Не совсем. – Да ты козел, Хэзледайн! Еще один толчок в грудь, и Хантер лежал на кровати, слушая, как его вечернее развлечение хлопает дверью и быстро убегает вниз по лестнице.
В итоге – Хантер пользовался Ноксом? Встречная проблема – не пользовался ли Джастин Хантером? Квиты. На сих риторических вопросах все же поведаю, как пошли прахом все усилия мистера Званецки – психотерапевта моего кудрявого везунчика.
>>Where are you? >>Don’t leave me, where are you?! >i’m always around here, sir >why don’t you just enter a passcode and finish him? >>He changed the rules! That code was for other conditions! >>Another ones!! >>D’you hear me?! >of course >>So he won! Shame! >he didn’t >none of you made your turn yet >>It’s mine and I can’t. >i can >will you let me? >>Dear Lord! You’re mad! >and am your only weapon against jk_object >>Damn it. >>Do. >>Do whatever you want. >>Just don’t let me fall. Here. Never. autocoding I AM WINNER >>Don’t even dare to step it back. >>It was my last code for him. And I need it to be. >you’re perfect mr.Hazledine. i’ll prove it to jk_object >again ACCEPTED >be ready to fan some flames
Первые секунды тишины, наступившие после завершительного слова, произнесенного маэстро Ноксом, Хантер рассматривал флакончики с диковатыми названиями. Затем поднял взгляд на Джастина. Затем снова опустил на флакончики. И снова посмотрел на Джастина, только теперь уже с удивлением. – И… все? – Хантер позволил себе некоторое колебание в голосе, так как действительно ожидал еще каких-нибудь реплик. – Больше никаких комментариев? Удивляли не флакончики, не суетливость Нокса, а простая тривиальность происходящего; Хантер решил, что уже подзабыл своего былого друга. Но друзьям принято помогать, верно? – То есть, если я правильно тебя понимаю, ты предлагаешь мне просто так, забавы твоей ради, сыграть в самую банальную теорию вероятности и вот так просто и скучно… умереть? – Хантер притянул к себе шкатулку, поставил крышку так, чтобы Джастин не видел, что он делает, и начал менять пузырьки местами. – И ради этого ты притащил меня сюда с противоположной точки континента? Да что, серьезно, что ли? Чистая эмоция – удивление – четко читается на лице брюнета. Он прекращает мешанину, берет шкатулку за край крышки, наклоняет ее на одну маленькую ножку и крутит на 180 заветных градусов, обличая все флакончики с мудреными записями перед их хозяином. – Ну уж нет, – раздосадовано сказал он и резко захлопнул шкатулку, в которой покоилось аж пять копий смерти. – Не вздрагивай ты так, рано еще. Хантер берет в руки трофейный ноксовый револьвер, осматривает его с двух сторон, и Джастину может показаться, что юрист нервно потянул ноздрями воздух, однако… – Тот самый? А заряжен? Проверим? Щелчок триггера, и на лице юриста показывается мерзкая зубастая улыбка. – Спокойно. Что же… Я изменю правила игры, – передразнил Хантер, стараясь нацепить на лицо такую же важную мину, как Джастин. – Стрелять дробовичок сегодня не будет, но со стены мы его, пожалуй, снимем. Разнообразим твое шоу, поднимем рейтинги, ты не против? Хантер положил револьвер на крышку шкатулки, и тот угрожающе покачнулся на толстом барабане, словно суденышко на волнах синего шторма. – Не я выбирал в тот раз, кому стрелять, помнишь? Выбрал он, – Хантер опустил взгляд на пистолет. – Дай чувству ностальгии пробрать меня до самых костей, хотя я и согласен на замену пуль! Но теперь мой ход! Хантер резко подался вперед, склоняясь над столом и кроя длинной кистью крышку шкатулки. Будь он легкомысленным отроком – с легкостью показал бы Ноксу язык, но простодушное детское кривляние с лихвой заменилось шальным блеском в глазах и поигрывающей на уголках губ диковатой улыбкой. Он раскрутил оружие, которое, кособенясь то на одну, то на другую сторону на замысловатых узорчатых углублениях, быстро замедляло ход и, остановившись, показало дулом на Нокса. Увидев это, Хантер снова оскалился и засмеялся своим самым глубоким смехом. – Вот досада-то, а! – продолжал улыбаться он, но страшнее разверзнувшейся акульей пасти стало его серьезное выражение лица, когда он со всей вымуштрованной адвокатскою строгостью взглянул на Джастина. – Теперь, – тихо и четко, медленно произнес Хантер, исподлобья в упор глядя на Нокса, – говори номер. От одного до шести. Считается сверху-вниз слева-направо – классика жанра, чтобы упростить тебе жизнь. Или смерть. Или жизнь. Вот это – рулетка! Я знаю, ты любишь неоднозначности. Хантер неспешно снял револьвер с крышки и снова прикрыл ее сверху ладонью, словно боялся, что Джастин выхватит ее и посмотрит все надписи. – А я люблю равноправие. Равно-правие. Я же юрист, это моя работа. Хантер фыркнул и немного приподнял голову. – Страшно?
hunter.2.8.exe - activate
Мне не нужен пароль HUNTER. Я никогда его не использовал – даже для тебя, мой друг, и у меня нет на него воспоминания. Это – мое имя. И этот код действует всегда: когда я runner, когда я helper или даже когда я fucker и в особых случаях killer. Но, возможно, я запечатлею это слово на тебе сегодня. Ты же так любишь незаметно быть особенным – я великодушно разрешу быть им в моем сознании. Вечно. Ведь я уже не охочусь на тебя. Сегодня я закончу, а значит – ты списываешься в архив, и я запаролю тебя – представь себе! – своим благородным именем. Выдержишь такую честь? Посмертно?
