Отправлено: 15.04.12 07:53. Заголовок: open your heart; 12.04.2014 - [ОСТАНОВЛЕН]

Игроки квеста: Anna Letova, Silas Scorzak.
Место событий: дом семьи Скорцак.

ты
с видом побитой собаки по улице бешено мчалась.
задевала прохожих искусанными ушами.
головою упрямой мотала отчаянно-звонко.
и саднящие раны лизать на ходу успевала.
я
к тебе приближался стремительно как авиатор.
и уставшая шляпа моя всё пыталась обнять
подбородок.
подошвы ботинок скользили по влажному небу
измятой листвы в колючих осенних лужах.
мы столкнулись!
и ты неожиданно больно
прокусила мне руку когда я пытался погладить
твою нежную спину и капли разбуженной боли
обагрили асфальт зёрнами крошечных пятен. ц

 Отправлено: 17.04.12 13:58. Заголовок: Внешний вид: click (..

Внешний вид: click (без розы, колготки порваны) + кожаная куртка;


Во рту застыла горечь от бесконечного количества выпитого спиртного и терпкий привкус табака, осевшего тонким налетом на зубах. Горло раздирало от невыносимой боли, будто бы кто-то прочистил его плотным комом колючей проволоки или же облил концентрированным раствором серной кислоты, разъедающего его стенки изнутри. Каждый малейший шорох отдавался гулким боем медных колоколов в висках, а черепная коробка, казалось, вот-вот даст трещину и распадется на почти равные половины. Иссохшие, потрескавшиеся губы кровили и жадно ловили ночной загазованный воздух гудящих улиц. Уставшие ноги, отчаянно боровшиеся с гравитацией, заплетались, с трудом неся хозяйку в сторону опостылевшего ей пристанища, который она никогда не называла домом. Таким был итог скитаний Анны, продлившийся чуть более двух суток.
Двое суток пьянства и разгула. Двое суток боли и криков. Двое суток без малейшего напоминания о том, что она жива.
Новенький блестящий смартфон, подаренный русской ее отчимом по просьбе матери, которая вечно не могла разыскать свою дочь-бунтарку, постигла жестокая участь быть погребенным заживо в центральном парке под одной из раскидистых ив. Анна сделала это практически сразу, еще два дня назад, чтобы надоедливые пвсевдо-заботливые смс от Екатерины и звонки от Сайласа не отвлекали ее от увлекательного и пленительного процесса саморазрушения. Ей было абсолютно плевать, будет ли ее мать рвать на себе волосы в отчаянии или же даже не заметит ее пропажи, занимаясь более важными делами в своей поездке. Она просто хотела тишины. Тишины, и чтобы этот гребаный мир с его правилами оставил ее в покое хотя бы на пару дней.
Кажется, за срок ее отсутствия девушка пережила короткую, но насыщенную происшествиями жизнь. Затуманенный крепким алкоголем, сигаретами и легкими наркотиками разум не мог восстановить полную картину происходившего в эти сутки, но кое-что четко врезалось в память. Она отчетливо помнила то, как разбила бутылку дорогого виски о голову здорового грязноволосого байкера, как со всех ног бежала по темным безлюдным улицам, как споткнулась, порвав колготки и разбив колено в кровь. Помнила холодное, темное, беззвездное небо и крупные капли дождя, промочившие ее до нитки, мягкую шерсть ласковой дворняги под ее ладонью и шум полицейских сирен. Завершением ее двухдневного приключения стала поездка на такси в сторону дома отчима. Ей пришлось остановить машину двумя кварталами ранее, чтобы, собравшись с силами, резко выбежать из авто. Ей пришлось постараться, чтобы индиец, поносивший ее на чем свет стоял, не нагнал ее.
Истерический смех, подобный предсмертному вою подыхающей гиены, настиг ее в какой-то грязной подворотне. Ее улыбка была пропитана болью и больше походила на оскал. Каждая мышца тела болела, заставив Анну согнуться пополам и упереться ладонью в кирпичную кладку.
Одному Богу известно, какими путями девушка добралась до заветного дома, откуда в этом изможденном и опустошенном теле хватило сил преодолеть расстояние в несколько кварталов с саднящим коленом. Дрожащими непослушными пальцами она отыскала ключи в одном из карманов куртки, и ловко подцепив их пальцем за блестящий в ночных сумерках брелок, извлекла наружу. Попасть в замочную скважину удалось только с третьей попытки, и тогда, с осторожностью сапера, Аня повернула ключ раза три, прежде чем скрипучая дверь поддалась.
В коридоре царил полумрак и тишина. Ни расстроенной матери, глотавшей слезы и выкрикивающей проклятья, ни отчима, взывавшего к совести голубоглазой фурии. Анна даже нарочно хлопнула входной дверью, но и после ничего не изменилось. Выждав пару секунд, девушка с трудом, переминаясь с ноги на ногу, освободилась от обуви, ощутив под ногами мягкий ворс ковра.
Неожиданный ночной гость сперва напугал Анну, заставив ее отшатнуться: серо-голубой перс важно восседал на тумбочке, и когда девушка захотела бросить ключ, - зашипел, оцарапав ей руку до крови.
- Бесполезный кусок мяса, я сошью из тебя воротник! - злобно процедила она на родном языке и кинула ключи в маленький комок злости, отчего тот коротко мяукнул и скрылся в тени.
Слизав кровь с руки и попутно бросив куртку на крючок, полностью изможденная и уставшая своими похождениями русская медленно побрела в сторону гостиной, откуда планировала пройти к лестнице и подняться в свою комнату, чтобы уснуть часов на двенадцать, а то и на сутки. Старательно глядя под ноги, чтобы не споткнуться, девушка не сразу заметила возникшую на ее пути фигуру, и только когда в буквальном смысле налетела на нее - отшатнулась, громко выругавшись.
- Твою мать! Ты издеваешься?! - ей не было дела до того, что Сайлас, а это был именно он, скорее всего не поймет ее. Но учитывая постоянство, с которым Летова использовала это сочетание, мужчина вполне мог запомнить его и узнать значение.