- …посмертно. Отрывки столь беспечного разговора скользили в приятной прохладе летнего вечера. Вашингтон с его суетой и городскими неурядицами оставался за высокой оградой вычурного дома богатенького неумехи, нынешним часом занятым распитием чаев с давними знакомыми – голосом поколения, суперкрутым властителем слова и еще каким-то заумным и эпохальным персонажем – и все это был один человек: целая сотня лет исполнилась его разуму, двадцать семь минуло телу, шестнадцать – душе, и десять – мечтам. - Что? – Ник Стоппард, тридцатилетний актер из Вашингтона, встрепенулся, возвращаясь из пучины окутавших его мыслей к разговору с Дугом Роско, психованному сценаристу – двинутому на теме космоса и марсиан, что недавно спелся с одной из модных канадских студий видеоигр. Светлоголовый чудак варварски тер оптическое стекло тканью черного берета и, близоруко прищурившись, глядел на собеседника. Он повторил: - Единственный, говорю, вариант для тебя – Оскара получить – сыграть мало-мальски сносную роль в летнем блокбастере у вдумчивого режиссера и откинуть коньки. Ты, конечно, не Леджер, но он бы долго без Оскара промаялся. А тут сыграл этого злодейского фокусника, Джокера – и посмертно… - У меня как раз подходящее предложение, - загадочно сообщил Ник. - От кого? – бесхитростно удивился Роско, чем задел ранимое самолюбие Стоппарда, но Ник, зная натуру этого безобидного тюфяка, только хмыкнул. - От вдумчивого режиссера. - Ну, секрет так секрет, - пожал плечами Роско и вставил монокль обратно в глаз, подражая одному из героев своих давних подростковых рассказов. - Росс, все-таки ты ничего в кино не понимаешь, - запоздало попытался обличить Дуга Стоппард. - Тоже мне открытие. Я и в литературе больно много, думаешь, понимаю? – отшутился Роско, - но нижнее подчеркивание в текстах все равно еще то… дерьмо, - Дуглас, непривыкший сквернословить, неловко нахмурил лоб. - Ну, раз голос поколения говорит, что дерьмо – значит, дерьмо! - рассмеялся Ник Стоппард в ответ и дружески хлопнул голос поколения по спине. Дуглас Роско заулыбался, забывая, что голосу поколения и такому таланту как он следует обижаться на иронию. Затем он заторопился обратно в свой сказочный платяной шкаф где-то на окраине города и пожелал Нику удачи с ролью всей жизни. - Росс! – окликнул Ник и кивнул на окно комнаты, где сейчас была его жена. Росс с досадой хлопнул себя по лбу и вернулся к столику. Он коснулся пальцами бумажного самолетика, и тот встрепенулся, мятежно пробуждаясь от завещанного природой сна, напомнив Нику просыпающегося голубя или воробья. Еще секунда – и ожившая бумажная птица поднялась в воздух, а Ник и Дуг восхищенно следили за полетом необычного сентиментального письма до самого окна, где мелькал силуэт Люмен. - А теперь – Roscoe out1, - оповестил Дуг, прикладывая ладонь к черному берету и вновь подражая кому-то из своего Воображариума. Он заступил за порог. - Я говорил тебе, что ты волшебник? – прокричал вслед Ник, улыбаясь и светясь от радости словно идиот. - Био-бионик, - рассмеялся Дуг, закрывая дверь.
Величайшее приключение в жизни Николаса Стоппарда, тридцатилетнего актера из Вашингтона, вполне могло начаться именно так. С энтузиазмом он тряс ладонь талантливого мистера Нокса, озирался по сторонам и подмечал, что фокусники из закрытых клубов живут не так плохо, как ему казалось. Он улыбался во весь голливудский рот и громко смеялся в ответ на грубые остроты детройтского чернокнижника; учился фокусам с использованием только девяти пальцев; слушал краткую инструкцию – «Как стать Суицидным Королем: руководство для чайников». - Знаешь, почему меня называют Суицидным Королем? – говорил Джастин Нокс, вкладывая растерянному актеру в ладонь револьвер и уверенно приказывая стрелять. Ник несмело спускал курок и, когда вспыхивал выстрел, фокусник загребал воздух неугомонными пальцами и с кличем - «Абракадабра!» - раскрывал сжатый кулак: пойманная пуля победно возлежала на ладони, - они так и говорят – это чистой воды суицид! Тридцатилетнему актеру Николасу Стоппарду нравилось, что этот парень с физиономией потомственного мошенника прост, как консервная банка, и не пытается казаться лучше, чем он есть – вульгарная пресная душонка: ни грамма загадочности, ни капли таинственности. Но все недостатки обаяния и харизмы перечеркивал его особый талант – тоскливый мистер Нокс был лучшим в мастерстве обмана. Ему не мешало собственное неподъемное невежество, его не беспокоили старые травмы обеих рук, он никогда не воспринимал всерьез отсутствие безымянного пальца. И Николас Стоппард мог увенчать лавром первого в искусстве обмана. «Это станет вершиной» - обещал Джастин Нокс, ожидая, пока начнется ВЕЛИЧАЙШЕЕ В МИРЕ ПРЕВРАЩЕНИЕ2. Тогда актер ритуально закрыл глаза и чувствовал, как расползается холод от самой его макушки по всему телу. Он ощущал, как растягивается и сужается кожа, постепенно облекая новое тело. ДРУГОЕ ТЕЛО. Джастин подкатил большое зеркало, самодовольно улыбаясь и беззастенчиво разглядывая двойника. Он с восторгом потрепал