 Отправлено: 25.04.12 16:05. Заголовок: appearance В большо..

appearance

В большом многокомнатном доме пустота ощущается как-то по особенному, остается на языке терпким привкусом, нагнетая в теле апатию. Работать в такой атмосфере практически невозможно ровно так же, как это не сделаешь, если весь твой дом поднят на уши группой малолетних тусовщиков. Это в равной степени невыносимо.
Сайлас сидел в своем кабинете, откинувшись на спинку изящно выполненного кресла, обтянутого тонкой коричнево-вишневой кожей, ноги были расставлены далеко друг от друга, а голова уже давно неумолимо тянула шею вниз – Морфей настойчиво вовлекал его в свою страну. На столе хаотично лежали несколько документов, надо которыми австриец вот уже битый час пытался сосредоточиться, то сминая белые листки пальцами, то в отчаянии откидывая их от себя подальше. Одиночество в этом доме носило характер не завершенный, но стремившийся к бесконечности. Его женщина, его жена видимо тайно (хотя насколько это было тайной для мужчины?) пыталась примирить бунтарский характер своей дочери с педантичностью и требовательностью своего нового мужа, поэтому командировок у нее с каждым месяцем становилось все больше и больше. Скорцак же понемногу выбивался из сил. Бывший десантник мог справиться с любой ситуацией в жизни, но найти общий язык с подростком – значилось в списке его задач под заголовком «невыполнимо».
Помассировав виски пальцами, Тед приложил к лицу прохладную ладонь и задержался в таком положении на несколько секунд. Он чувствовал, как пылает его лоб и как повышенная температура в теле создает неприятные ощущения ломающихся костей. Сколько бы он не пытался направить свои мысли вглубь юридических вопросов его фирмы, они все равно выбивались из колеи и уходили к бесплодным размышлениям о том, где может быть его падчерица и в какой заднице находится ее обдолбанный разум, чтобы заставлять пускай и не родного ей человека так переживать.
Он еще раз, слегка подрагивающими от постоянного напряжения пальцами взял айфон и набрал номер полицейского участка. На том конце провода послышался голос его давнего друга, который все с тем же подбадривающим голосом сообщил, что идет проверка, городская полиция уже поставлена «на уши» и ему нет поводов для волнения – его «дочь» все равно найдут. Сайлас даже не попытался выдавить из себя слова благодарности, бесцеремонно прервав речь приятеля кнопкой сброса.
Ненависть к этой девчонке граничила в нем с беспокойством, с незнанием, что сказать ее матери, как успокоить свою жену, которая безмятежно рассекает по дорогам Канады и наверняка думает, что в её Вашингтоне бывший десантник и девочка с трудным характером становятся семьей.
Австриец поднялся из-за стола и подошел к приоткрытому окну. В тусклом свете настольной лампы его лицо приобретало еще более болезненный оттенок: тени под глазами становились глубже, красные прожилки на белках и блеск придавали его глазам еще больше усталости. Он вставил в зубы сигарету и медленно затянулся.
Раздался звонок. Скорцак не дернулся ни одной мышцей, как будто в его кабинете продолжала стоять всё та же мертвая тишина. Этот звонок вряд ли предвещал хорошие вести о голубоглазой чертовке – слишком была бы проста головоломка. Сайлас не мог этого описать, но всякий раз чувствовал, что его влияние и способности всегда уступят хитрости и изворотливости Летовой. Мужчина продолжал стоять возле окна, обращая свой взгляд на засыпающий город, в то время как на дисплее компактным сообщением зафиксировался один пропущенный от «Екатерины».
Сайлас не знал, стоял ли он возле окна минуту, ровно столько, сколько бы хватило сигарете дотлеть до фильтра или час, два, опустошая портсигар снова и снова, но из мыслей его вырвал шумный, до неприличия громкий в такой поздний час хлопок дверью.
- Анна... – сомнений никаких не оставалось, мужчина почувствовал, как злость начинает закипать в нем с новой силой и сейчас он уже не хотел тушить ее в себе. Откашлявшись, он вышел в гостиную, в окна которой пробивался лишь тусклый свет только что взошедшей луны. Не удивительно, что Анна не заметила своего отчима, буквально на него наткнувшись. Но сбить Скорцака с ног этой хрупкой молодой девчонке все равно что попытаться сдвинуть пальцем поезд.
- Du bist wirklich eine Schlampe, - прервал ее русскую патетичную речь своим спокойным, стальным голосом Скорцак. Его чистый немецкий акцент не выдавал гнева, однако агрессию в тоне не скроешь. Сделав шаг вперед, к отскочившей от него девушке, Скорцак схватил ее за края куртки и притянул к себе.
- Еще раз я услышу из твоего поганого рта маты – отправлю в женский монастырь, а там уже попробуй богохульствовать, чертова русская. А теперь расскажи мне, где ты пропадала, пока я врал твоей матери, что ты мирно спишь в своей постели каждую ночь? - в лицо девушке прошипел австриец. Он был готов остыть, если Анна пойдет на попятную и примерит роль виноватой на себя, но любое неверное слово и любое движение могли сейчас сорвать Скорцака с катушек.

 Отправлено: 25.04.12 22:31. Заголовок: Весь долгий путь дом..

Весь долгий путь домой, который сохранился в памяти Анны лишь фрагментарно, — возможно, еще не полностью залитый алкоголем и отравленный сигаретным дымом разум пытался оградить юный и еще не окрепший организм от серьезных потрясений — ее преследовало лишь одно желание: завалиться от усталости на свою мягкую постель и крепко уснуть. Но неизбежная встреча с отчимом в коридоре пустого дома молниеносно подействовала на девушку как хорошая порция крепкого кофе: обманчивое ощущение прилива сил наполнило ее тело, растекаясь по жилам и оживляя каждую его клеточку. В височной доле и грудной клетке полыхнул огонь, молниеносно разгораясь и подогревая медленно разрастающиеся злость и агрессию. По одному лишь напряженному взгляду можно было определить, что ни о каком смирении и раскаянии не может быть и речи, а если не оставить в покое этот сгусток всего самого худшего, что может быть в молодежи, то можно разбудить в этом тщедушном теле трехголового Цербера, разрывающего на части все на своем пути, пока тот не насытится вдоволь.
Ее чуть прищуренный взгляд неестественно-голубых, ледяных, точно айсберг, глаз очень медленно скользнул к плечу, которое оказалось в плену сильной мужской руки. Раз. Тонкие алые губы скривились в презлобной ухмылке, больше походившей на оскал побитой собаки. Демонстративно выдохнув сквозь раздувшиеся ноздри, Анна подняла глаза к Сайласу, нарочито внимательно выслушав каждую его последующую фразу. Немецкая речь вызвала в ней нервное подергивание уголком губ, делая ее усмешку еще более нахальной, чем прежде. Русская ни слова не знала по-немецки, но ей это было и не нужно: со Скорцаком у них уже давно наладилась особая связь. Кажется, они понимали друг друга без слов.
- Как скажете, мой фюрер, - ей хватило наглости карикатурно изобразить одного известного лидера фашистов, вытянув одну руку вперед, а другой показать некое подобие аккуратно подстриженных усов, - хайль Гитлер.
Последняя фраза получилась особенно едкой и насмешливой, при этом Анна нарочно произнесла ее на родном русском с присущим акцентом. Не стоило и пытаться пробудить в ней хоть какое-то чувство такта и каплю толерантности. Когда дело касалось ее отчима, Летова становилась неуправляемой.
Подобие улыбки, которое, впрочем, нисколько не скрашивало напряженный и неприятный момент, растворилось подобно туману при первых лучах солнца, обнажив истинные эмоции, испытываемые девчонкой сейчас. Тень ребячества и желание поддеть оппонента сменилось неприкрытой неприязнью до скрипа зубов. Анна настолько сильно сжала челюсти, что, казалось, еще немного, и она раскрошит зубы в пыль. Даже не прикасаясь к ней, Сайлас мог кожей ощутить напряжение во всем ее теле. Обстановка стремительно накалялась, грозясь перерасти в нечто большее, чем очередную перепалку между двумя непонимающими друг друга поколениями.
- А если же не прекращу, то что? - она выразительно приподняла брови, подчеркивая неприкрытость вызова, прозвучавшего в голосе. Среди ее резких слов затерялась бесплотная тень юношеского максимализма и неискоренимое желание протеста, движения против системы и существующих в ней устоев. Два.
Бурлящая смесь, состоящая из абсолютной ненависти, алкоголя, дури и природной дерзости приближалась к стадии закипания, пока еще не сильно побулькивая и только предостерегая о близящейся угрозе, медленно поднимаясь к краям чаши ее терпения. Анна выждала совсем короткую, но многозначительную паузу, чтобы продолжить свое наступление.
- Кто ты такой, чтобы мне указывать? - Летова произнесла каждое слово по слогам, делая акцент на первую часть, при этом злобно прищурившись, - да черт тебя дери*, я буду материться столько и когда захочу, я буду гулять где и когда захочу, и ты мне ни слова не скажешь. Знаешь, почему? Да потому что ты мне не отец, что бы ты ни пытался разыгрывать перед моей матерью.
Вся едкая желчь, накопившаяся внутри, вся злоба и раздражительность постепенно выходила из берегов. Слова стали острее, отвращение очевиднее, злость холодным лезвием отражалась в ее глазах. Русская переставала себя контролировать, интуитивно сжав ладони в кулаки так сильно, что сквозь бледную кожу стали отчетливее проступать зелено-синие нити вен.
- Меня от тебя тошнит, - более чем откровенно призналась Летова, сделав шаг вперед, не выпуская из своих сетей взгляд немца, - вы-во-ра-чи-ва-ет. И что бы ты ни делал, как ни старался, ты никогда не станешь мне хоть каплю приятнее. Так что прекрати строить из себя моего отца: то, что ты трахаешь мою мать, не делает нас семьей. Три.
Рывком бунтарка высвободилась из хватки отчима, оттолкнув его от себя и, сверкнув глазами, отправилась прямиком в гостиную.