свое воплощенное отражение за впалую щеку – совсем такую же, как у него – и обошел вокруг, убеждаясь, что совершенство симметрии нашло свое прибежище в этой комнате, в этом тесном квадратном метре. Первый вздох сорвался с полуоткрытых в изумлении губ новорожденного близнеца. Он ощупал новое лицо новыми пальцами и вновь поднял недоверчивый взгляд на зеркало. Это было экстравагантное чувство. В отражении не оказалось Ника Стоппарда; зато Джастина Нокса перепало с лихвой. Дублер отнял ладони от лица, повернулся к подлинному Ноксу и радостно рассмеялся; он перещеголял всех актеров – и будущих, и прошлых, - он стал полной копией: начиная от мешков под глазами и заканчивая отпечатками пальцев. Неожиданно улыбка на лице фокусника погасла. Он схватил актера за левое запястье и грубо рванул вверх, к лицу. Затем поднял свое; Стоппард переводил растерянный взгляд с одной руки на другую – только сейчас он заметил существенное различие: у Нокса не было безымянного пальца. Джастин, не выпуская ладони Ника, заговорил: - Я расскажу тебе… - начал он, и Ник подумал, что, должно быть, это его любимый оборот – как у него нарциссичное извинение на все случаи жизни - «потому что я красавчик!» - …о моей своре из тринадцати братьев. Джастин Нокс, Кит Янсон, Винсент Нэш, Луис ван Графф, Сайрус Оу, Сириак Фокс, Альберт Садовски, Лестер Удина, Честер Икслэйд, Гленн Кок, Дикки Ирвинг, Микки Демаркус и Шейлок Эклунд3. У нас всех разные фамилии и истории, но есть одна общая черта, куда ярче, чем рыжие волосы. Заметил, да? У нас всех нет какой-нибудь из частей тела, - Джастин провел у актера перед глазами увечной левой рукой, - семейная фишка: у Джастина нет пальца, у Сириака нет глаза, у Винсента – уха, у Луиса – сердца, у Альберта – мозгов, а бедняга Гленн посеял где-то свой… ах да, я не должен раскрывать его страшную тайну. Но слушай сюда, Никки: для чего я все это тебе рассказал? Ты не можешь быть мной, пока цела твоя рука. – Иллюзионист алчно стиснул запястье двойника, и Ник мог поклясться, что этот парень, минуту назад нормальный до скукоты, едва не облизнулся, предвкушая четвертование несимметричной кисти, - погрузись в роль с головой, маэстро. Докажи, что ты стоишь больше, чем вся эта толпа неудачников, не привыкших жертвовать ради искусства ничем. Это стало самым сумасшедшим поступком за всю его жизнь, и рядом с ним нетрезвая женитьба в Вегасе оказалась верхом здравомыслия. Скучный Джастин знал, что стоит сказать неудачливому, но тщеславному актеру, чтобы заставить его плясать под свою дудку. «Я стану твоим восхищенным зрителем» - должен был услышать вкрадчивую мысль двойник. «Восхищенным» - взамен утаенного тревожного - «единственным». И даже… последним? Поначалу он прятал кисть с отсеченным суставом в жемчужно-серую перчатку. Тщеславие сладко баюкало ноющий обрубок на руке престижа4, когда он появлялся в заключительной части трюка и в эпилоге представления триумфально награждал высокую публику поклонами. - Моя жалкая, жалкая жизнь: я родился в день, когда умерла моя бедная мать. Меня вырезали из ее чрева складным ножом. Я был обречен с самого начала, - порой исступленно напевал Джастин, и Ник запоминал его странные молитвы о прошлом, с каждым днем все более утверждаясь в мысли, что эти жуткие легенды до отчаяния правдивы. И повествуют они не только о Джастине, но и… о нем, Нике. Он был обречен с самого начала. В день, когда пуля бесшумно, словно бритва, полоснула его левое ухо, отсекая самый кончик, приоткрылась дверца шкафа, набитого зловещими скелетами, – мрачные тайны Джастина Нокса зияли пустыми глазницами, объятые кошмарными фантомами кровавых мистификаций. Что он действительно знал о Джастине? «Он родился в день, когда умерла его бедная мать. Его вырезали из ее чрева складным ножом. Он был обречен с самого начала» - заворожено повторял Ник отчаянную литанию, и внезапное осознание пронзало его неискушенный рассудок. ОН НЕ ЗНАЛ НИЧЕГО. Ничего о Джастине, и только тени досужих слухов и призраки незавершенных историй окутывали его неосязаемый образ. - Кто ты? – той минутой опасного вечера тревожный вопрос двойника утонул в суеверном страхе. - Тот-что-перепрыгнул-дьявола, Король Суицида, чудо-мальчик из Детройта, хулиганский шутник, шуточный хулиган, – отвечал фокусник, тысячеликий, словно языческий божок. - Суицида… - пораженно вторил Ник, ошеломленный кровавой догадкой. - Ты говорил с Луисом? – в голосе фокусника зазвучала усталость. Словно он что-то предвидел и не смог предотвратить. - Да, - едва прошептал близнец. - Тебе стоит узнать всю правду, - решил Джастин и рассказал все. Луис Тринадцатый – так звали его брата, первого по старшинству. Один черт знал, почему «Тринадцатый» - может, оттого, что братьев было тринадцать, или оттого, что в картах номер короля – тринадцатый. Никто точно не знал, но Джастин полагал, что это дурацкое прозвище для такого крутого парня как Луи. «Как-то давно один мой друг рассказывал про древнюю книгу. Не помню, как называется и что за мужик написал, но в имени у него точно было «-отец». Там (в книге) одного типчика звали так же, даже сказать могу полностью (я запомнил) – Louis XIII le Justin5» - так говорил Нокс, забывая сказать, чем же ему не угодил книжный Луис. Но его Луиса – Луиса ванн Граффа – не любить было сложно. Не то чтобы он обладал каким-то особым обаянием – совсем нет, но за всеми его нелюбимцами тянулся шлейф смертей и неудач, и от этого обстоятельства с ним было выгоднее дружить: и Джастин дружил. Луиса Тринадцатого водворили в жалкую уличную шайку, когда ему не было и шестнадцати; в двадцать восемь он унаследовал ее; в сорок его сборище ничтожеств неожиданно стало разрастаться и приобретать связи; в сорок пять его удача переживала свой расцвет. Ванн Графф отличался крайней изобретательностью и изуверством: врагам он протыкал глаза фортепианными струнами, вгоняя их в самый мозг, и за это по праву мог называться самым жестоким главарем самой удачливой банды. Перед Луисом трепетали и падали ниц, хотя в его облике и не сквозила прямая угроза – если бы не ужас, в которых людей ввергали его подвиги, то они вполне могли называть его чем-то вроде «жирного борова», да еще безжалостно присовокуплять – «с тупыми глазками». Но почти религиозный страх творил с людьми невероятные вещи – и они едва не целовали грязные подошвы этого помазанника дьявола. Детройтскому чудо-мальчику ввиду родства с монархом перепадали особые милости с королевского стола. Он заправлял скучными делишками с незначительными махинациями в сумме на десять долларов и якшался с бюрократами, поскольку из всей братии меньше всего напоминал маньяка и насильника. Иногда ему везло, и он приносил пользу, но чаще всего на светлую голову парнишки градом сыпались неудачи. По-хорошему его давно следовало отправить в далекий Тимбукту дурить тамошних аборигенов в карты и выращивать третий горб верблюдам, но Луис ванн Графф был непреклонен – многие называли это братской преданностью – и истреблял любого, кто смел усомниться в младшем Джастине. Семья – вот, что было его слабым местом, беззащитной уязвимостью. И враги, стараясь достать его, сокрушить дух, метили именно туда. - То, что я рассказывал тебе раньше, было только частью правды. Ты попал в большую беду и угодил в капкан величайшего обмана, парень. Я создал тебя как ловца пуль. Король Суицида: но не своего. Я важен Луису; если меня казнят, падет замертво сначала его могущество, а затем и он сам. Ник постепенно складывал разрозненные кусочки паззла в одно размытое полотно. Он начал понимать: подозрительный взгляд Луиса – теперь он мог назвать его «сомневающимся» – пытался определить, двойник перед ним или настоящий Джастин; затем Ник вспомнил, что произошло сегодня. Луис ванн Графф приволок двойника в свое логово, перепутав с Джастином. Когда беззвучный выстрел ужалил его в ухо, он недоуменно вскрикнул и прижал ладонь к голове, действительно поверив, что это всего лишь оса. Но Луис уже понял, в чем дело, и в панике втолкнул его за дверь, внутрь дома; на Ника обрушилась груда мяса, едва не выворотив наружу его несчастный скелет. Луис неуклюже вскочил и втащил его в свой кабинет. Ник, словно тряпичная кукла проволочился за ним, и только там твердо встал на ноги и беспомощно огляделся. Почти пустая комната содержала в себе лишь окно, парочку простых стульев, письменный стол и вычурное, но аккуратное кресло, высившееся в центре, словно трон в королевской приемной. Кресло - для тощей человеческой задницы, вроде той, что была у него, но не той задницы жирного борова, что была у Луи. «Как он сюда влезает?» - пришло в голову Нику, но придумать ответ он не успел. - Какого черта ты встал там, как истукан?- яростно выдохнул ванн Графф. Он заложил все двери, закрыл все окна и запечатал все щели, и только затем продолжил, - ты что… «…чертов самоубийца?» - Луис осекся, обернувшись и встретив самый растерянный из всех взглядов, что он повидал за жизнь. - Джастин? – спросил ванн Графф, едва не захлебнувшись своим тяжелым дыханием. Двойник молчаливо попятился и нервно вздрогнул, когда его сутулая спина коснулась стены. - О боже, - ошеломленно прохрипел Луис, силясь отыскать в копии ошибку. Искажение. Несимметричность. Но, черт возьми, перед его глазами предстал апофеоз симметрии. То, о чем постоянно твердил Джастин, сводя его с ума. Шедевральное отражение. Идеальное повторение. Безупречная мимикрия. Это творение было совершенным.
Величайшее приключение в жизни Николаса Стоппарда, тридцатилетнего актера из Вашингтона, вполне могло закончиться именно так. Величайшим обманом. Потрясающей мистификацией. Бесследным исчезновением. Грандиозным ПРЕВРАЩЕНИЕМ. Но заставить предмет исчезнуть — это еще не все: его следует вернуть. Джастин Нокс создал сценарий идеального фокуса: история о двойнике дьявола преобразилась в притчу о Принце и Нищем. Он похитил чужое тело, вырезал из него доверчивый разум и запер в ловушке своей плоти, а свою тлеющую душу нарядил в новую кожу. Именно так Король Суицида намеревался обмануть смерть. Но прежде он вновь бросил ей вызов.