* - фраза произнесена на русском языке.

 Отправлено: 30.04.12 16:11. Заголовок: Эффект неожиданности..

Эффект неожиданности – вещь сама по себе мерзкая и обезоруживающая и насколько бы чьи-либо поступки не были неуместными или глупыми, если оппонент ими шокирован, значит это несомненно еще одно очко в твою пользу. Сайлас был знаком с этой девчонкой не так давно, но уже начинал думать, что успел испытать на себе все прелести бунтарского характера Летовой. Со временем он привык к ее колким и по-настоящему бестактным комментариям, ответам или замечаниям. Она вообще не раскрывала рта, если на ее остром языке не вертелась очередная ядовитая издевка. Австриец уже не удивлялся, когда ее настроение то превращало ее в сумасшедшую фурию, готовую перегрызть глотку любому, кто рискнет хотя бы взгляд в её сторону кинуть, то делало подозрительно молчаливой и угрюмой. Сайлас Скорцак был мужчиной повидавшем на своем веку немало, и если в 20 лет молодая кровь закипала в нем с пугающим постоянством, не давая покоя близким и окружающим, то к 35-ти годам австриец стал менее импульсивным и более, гораздо уравновешенным мужчиной. Возможность вывести его из себя граничила с запуском в космос радиоуправляемого советского самолета, а посему даже такому торнадо в человеческом обличии, как Анна, априори предписывалась роль «орущей в пустоту истерички». Сайлас уподобляться ей не собирался, поэтому вел себя спокойно, но требовательно и твердо.
Но сейчас, сжимая края ее кожаной куртки пальцами до белизны подушечек, Сайлас был воистину сражен словами Летовой. Сколько гонора, наглости и юношеской неблагодарности было в ее голосе – даже представить сложно, если только подобным тоном тебе не плюются в лицо пулеметной очередью лестных «комплиментов», как это делала сейчас заведенная девчонка. Скорцак не ждал от нее любви и уж тем более не требовал от нее принятия нового мужа в узкий круг семьи, поэтому старался пропускать подобные обвинения мимо ушей, уповая на то, что через пару лет эта невоспитанная чертовка хотя бы немного повзрослеет и поймет, что Скорцак прикладывал массу усилий, дабы стать Анне если не отцом, то хотя бы приятелем или другом...
Но сейчас она разрушала стимул Сайласа на глазах. Каждое сказанное ею слово зарождало в Скорцаке отвращение к этой языкастой девчонке, и чем больше она говорила, тем больше гвоздей в гроб для их гипотетически возможных хороших отношений, она забивала. Сайлас умел прощать, но он также умел взвешивать каждое сорвавшееся с губ слово.
Он выслушал все ее пререкания не перебивая, практически не демонстрируя свои эмоции на лице в том количестве, в каком Анна делала это с завидным постоянством. Его глаза были холодны, губы напряжены, зубы плотно сомкнуты, но это выдавало в нем лишь тень внутреннего напряжения. Правда все разом изменилось, как только с ее губ слетела последняя фраза. Первые доли секунды Сайлас просто оторопел. Она могла сколько ей угодно спускать псов на австрийца, шутить без меры и поддевать на каждом шагу, но затрагивать их отношения с Екатериной причем такими грязными словами она не имела права. И это стало для Скорцака последней каплей. Черты лица мужчины исказились в презрительной и гневной гримасе, и если бы Анна вырвалась из его мертвой хватки долей секунды позже, он бы не побоялся Бога и ударил.
- Ну-ка стой, Анна, - твердым, злым, не предвещающим ничего хорошего голосом, на повышенном тоне сказал Скорцак ей в спину и сделал несколько шагов за ней. Уже у входа в гостиную он поймал ее за предплечье и со всей свойственной разъяренным людям бесцеремонной жестокостью швырнул её на диван. Свои силу он в такие моменты не контролировал, поэтому то, что рука девушки не хрустнула как ветка, было необъяснимым чудом.
- А теперь слушай меня, - Сайлас стоял напротив нее в паре метров, искушение убить русскую было слишком велико, поэтому решение держаться от нее на расстоянии было на тот момент самым мудрым. Его стальной голос резал слух, таким бы только смертные приговоры выносить и вершить человеческие судьбы, а не падчерицу за поведение отчитывать.
- Хочешь ты этого или нет, но я законный муж твоей матери и, хочешь ты этого или нет, но я буду вмешиваться в твою жизнь на благо тебе, - Сайлас больше не мог скрывать того, что ярким пламенем горело у него внутри и все его эмоции как на ладони теперь можно было прочесть по лицу и они, действительно, устрашали. Он приблизился к Летовой, оперся рукой на спинку дивана и впился взглядом в ее глаза. Непреодолимое желание плюнуть ей в лицо усиливалось.
- ...потому что ты - жалкое ничтожное забитое существо с зашкаливающим максимализмом и если тебя не контролировать, то завтра ты либо вскроешь себе вены, либо позволишь себя до смерти затрахать группе пьяных молокососов, - Сайлас намертво вгрызался в ее глаза, правильно расставляя акценты, произнося это медленно и вдумчиво, нарочито выделив слово «затрахать». Он был в ярости, а скупиться на едкие фразы в таком состоянии он не умел.