- Obey the rules. Я прошептал Джастину в покромсанное ухо, и он, как блохастый трусливый пес, едва не заскулил от страха, застлавшего его беспокойные глаза. Но затем я рявкнул ему что-то очень недоброе, и он крепко прикусил язык, посерел и сильно сжал кулаки, совсем забывая, что мои пальцы не сгибались до конца. Он ждал подсказки. Но я был занят восхитительным Хантером и его великолепными идеями законченного фаталиста. Я не мог увидеть его хитроумных жестов, но слышал все по очереди – сомнение, удивление, досада, ирония, сарказм и… страх? Куда делся чертов страх? Но вместо того, чтобы трепетать от близости РОКОВОГО ИСХОДА, как полагается смертным, его нетерпеливые паучьи пальцы раскручивают колесо рулетки, передразнивая судьбу и перечеркивая предначертанный сценарий. Пиковый Король вступает в игру разума, переняв фатальную сущность Дамы. Или жизнь. Или смерть. Вот это - рулетка! Он знал, что я люблю неоднозначности. Заячье сердечко Джастина стучало пулеметной очередью, и я был уверен, что эти дробные выстрелы слышит и каверзный мудрец Хэзледайн. Мне казалось, что трусливая душонка Нокса разорвется от страха, прежде чем придет время для истинного престижа. В пустынную тишину ледяным фонтаном хлынула музыка. Джастин вытащил телефон из внутреннего кармана своего темно-зеленого пиджака, зацепил взглядом зеркало на стене и посмотрел на экран, но едва начались слова песни, он замер, уставившись в светящийся дисплей. - Моя жалкая, жалкая жизнь: я родился в день, когда умерла моя бедная мать...6 - повторил Нокс, и давно знакомые слова вырывались из динамика, как узники из столетнего плена, и гремели неразбитыми цепями, приобретая второй, мистический смысл. - …Я был обречен с самого начала, - бормотал Джастин и, не выдержав больше, прервал мелодию, не желая утонуть в зловещих предсказаниях. Я заговорил. - Это часть постановки. Я все предусмотрел. Успокойся, принцесса. Все будет хорошо. Выбирай. И затем… вернешься… - вкрадчивый голос цедил ущербное милосердие, искаженное тысячей кривых зеркал; в порочной душе Червонного Короля гнездились искореженные чувства и деформированные мысли. Он кивнул и выбрал третий номер – поверив мне, чокнутому фокуснику, твердящему симметричные молитвы и молящему симметричного бога. - Магия симметрии, - слабо улыбнулся заложник, ласково вложив в ладонь маленький флакон с надписью «NAGVCBVFBA», - передвинуть на тринадцать из двадцати шести. Вправо или влево – не имеет значения. Склянка блеснула, подобно лезвию гильотины, и взметнулась, подхваченная дрожащей рукой, ко рту. Ты ведь внимательно смотришь? Скрытый текст
Комментарии режиссера: 1конец связи; 2и в прямом смысле, и в магическом-фокусническом; 3Knox, I’anson, Nash, Graff, Oh, Fox, Sadowski, Udina, Ixlade, Cock, Irving, Demarcus, Eklund. Все это могло сложиться во вполне определенный призыв: "Смотри на обороте"; 4здесь "престиж" понимается как одна из составных частей фокуса; 5Джастин порет чушь, поскольку правильно пишется "Louis XIII le Juste"; 6цитата из песни Nick Cave and the Bad Seeds, "Up Jumped the Devil", click here;
Отправлено: 05.07.12 13:10. Заголовок: – Ты ведь внимательн..
– Ты ведь внимательно смотришь? – Да. Но мне уже надоело. Я не знаю, где она. – Хантер-мутантер, ты идеально проделал самую простую работу – не смог найти то, чего нет. Умница! Кудрявый показался из-за большого темного стола в отцовском кабинете, аккуратно придвинул последний тщательно обшаренный ящик и смерил Нокса красноречивым взглядом, якобы говоря «Джастин, я тебя умоляю…» Хантер давно хотел показать другу карту Детройта, сделанную в далеком 1705-м году загадочными Пискаторами, чтобы показать, что в то время земля особняка, в котором жил он, Хантер, была ничем иным, как запасным пастбищем для коровьей фермы, а старый нынче дом Джастина был то ли летней резиденцией семьи тогдашнего мэра, то ли просто владением некого вельможи.* Ирония судьбы. И Хантер просто не любил это произносимое с непроизвольным – из-за исковерканных окончаний – деревенским акцентом прозвище и невольно думал о Генри, от одной «мутантской» клички начиная его ненавидеть. – Ее нет, – сказал Хантер, но услышав веселое фырканье Нокса устало прицокнул языком. – Ее нет здесь. Может, отец ее продал – вещь старая, коллекционная. – Забей. Хантер встал рядом с Джастином, который уже утратил интерес к Пискаторам с их удивительными картами и рассматривал большой, как добротный обеденный стол в семье плодовитого фермера, аквариум. Одиннадцать коричневых рыб сновали друг между другом подобно матерым преступникам, снующим от одной стены камеры к противоположной. Стоило хоть одной рыбе повернуть плотное тело вправо или влево, как ее вроде бы ничем неприметная бурая чешуя становилась похожа на кожу, инкрустированную тысячей маленьких бриллиантов. Морды у округлых, жирненьких рыб были тупые и немного уродливые, отдаленно напоминающие безэмоциональные морды жестоких питбулей. Но эти рыбы по своему виду больше заслуживали название «бойцовские», чем хваленые собаки-убийцы: нижние квадратные