 Отправлено: 01.05.12 22:55. Заголовок: С гордо поднятой гол..

С гордо поднятой головой, Анна поспешила удалиться, чувствуя непреодолимое желание закрыться в своей комнате и если уж не заснуть, как планировала по возвращению домой, то хотя бы поиграть на своей электрогитаре, а заодно и на нервах отчима. Она не думала, что после ее резкостей немец не захочет ей ответить, но как и прежде Летова не собиралась выслушивать его нотаций — с нее вполне хватало суетливой матери, которая не упускала ни единой возможности, чтобы не напомнить дочери о том, какая же она обуза для всех членов их семьи и бесполезная единица общества. Но девушка не была готова к тому, какой в действительности оказалась реакция Сайласа.
Даже если бы Анна не валилась так с ног от усталости, даже если бы ее разум и тело не были настолько отравлены алкоголем и убойной дозой никотина, даже если бы она не провела прошедшие двое суток вне дома, где с ней произошла масса приключений, то русская вряд ли смогла устоять на ногах после столь неожиданного, грубого и сильного толчка. Не успев осознать, что произошло, Аня упала на диван, при этом задев саднящим коленом край журнального столика — выпачкав его свежей кровью — и моментально зашипела от боли. Резко развернувшись, она буквально впилась гневным взглядом в силуэт Скорцака. Столько ярости в ее холодных глазах как в тот момент прежде никогда не было.
- Какого хрена ты творишь, фашистский ублюдок?! - едва ли не прорычала девушка сквозь стиснутые зубы, обхватывая ладонью плечо. Оно буквально горело от невыносимой боли, точно немец, не рассчитав силы, или же напротив — рассчитав, повредил его. Физическая боль лишь распаляла в миг вспыхнувшую ярким пламенем ненависть в сердце юного панка. Видит Бог, окажись в тот момент в поле ее зрения какая-нибудь тяжелая вещь, и Летова бы не преминула возможностью зашвырнуть ее в отчима.
Слова не могут в полной мере отразить ту злобу, что жидкой сталью растекалась по венам импульсивной и неуправляемой девчонки. Все ее тело парализовало, сковало намертво неконтролируемое желание выместить все свои самые страшные и негативные эмоции на немце, разорвать его на части, вырвать его сердце и язык, с которого сейчас слетали самые неприятные для девушки слова. Она привыкла к оскорблениям, к непониманию и неприятию не только ее образа жизни, но и ее самой. Ей было не в новинку слушать о том, какое же она паразитирующее существо, бездарность, что ее жизнь не стоит ни цента и что таким как она самое место в колониях, детских домах и на кладбище — люди, сталкивающиеся с ней, говорили именно это. Но одно дело было пройти мимо и заткнуть за пояс малолетних ублюдков, чьи интересы ограничивались видео играми и алкоголем, выслушать нотации пусть и от нелюбимой и не уважаемой, но матери, чем от человека, который не знал о ней ровным счетом ничего, но считал, что имеет право ей указывать. Он пытался создавать видимость того, что ее проблемы ему не безразличны, но, в действительности, она была лишь неизбежным довеском к его милой и любимой женушке. И поэтому она не могла и не хотела мириться с его вмешательством в ее л и ч н у ю жизнь. Она дорожила своей свободой и не собиралась плясать под чью-то дудку.
- Это не твое дело! - оглушительно закричала она, с отвращением глядя в его глаза, - мне плевать, кто ты: муж моей матери, крупная шишка в этом городе, тупой ублюдок, которому отшибло мозги на войне — плевать! Для меня ты никто — был, есть и таким останешься!
Ее громкий и отчаянный крик, казалось, сотрясал стены, а тональность с каждой секундой все возрастала. Обрушив на немца первую волну ее негодования, Анна перевела дух и продолжила не так громко, но не менее желчно, чем до этого.
- У тебя нет никаких прав вмешиваться в мою личную жизнь! Я могу, черт тебя дери, делать абсолютно все, что захочу, и если уж мне потребуется перед кем-то отвечать за свои поступки, то это точно будешь не ты. Я не домашняя зверюшка, доставшаяся тебе впридачу к жене, я не твоя дочь, и по гребаным законам вашей гребаной страны у тебя нет ни малейшего права вмешиваться в мою жизнь, - зло, едко и безапелляционно обрушила она целый шквал страстей, зародившихся у нее внутри.
Но на словесной перепалке все не закончилось. Анна просто не могла стерпеть грубости в свою сторону, она не желала спускать такого непростительного поступка своему отчиму — никто не смеет прикасаться к ней, никто не может безнаказанно поднимать на нее руку. Почти сразу же, как окончила свою пылкую речь, девушка со всей силы ударила мужчину по лицу, сжав руку в кулак. Это не было легкой пощечиной, по обыкновению значившей обиду или презрение, это был резкий, жесткий и полный решимости удар во всю силу.

 Отправлено: 04.05.12 15:57. Заголовок: Припоминать любому н..

Припоминать любому немцу о его причастности к расе, создавшей и воплотившей в реальность такое понятие как фашизм, было сродни удару под дых или тому неловкому моменту, когда невежество партнера зашкаливает, а ты слишком тактичен, чтобы послать его на хрен, или, на крайний случай, красной тряпке у носа быка – в зависимости от того, насколько близко к сердцу принимает это прошлое немец. Сайлас был австрийцем и к Гитлеру, СС, концлагерям отношения никакого не имел хотя бы по своему не_немецкому происхождению, и у него всякий раз начинал нервно дергаться глаз, когда Летова особо не вдумываясь (или делая вид) в этимологическое происхождение слова «австриец», причисляла его к гражданам Германии. Но, как и многие слова, вылетающие из ее поганого рта, мужчина пропускал мимо ушей и не комментировал. И это он делал не из-за того, что хотел избежать конфликтов, Скорцак прекрасно понимал, что она пытается развезти его на демонстрацию эмоций, хочет, чтобы он показал, насколько недоволен, зол или расстроен, и здесь Сайлас, обладающий стальной выдержкой, всегда выигрывал, отвечая «водой» на «огонь».
Но сейчас он чувствовал, как каждый его нерв натянулся под кожей тонкой струной и что ее стандартное поведение, проявляемое в повышенном голосе, гневном тоне, тенью пренебрежения на лице – все это невозможно его раздражает. Благо у австрийца были не только физические, но и психические возможности, преодолевать непростые ситуации. И Скорцак, стиснув зубы, держался. Но надолго его не хватит, это было понятно изначально.
Ее злого взгляда он не боялся и, холодными голубыми глазами неотрывно следя за подвижной мимикой девчонки, без тени раздражения принимал каждый плевок в лицо, хотя внутри начинал закипать. Не все, но некоторые ее фразы действительно заслуживали того, чтобы на них акцентировать внимание кулаком по роже, но плотно сомкнув зубы, тем не менее, мужчина молчал. Проблема была в одном: Скорцак настолько редко выходил из себя, что даже не знал, чего стоило ожидать людям от «закипевшего» австрийца.
- Я и не претендую стать кем-то такой истеричке как ты, если это не роль свидетеля зверского убийства еще одного тупого подростка, - прошипел Скорцак, он уже сам едва контролировал свой голос из ровной и спокойной интонации, присущей всем немецкоговорящим людям, перешедший в отрывистый, резкий, желчный.
- А твоя личная жизнь будет регламентирована мной и твоей матерью до тех пор пока ты живешь в этом доме, так что закрой свой рот и вали в ванную, -Скорцак был на пределе, ее досягаемость оставляла привкус соблазна убить ее к чертовой матери, а Скорцак мог это сделать и одним ударом. Но только мужчина закончил, как почувствовал резкий толчок в челюсть. Сгусток острой боли, молниеносно формирующийся в области губы, волной растекся к каждому нервному окончанию.
- Scheiße, - проскрипел десантник, прикладывая тыльную сторону ладони к губе и делая пару шагов назад по инерции. Он буквально чувствовал кожей пульсацию боли, но уже сколько лет подобные «травмы» стали для него подобием легких царапин на коленях у слишком энергичных и пакостных детей, поэтому гримаса боли моментально сошла с его лица уступив место грудному смеху, какой даже в фильмах не предвещает ничего хорошего. Несколько секунд он стоял неподвижно и не поднимал головы.
Есть две категории людей: люди, оправдывающие чужие ожидания и те, кто перманентно разочаровывает их неоправданием. Но существует и группа риска, связи с которой чреваты инфарктом: люди, постоянно экстремально превышающие ожидания.
Анна была из последних. Эта миниатюрная, тонкая, языкастая девчонка только что врезала по лицу бывшему десантнику и уж такого австриец предугадать не мог. Он одним своим видом отбивал у людей желание распускать руки или напрашиваться на «серьезный разговор», но Летова знала, что Сайлас ничего не сможет с ней сделать, будучи супротив воли ее отчимом.
Несколько секунд истекли и мужчина убрал широкую ладонь от лица, предоставляя Анне возможность любоваться своим детищем – рассеченной нижней губой из которой тремя тонкими нитями к подбородку стекала кровь.
Мужчина молча поднял на нее взгляд и в его глазах играла усмешка . Та, которую ему было сейчас не так-то просто изобразить на губах. Он молча сделал несколько шагов к сумке девушки, которая, слетев с ее плеча упала в нескольких шагах от дивана, когда Сайлас швырнул Летову. Грубым движением он дернул застежку и высыпал все содержимое на пол, создавая на светлом, несколько бледном ковре буйство красок от того хлама, что хранилось и регулярно носилось с собой в сумке дочери Екатерины. Глаза быстро отыскали ключи и пачку сигарет, сажав их в руке, мужчина выпрямился.
- Ты на домашнем аресте. Жаль, что твой папаша был настолько мягкотелым мудаком, что не воспитал в тебе хотя бы человека, я уж молчу про женское начало. Alles verändert sich. Привыкай к новому папочке, - холодным, ровным голосом сказал Скорцак, не поворачиваясь к Анне, а затем пошел прочь из гостиной.

 Отправлено: 22.07.12 03:00. Заголовок: Все временно затихло..

Все временно затихло, когда резкий хлопок со звоном разбился о идеально ровные стены, выкрашенные в кремовый цвет - Анна помнила, с каким тошнотворным трепетом мать превращала гостиную в подобие кулинарного десерта. Тишина казалась невыносимой тогда, когда Летова была уверена, что ее последняя выходка непременно пробудит вулкан внутри вечно спокойного, сдержанного и тактичного австрийца. Даже если он не показывал своих эмоций, она прекрасно осознавала, какие чувства в людях пробуждает ее бунтарская натура, и в конце концов, после длительного общения с русской кто-нибудь обязательно проклинал ее, желал ей гореть в Адском пламени и просто старался заставить замолчать этот неиссякаемый кладезь сарказма и дерзости. Но отсутствие гневных эмоций на лице у отчима заставило напрячься даже Летову, которой было не в первой принимать физическую грубость в ответ на свои ядовитые фразочки и лихие поступки. Однако она была не так проста, чтобы показать свое замешательство, и потому продолжала держаться так же смело, как и несколько секунд назад. Кому-кому, а Сайласу русская не собиралась уступать: в этой битве титанов ему не победить.
- Любишь боль? - едко прошипела она, прищурившись и изобразив что-то наподобие ехидной ухмылки и оскала одновременно, когда австриец улыбнулся, стирая тонкую полоску крови с губы. Все, что происходило в одинокой темной комнате, где запах истинной женщины, хозяйки дома, уже давно успел выветриться из-за постоянных командировок Екатерины, было жутким. Атмосфера была такой же напряженной и натянутой, как и тетева лука меткого стрелка за секунду до выстрела. Воздух можно было сквозь пальцы пропускать.
- Хочется ответить тем же, но ты не можешь, верно? - продолжила она в том же ключе, собираясь пробить своей невыносимой дерзостью и настойчивостью брежь в его обороне, извести его, довести до такого состояния, когда все эмоции, похороненные под тяжелыми плитами многолетней службы и жизни среди "свирепых псов", пригодных лишь на то, чтобы безжалостно убивать, горючей лавой извергнутся на поверхность, - наверное, тяжело делать вид доброго самаритянина, когда на самом деле ты жадное до крови животное, в чьей природе убивать людей без особой причины?

Но несмотря на все ее неприглядные сравнения и намеки на то, что в его жилах течет фашистская кровь, даже если сам он австриец, Скорцак продолжал держаться так же сдержанно и непоколебимо, как и до этого. И чем дольше это продолжалось, тем меньше терпения оставалось в запасе у самой юной чертовки. Как капризный ребенок, чувствующий себя обделеным вниманием взрослых, она продолжала все свои попытки вывести отчима на чистую воду, чтобы затем ударить по больному, нанеся сокрушительный удар по его самолюбию. Обычная, будничная перепалка, одна из тех, что происходила по нескольку раз на дню из-за невыносимого и непримеримого характера русской, чья горячность была подобна раскаленному плавленому железу, давно переросла в нечто большее. У маленького дикого волчонка отобрали свободу, заперев в тесную одинокую клетку, и он был готов рвать глотки до последнего издыхания за право самому распоряжаться своей жизнью.
Ее чуть прищуренные, полные злости глаза неустанно наблюдали за отчимом так, словно в любую секунду русская была готова защищаться от неожиданного выпада своего названного папаши. Анна никогда не была доверчивой и глупой девушкой, однако после тяжелого предательства отца она не просто затаила обиду на родителя, она перестала доверять каждому из мужчин, считая их самыми гнусными и лживыми существами, что только могли жить на земле. Именно поэтому она никогда не верила в искренность поступков Сайласа, в его попытки подружиться с ней, в его помощь и заботу. Летова привыкла к тому, что никому прежде до нее не было никакого дела, на нее махнули рукой, и каждое вмешательство в ее жизнь, какое-либо участие вызывали недоверие и агрессию.Спустя пару чересчур тихих зловещих секунд, таких, какие обычно бывают в фильмах перед тем, как произойдет что-то совершенно неожиданное и далеко не приятное, Скорцак поднял свой взгляд на Анну, а та ответила ему призрением, глазами посылая его куда подальше, смело и с вызовом, хотя сама была уверена, что сейчас он не сдержится и даст ей крепкой пощечины. Но к ее полному замешательству, мужчина поступил иным образом, внезапно выпрямившись и зашагав в противоположную девушке сторону. Анна продолжала неустанно следить за ним, сохраняя молчание, но лишь до тех пор, пока ее личная вещь не оказалась в руках австрийца.
- Какого черта ты творишь?! - недовольно закричала она, подавшись телом вперед, когда отчим вытряхнул все содержимое ее сумки на пол и забрал ключи вместе с пачкой сигарет. Потери были пустяковыми: отобранные ключи не помешали бы Летовой уйти из дома, как и вернуться обратно, а деньги на сигареты, наркотики и алкоголь она всегда находила без проблем. Проблема заключалась в том, что тот, чье мнение она в грош не ставила пытался указывать ей и решать за нее, что она может и должна делать. Теперь уже делом чести для русской было отстоять свои права и показать мужчине, что его власть не распространяется на нее, что бы он ни думал и не говорил.
- Эй, стой! Я, мать твою, тебе говорю, ублюдок, - прошипела Летова, соскочив с дивана точно ужаленная.
Но ответа не последовало, отчим даже не повернулся к ней, не удостоил взглядом, будучи уже на пути к лестнице, ведущей на второй этаж. Полная решимости остановить во что бы то ни стало Сайласа, Аня, почти не тратя время на раздумья, схватила белоснежную фарфоровую китайскую вазу - подарок мужчины Летовой старшей на какой-то из многочичленных праздников - и со всей ненавистью, что растекалась по жилам точно жидкая лава, швырнула ее в голову отчима. Со звонким треском хрупкая вещица разлетелась на куски, неровными острыми осколками осыпаясь на пол. Анна знала, что даже если бы она подошла впритык и ударила, что есть сил мужчину по голове, то уже через пару мгновений он был бы в порядке из-за способности, но, тем не менее, боль он по-прежнему должен был чувствовать.
- Даже не смей ничего говорить о моем отце, - тяжело дыша, процедила она сквозь зубы и сжала кулаки так, что даже вены на руках вздулись.