челюсти отвисали, придавая им еще более свирепый вид – ряд идеально выточенных треугольных остриев попросту не смыкался с такой же напичканной клыками мощной верхней челюстью. Никогда. – Красивые. – Бесспорно. Я замечал – когда отец нервничает, он стоит на нашем месте и попросту на них медитирует. Хантер посмотрел на Джастина… – Тебя они тоже соблазнили. …а затем на часы. – Слушай, их покормили только что. – У рыб твоего папаши трапеза по расписанию? – Ха. За их питанием следят тщательнее, чем за моим или братовым. Жди. Хантер рванул к двери, но, приоткрыв ее, повернулся к Джастину и ткнул в него пальцем с предельно серьезным видом. – Даже не думай совать в аквариум пальцы. Джастин издевательски улыбнулся. – Нет, я серьезно. Впрочем, я предупредил, но если огрызок твоей руки зальет этот ковер кровью, я добью тебя прямо в реанимации. Хантер прикрыл дверь, оставив Джастина рассматривать претенциозный кабинет и его мебель с дорогой обивкой, расставленные по шкафам старые птичьи чучела и пошлые статуэтки с обнаженными женскими силуэтами. Хэзледайн вернулся с двухлитровой банкой воды, в которой плавала, вернее сказать, болталась ярко-зеленая красноглазая лягушка, не имеющая понятия о своем печальном предназначении. – Tagen Bits? – спросил Джастин, кивнув на лежащие на одном из комодов билеты, которые заприметил во время своей самопроизвольной экскурсии по комнате. – Ага, – Хантер поставил бутыль на другой комод и начал аккуратно и нахмуренно сдвигать крышку аквариума. – Ты чего удивляешься? Ты тоже идешь. Хейли еще не сказала, что у нее твой билет? Джастин весело фыркнул, а Хантер подумал, что все-таки неплохо иметь такого отца, какой был у него. И не очень завидовал Хейли – иной раз казалось, что Джастин встречается с ней только из-за Хантера, и Фрейд, стоящий на одной из полок, ехидно посмеивался из своих книг, шепча что-то о какой-то «проекции». – Их же покормили только что. – Именно. Брюнет, брезгуя запихнуть лягушку-смертницу в аквариум рукой, начал переливать ее прямо из тесной банки. Несколько пираний угрожающе поплыли вверх, и Хантер, помня об их великолепной прыгучести, поднимал бутыль все выше. – Базинга!! – громко крикнул Джастин, и напряженный Хантер дернулся с перепугу, расплескав на комод и стену воду. – Баран, – бросил Хантер, встретив вызывающий взгляд шального фокусника наигранной усталостью от его дурацких подколов, и понял, что вместе с водой в аквариум (а не на пол, к великому счастью) выплеснулась и лягушка. – Вот, смотри. Джастин аж прыснул от такой забавы. – Ты предлагаешь мне посмотреть, как живьем сожрут несчастное водоплавающее? Будешь засекать время – за пять секунд или за восемь? Это так ты развлекаешься, Хантер «Я-извращенец» Хэзледайн? – Нет. Заткнись и смотри. Джастин посмотрел. Пираньи были сыты; почти ничего не изменилось, одиннадцать рыб лишь оплывали лягушку в пяти сантиметрах, все также снуя от одной стены аквариума к другой. Зеленая бедняжка застыла, чувствуя одиннадцать смертей, испускающих шары кислорода в пяти сантиметрах от нее, сжалась и лишь слабо подергивала длиннющими ногами, подплывая чуть вверх, словно хотела во всей красе показать свою красивую черную позвоночную полосу и пираньям, и мальчикам. Внезапно одна пиранья прильнула к лягушке и, потеревшись о нее боком, спокойно проплыла дальше. Лягушка в ужасе отскочила, моргнув красными глазищами, но тут о нее потерлась другая пиранья, и лягушка дернулась в другую сторону, заметавшись, закрутившись на месте. Затем игры пираний участились. Одна за другой они ластились к квакше, словно жаждущие принимать и дарить ласку коты и кошки, терлись о нее, плыли дальше, разворачивались и снова терлись, одна за другой, заботливо и нежно. Лягушка, казалось, замлела от такой неожиданной нежности касающихся ее «бриллиантов», и можно было подумать, что она получает от этого удовольствие – четыре лапки растопырились в стороны, словно та притворялась толстенькой зеленоватой звездочкой, подставляя свои конечности и чувствительное тельце приятной, заботливой ласке. Когда мальчишки узрели в движениях пираний согласованный, завораживающий цикл, словно каждая отсчитывала равное количество секунд перед тем, когда она снова в своей очереди коснется красноглазой звезды, синхронность пропала. Мгновенно. Пять пираний вцепились в добровольно протянутые конечности и потянули каждая в свою сторону, четвертуя несчастную, не умеющую ни кричать, ни плакать, ни звать на помощь. Другие, отталкивая друг друга, вцепились в сочное, толстое брюхо, мотая зубастыми головами из стороны в сторону, как можно крепче сжимая мощные челюсти. Кровь мешала разглядеть творящуюся фантасмагорию, и лишь поблескивающие хвосты, виляя подобно собачьим, торчали из красного, как глаза покойной, дымчатого облака крови. На песочное дно стали падать маленькие, изуродованные, словно кукольные ребрышки с ободранным позвоночником, но заметившие такой непорядок рыбки принялись и за них. Через полминуты от зеленой квакши в роскошном аквариуме не осталось и следа.** Аквариумный фильтр, активно побулькивая, расчищал кровавую воду, превращая ее в кристально-чистую и стирая следы преступления. Одиннадцать убийц снова переняли манеры заключенных и вели себя так, словно ничего не случилось. – Весьма, – заметил Нокс, выравниваясь и покрутившись из стороны в сторону, похрустев позвонками. – Не самая ужасная смерть, – сказал Хантер и продолжил любоваться убийцами. – Что-то мне это напомнило. Красавчик напрягся, чувствуя, как озноб пробежал по его телу. Да, метафорично. Да, напоминает. Но лучше бы это сказал не Джастин. Для Хэзледайна Нокс был одним из тех людей, с кем можно было помолчать. Сохранить тишину, не чувствуя никакой неловкости от того, что совместной темы для разговора нет – она есть. Она просто произнесена телепатически, невербально. Вот только молчали эти двое воспоминаниями не о совместном времяпровождении на ромашковых полях и мастерстве плетения венков из желтых одуванчиков. И Хантер занервничал. Если дружба – это когда превосходство другого в чем-то никак не показывается превосходящим, то для нервозности было самое время. – Шерлок Холмс и Джеймс Мориарти. – Ева и Змей. – Ха. Стоматолог и пациент. – Румпельштильцхен и Королева. – Может, Королева и Румпельштильцхен? – Не помню. Фокусник и публика. Мальчишки переглянулись. Хантер с усилием сохранил на лице спокойное выражение. На этот раз молчание не затягивалось – их подвешенные, всегда находящие уместные и не очень слова языки не держались за зубами долго. – Катись***, – сказал Хантер и даже испугался, что сказал это настолько холодно. – You gotta roll with it, you gotta take your time, you gotta say what you say, don't let anybody get in your way, – издевательски пропел Джастин, пританцовывая, и Хэзл ощутил непреодолимое желание вышвырнуть его в окно, несмотря на дорогущие оконные рамы и неприкосновенность сего кабинета. На удивление, Джастин больше ничего не добавил и самостоятельно, если не выкинулся из окна, то бодро прошел к двери, но на пороге развернулся; это была его очередь советовать не совать руки в аквариум: – Хорошо сказано, Хэзл, – сказал он, весело подмигнув кудрявому. – Жаль пса у твоего Генри больше нет – устроили бы феерию повеселее, чем с этой мелкой лягушкой. Хантер склонил голову, настойчиво выпровождая вредничающего гостя суровым взглядом исподлобья. – Не напрягайся ты так. Как-нибудь я все же покажу тебе что-то подобное. Нет! Это будет гораздо красивее. Чао! Хантер покачал головой, слушая отдаляющиеся шаги Нокса, и снова посмотрел в аквариум. Одиннадцать бриллиантовых рыб синхронно плавали между водорослями от одного конца аквариума к другому.
*в нашей реальности этой карты не существует, пискаторы были европейскими картографами. Nevermind. **а вот это описанное событие весьма и весьма реально. ***«Roll out» - сказал бы Хантер на английском.
> you’ll never win if you don’t play the game >> But I’m playing. You, you did my turn! > i just stood up the rules >> No. > yes > look at him > he is not better than you > such a pity > he is scared > i am bored > you are awesome > so let entertain ourselves > what the fuck up are you waiting for?
Хантер смотрел за разыгравшимся маленьким представлением внимательно, может даже восторженно. Восторженно – потому что Джастин преобразился почти до неузнаваемости. А все неожиданное манит и всегда по-новому привлекательно для созерцателя. Джастин принял условия. Хантер провел рукой по кудрявым волосам, чувствуя, что на лбу выступила испарина.
> just have some fan
Он улыбнулся, как улыбаются скептические домохозяйки в магазинах домашней техники, которых наглядно убедили, что этот чудо-пылесос действительно вычищает сто один процент мусора с каждой ковровой ворсинки.
> you coded me to win > so i’ll make you win > want you or don’t you >> Not this way. > exactly this one
Хантер вытянул губы в трубочку, почесал затылок, склонил голову набок. Он уже все решил, разве что – не мог решиться. Но и это ощущение не могло длиться вечно. Хэзледайн заботливо, словно старую добротную реликвию, поднял рукой шкатулку. Может, сегодня просто день странностей. Джастину можно ребячиться, а Хантеру – нет? Ну прямо обида из детства. Ему было все равно. «Penax». Самая читаемая из предложенных этикеток и даже походящая на название какого-то лекарства. Именно из-за этой банальности Хантер достал этот пузырек и, ни секунды не думая, опустошил его.
> brilliant!
Шкатулка закрылась и вернулась на стол. – Мне жаль, что в школе вышло так неразумно, – сказал Хантер, засовывая руки в карманы брюк, немного опустив голову. – А ты молодец. Сейчас мы сыграли в самую справедливую рулетку в мире. Хантер украдкой кивнул на шкатулку и лежащий рядом револьвер, посмотрел на Джастина, повел плечом и дружески улыбнулся: – Я ведь люблю равноправие, – холодные глаза скользили по лицу Нокса, словно он хотел сказать что-то совсем иное. – А ты любишь неоднозначности. Теперь все довольны. И издевательски осклабился: – Спустя одиннадцать лет.
Отправлено: 08.09.12 23:14. Заголовок: Спустя одиннадцать л..
Спустя одиннадцать лет судьба вновь превратила трофейный наган в смертоносный артефакт фортуны. - Есть старая легенда: на смертном одре человеческое лицо приобретает гармонию, становится симметричным, - вкрадчиво увещевал Джастин. - Симметрия – как печать смерти, символ недостижимого для всех живых существ совершенства, эмблема гибельной красоты. Рок идет по следам тех, чье лицо отмечено этой неисцелимой гармонией. Это одна из ее тайн: настоящая симметрия смертельна. А есть ли печать смерти на его лице? Он в последней отчаянной надежде скользнул взглядом по отражению, нащупывая шероховатые несоответствия: правый глаз, левый, неровные брови. Он и вправду останется жить? Но здравый смысл повторяет заученные правила: шесть склянок и лишь в одной нет яда, а Хантер Хэзледайн уже сделал свой ход. И он еще жив. Самоубийца в панике разглядывал его лицо, силясь найти подсказку. Спокойные глаза, чертовски самоуверенная улыбка, словно бессмертие поселилось в его теле. Чересчур живой для того, кто секунду назад плеснул в бесстрашное нутро содержимое целой склянки яда. Как действует этот самый болиголов, в котором нашли погибель Сократ и шекспировский Фальстаф? Убивает за пару мгновений, минут или часов? Скручивает жертве внутренности в бараний рог, прожигает желудок, вспенивает слюну, сжимает в тиски легкие? Черт возьми, он мог перечислить сотню известных марок швейцарских часов, тысячу сортов вин и столько же моделей авто, но ему никогда не приходило в голову заполнять голову чем-то иным, чем паразитическими и бесполезными знаниями его окружения, беззаботного и беспечного, испорченного легкой жизнью. Он происходил из столетней династии фармацевтов - белая кость, голубая кровь! – и с позором проигрывал мне, безродному шуту, уличному оборванцу, трюкачу-калеке. И как разительно отличался от такого же вельможи Хантер – Хэзледайн не был ни бездельником, ни посредственностью, поскольку в строгой сенаторской семье с детьми никогда особо не церемонились, предпочитая баловать домашних пираний. Это мне и нравилось в старом друге: даже если его отец был бы беден как церковная мышь, рано или поздно он пробился бы наверх. Рано или поздно: к счастью, Хантеру повезло, и он употребил один из самых надежных способов построения карьеры – родился в нужной семье. Но я, закрывая глаза на его ущербное происхождение, всегда питал к нему уважение и любовь – мы из одного теста, мы одной крови. Брат, которого у меня никогда не было; самый первый и достоверный двойник, прячущий безумие за заурядной изысканностью манер и нагромождением будничных ритуалов. Непонятно, почему Хантер прозябал под крылом эксцентричного бездаря: с тех пор, как я перестал понимать себя, я перестал понимать и его. Незнакомое лицо старого друга исказила насмешка. Неприятная и до омерзения ледяная – спустя секунду самоубийца узнал в ней непреодолимо знакомое жестокое равнодушие, скрытое за зловещей маской веселья. Тонкие черты лица, которые принято называть благородными, были поражены той же язвой безумия, которую он с содроганием замечал и на мне. В это мгновение – между весельем и смертью - Хантер Хэзледайн чертовски напоминал меня, и его холодное бесстрашие перед лицом изобретательной казни лишь усугубляло пугающее сходство. «Из одного теста! Одной крови!» - нашептывал тревожные догадки разум, воспаленный страхом. Во всем чувствовался чудовищный заговор; он, а не Хантер, попал в капкан величайшего обмана, и теперь, как и пойманному зверю, ему следовало отгрызть угодившую в ловушку плоть для спасения своей жизни. Но реальность была в десятки раз трагичнее – и в сотни десятков героичнее. Obey the rules. Жестокая подсказка вторглась в голову самоубийцы и вонзилась в сознание, обуреваемое страхом. Хантер Хэзледайн был жив, яд выпит, а мертвецы не появлялись. Отчаяние взвилось в его живом сердце; безысходность бросила тело в лихорадку; твердость охладила мечущийся в последнем выборе разум. - Ты или… Заряженный револьвер нацелился Хантеру куда-то в солнечное сплетение, на секунду повис в неопределенности и взметнулся выше. Тот, кого называли Джастином Ноксом, выбрал жизнь. Полыхнул выстрел – предсмертный хрип – поднятый к лицу наган разразился безжалостным свинцом. Опустошенное смертью тело рухнуло под ноги Хантеру – живому, замершему, ошарашенному… я не видел его лица и ничего не могу сказать, но и меня оглушил раздавшийся выстрел. В то же потрясающее мгновение брызнуло осколками зеркало, задетое вышедшей навылет пулей, и гибельный хаос прекратился: смерть заморозила обезображенное выстрелом лицо стрелка, кровавая лужа пожирала пыльный паркет, а сотни зеркальных обломков таращились на Хантера, словно фасеточные глаза огромного насекомого. Тот, кого называли Джастином Ноксом, выбрал жизнь. Но не свою. В мертвенной застывшей тишине прошлое обрушилось на Пикового Короля и едва не похоронило под собой. Произошедшее одиннадцать лет назад будто в чьей-то злой шутке снова прокручивалось у него перед глазами как фильм на экране кинотеатра, и Хантер, подобно зрителю, не мог ничего предпринять. Но, если бы он поднял взгляд, то за низвергнутым зеркалом, на стене, мог обнаружить выцарапанные слова, чье значение было известно только нам двоим. «Это - его имя. И этот код действует всегда» - знакомая неровность букв обожгла память. Я игрался в загадки и после смерти. Даже мое самоубийство стало частью хитроумного сценария; дьявольский трюк, выполненный под надзором добровольца из зала. Затем внимание Хантера мог привлечь выпавший из кармана пиджака телефон. На дисплее высветилось приглашение ввести пароль – и он наверняка его знал.
/?32-jtknox – activate
Для продолжения безумного спектакля я оставил бы какое-нибудь идиотское сообщение, завуалированное руководство к действию, но пока что финальные кадры этого представления обрывались многоточием. Фокусник склоняется в последнем поклоне. Срывает цилиндр. Благодарит публику. …и падает замертво. Смерть. Разве не прекрасный конец для истории двух старых друзей? Эпопея Джастина Нокса завершается. Наша история подходит к концу… …подходит к концу? Ты ведь внимательно смотришь?..
цитата:
Второе действие называется превращение. Фокусник берет этот самый обычный предмет и делает с ним что-то необычное. В этот момент вы начинаете искать разгадку, но не находите, потому что не особенно стараетесь. Вы не хотите её знать. Вы хотите быть обманутым, но вы не торопитесь хлопать, потому что заставить предмет исчезнуть — это еще не все, его следует вернуть. Вот зачем нужна третья часть номера — самая сложная часть, которую мы называем престиж.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 4
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме