Отправлено: 03.04.14 22:49. Заголовок: тот, кому нравится причинять тебе боль, никогда не отпустит первым. alt

Игроки квеста: Тея, Рэй
Место событий: Отель в Вене.
Краткое описание сюжета: Любовь для каждого человека своя, разная, индивидуальная. Любовь может принимать самые необычные формы и становится сродни болезни, телесной и духовной.
1957 год. В Венском отеле встречаются жертва и палач. Он – бывший немецкий офицер, ныне ночной портье, вынужденный скрываться, в страхе, что его осудят за его прошлые деяния. Она – ныне жена известного скрипача, в прошлом – узница концлагеря. Он – палач, а она его любимая девочка-жертва.

 Отправлено: 06.04.14 03:56. Заголовок: За окном лил непрекр..

За окном лил непрекращающийся дождь. По мостовой текли грязные потоки воды, сметая мелкий мусор и образовывая лужи. Я быстро передвигался по безлюдной улице, тонувшей в наступающих сумерках, стремясь скорее добраться до отеля. Я поднимал воротник пальто, ежась от промозглого ветра, стряхивая с твида капли влаги. Ветер нещадно гнул зонт, так, что тот практически не укрывал от водопада, лившегося с неба.
Погода не слишком-то беспокоила меня, в дрожь меня бросало от другого. Процессы, подобные Нюрнбергскому, все еще шли. Судили нацистских преступников. Я слышал то и дело знакомые имена. Их вызывали на очные ставки. Вызывали в суд. Кого-то судили. Клаус говорил, что волноваться нет причин, все документы были давным давно уничтожены. Все, что могло утопить меня – сгорело в огне. Все документы, которые я когда-либо подписывал, все «исследования», которые когда-либо проводил. Ничего не осталось. Любые документы, которые хоть как-то указывали на меня, шли с пометкой «3» - мелкая сошка. Процесс шел за процессом, но многих оправдали и отпустили ни с чем, потому что не было ни единого доказательства. Клаус говорил, что если не осталось живых свидетелей, то опасаться было нечего. Опасность грозила только в том случае, если кто-то мог рассказать о том, что видел. Но я знал, никого, никого из тех, кто мог свидетельствовать против меня в живых уже не осталось. Однако где-то внутри все равно жило опасение.
Я прихожу на смену, переодеваюсь в форму и устраиваюсь за стойкой. Никого нет, поэтому я могу позволить себе окунуться в воспоминания.
Я нахожусь в огромном помещении. Оно заполнено людьми. Я вижу людей в военной форме с нашитой свастикой. На мне самом точно такая же форма. Мимо меня проходит вереница обнаженных мужчин и женщин. Я вижу их исхудавшие тела, рыхлую, посеревшую кожу. Я вижу их дрожащие руки, прикрывающие причинные места. Их осматривает врач, а затем они проходит мимо меня, отвечая на вопросы. Я слышу свой голос со стороны.
-Имя, дата рождения
-Эмануэль Штраус
-Адрес
-Вагнерштрассе, 4
-Вероисповедание?
-Католик.
-Следующий.
И так один за одним. Это последний раз, когда эти люди слышат и используют свои имена. Их больше не существует. Они превратились в стадо, которое гонят на убой. И я был одним из тех, кто поведет скот на бойню. Я видел их дрожащие тела и переполнялся ненавистью. Ненавистью к ним, таким покорным. Ненавистью к себе, такому же покорному ублюдку, который только волею судьбы оказался по другую сторону баррикад. Мне повезло чуть больше, чем им. Мне выпал жребий быть тюремщиком, надзирателем, а не заключенным. Поэтому сегодня я заносил все эти имена в реестр. Я ненавидел себя, этих людей, это поганое время за то, что мне приходилось сидеть здесь, в этой долбанной военной форме и смотреть на этих жалких людишек. Меня бесило их бессилие. Меня бесило свое собственное бессилие. Своя собственная слабость.
-Номер 22 пожалуйста. Из воспоминаний меня вырывает мужской голос. У стойки остановилось несколько человек. Я мотнул головой, переспрашивая.
-Что, простите?
-Номер 22. Повторяет тот же голос, и я перевожу взгляд на посетителей. Мужчина, темноволосый, хорошо сложенный. Видимо, новый постоялец. Я слышу женский смех, но он внезапно обрывается. Перевожу взгляд на его спутницу, и в голове вспыхивает еще одно воспоминание.
Исхудавшая девушка с каре. Дерзко смотрит мне в глаза, когда я заношу ее данные в список. Врач берет ее за подбородок, но она упрямо мотает головой. Глупая, за это ты можешь получить или пулю или пару сломанных ребер. Но сегодня ей везет.
Офицеры любят развлечение. Чем еще заниматься вдали от линии фронта, в этой тюрьме, как не издеваться над заключенными? Утром одного дня нескольких девушек, в их числе и эту дерзкую худышку, усадили на то, что было когда-то детской каруселью и запустили в воздух. А в качестве развлечения пара офицеров стреляла в воздух. Вторая девушка кричала при каждом выстреле, но она – нет. Лишь выпрямила спину и упрямо сжала губы.
Я вижу ее снова перед собой. Только теперь она уже не та упрямая, но замученная узница концентрированного лагеря. Ее волосы отрасли и были уложены в замысловатую прическу, на шее и в ушах матово поблескивали жемчужины, она стала совсем другой. Только глаза были теми же. Огромными темными озерами.
Дрожащими руками я вынимаю ключи от номера и подаю мужчине. Этого не может быть. Она не могла выжить. Никто из свидетелей не должен был выжить. Если ее найдут, то мне конец. Какого черта она вообще здесь делает??
Несколько часов проходят в полнейшем смятении. Я напуган. Я понимаю, что ее появление может стоить мне как минимум свободы. Я готов рвать на себе волосы. Ближе к ночи ее муж-дирижер уходит куда-то, а я больше не могу метаться, словно загнанное животное в клетке. Я беру запасной ключ от ее номера и поднимаюсь на нужный этаж.
-Вы заказывали минеральную воду. Стучу я в дверь, надеясь, что она меня впустит. Что я собирался делать? Я и сам не знал, я просто был гоним страхом. Он ворочался внутри меня липким холодным комом. Дронувший голос из-за двери отвечает, что ничего не нужно и тогда я открываю дверь своим ключом.
-Какого черта ты тут делаешь? Спрашиваю я, привалившись спиной к двери.

 Отправлено: 02.05.14 19:21. Заголовок: Вы хотели бы забыть ..

Вы хотели бы забыть какие-то моменты вашей жизни? Я бы не отказалась потерять память полностью. Так чтобы не знать своего имени, своей семьи, и того ,что со мной происходило. Вы будете смеяться, ведь даже старики твердят, что память это лучшее что у нас есть. Я так не считаю. Я хочу выбросить из головы то время, когда мы делили кусок хлеба на толпу людей, я хочу забыть то время, когда я больше походила на живой скелет. Когда я была настолько худой, что казалось бы от очередного порыва ветра я просто взлечу. О, как бы я хотел улететь, улететь из того ада куда-нибудь далеко, туда, где нет боли, туда где тепло, туда, где тебя любят.
Сейчас у меня есть всё о чем можно мечтать, муж, который заботится обо мне, состояние, которое при разумном распределении хватит нам до старости, есть друзья, вот только смотря на себя в зеркало, я по прежнему вижу худую, практически прозрачную девушку с бледной кожей и синяками под глазами. Я до сих пор вижу короткие волосы, и большие глаза в которых нет никакой надежды на будущее. В них только боль, только грусть, и ожидание конца. В то время я ждала смерти отовсюду, но старуха с косой не спешила. А как я молилась. Все молятся за здравие, а я молилась, чтобы не проснуться утром. Чтобы моё измученное сердце просто перестало биться. Вот так в один момент. Раз, и нет меня. Никто бы и не заметил, никто бы не стал горевать.
Но такой участи мне не было даровано, поэтому каждый день был сродни пытке. К концу я мало походила на себя. И потом, еще долгое время не могла смотреть на себя в зеркало. Помню, как я очнулась в палате, в воздухе стоял стойкий запах медикаментов. Я не сразу поняла что происходит, и как я здесь оказалась. Помню, как с трудом встала с неудобной кровати и решила дойти до окна, чтобы посмотреть, где именно я нахожусь. Однако, по пути я уловила в зеркале чье-то отражение. Я не признала собственное отражение. Ходячее пособие по анатомии, костлявое создание отдаленно напоминающее девушку. Я закричала и кинула в зеркало табурет, который стоял подле окна. Звон разбившегося зеркала привлек внимание медперсонала. Через какие-то доли секунд меня уложили в постель и вкололи успокоительное. Не знаю сколько дней после того случая я провела в постели не просыпаясь. Однако я хорошо помню что мне снилось каждый день в лагере. Мне снилось, что я лежу на большом лугу, вокруг какие-то цветы, порхают бабочки, и самое главное, светит яркое летнее солнце. Солнце, вот чего мне так не хватало долгое время. Я готова была продать душу хотя бы за десять минут на солнечном свете, я хотела ощутить как лучи согревают меня. Я хотела почувствовать на коже легкий ветерок.
Каждую ночь, как только я закрывала глаза, я видела этот сон.
Тогда, мне казалось, что нет ничего более желанного, и что если бы всё это воплотилось в жизнь, я была бы самым счастливым человеком. И знаете что, так оно и есть. Мне не важны подарки, они не делают меня счастливой. мне не нужно ничего кроме тишины и спокойствия. Вот почему я так люблю коротать время на балконах в номерах отелей, где мы останавливаемся. Я всегда усаживаюсь в кресло и просто подставляю свое тело теплым лучикам. Они словно вдыхают в меня жизнь.

Сегодня мы остановились в очередном отеле. Настроение было на удивление восхитительным. По дорогу мой муж купил мне пломбир, и я почувствовала себя ребенком. Хотя, когда я была маленькой, я не получала таких вкусностей.
У входа я столкнулась нос к носу с женщиной, тип которых я относила к «варварскому Великолепию». На ней было всё и сразу. Дорогое платье в пол, в пору было надевать в театр, или на званый ужин, но она носила его как повседневный наряд. Три жемчужных колье смотрелись не богато, а вычурно, ко всему прочему на ней был браслет, который никак не сочетался со всем остальным, и большие, массивные серьги. При всем при этом на губах у нее была дешевая яркая помада, коими сейчас были завалены полки магазинов. Всё это великолепие вызвало у меня приступ смеха. Однако как только мой взор остановился на портье я замолчала. Это был он. Я ни за что бы не спутала этого мужчину ни с кем другим. Он жив. Какая жалость, или же удача? Сейчас меня охватил целый букет эмоций которые были мне не подвластны.
Поспешно мы уходим в номер, где я спешу зайти в ванную комнату. Мой муж называет меня чистюлей, но я просто не могу «отмыться от прошлого». И сейчас, увидев его, я словно за долю секунды пережила весь тот ужас концлагеря заново. Стягиваю с себя надоевшее платье, и набираю воду в ванную. Я не хочу сейчас ни с кем говорить и никого видеть. Только тишина. Только одна возможность забыть всё.
К вечеру мой муж спешит на какое-то мероприятие, на которое просто не хочет брать меня. Смеется. Боится что меня уведут. Называет меня красоткой, но что же на деле?
Я подхожу к зеркалу, своему главному врагу, и оттуда на меня смотрит девушка. Здоровая девушка, с красивыми формами, в красивом платье и с идеальным макияжем. Точнее, с практически полным его отсутствием. Я могла бы стать мечтой многих. Но выбрала его. Обычного дирижера. Человека, который никогда бы не поднял на меня руку.

Стук в дверь выводит меня из размышлений. Спешу подойти к двери, боясь поверить в то, что пришел он. Человек, который наверняка готов убить меня, лишь бы спасти себя. Человек, который надеялся, что я как и все свидетели происходящего в концлагере уже давно кормят червей в сырой земле. Но я жива. И это его главная проблема.
- Ничего не нужно, спасибо, -тихо говорю я, и отхожу в сторону, в надежде что он уйдет. Но нет. На что я надеялась, глупая. Он оказывается в номере.
Резонный вопрос слетает с его уст, но я не спешу на него отвечать. Я кажется вообще забыла все слова. Я ничего не могу вымолвить.
- Осмелюсь спросить у вас тоже самое,- я выделяю это «Вас» с каким-то пренебрежением, вкладываю в это слово всю боль, которая только что навалилась на меня,- скоро вернется мой муж, вам лучше уйти. Немедленно.
Как изменилась ситуация, тот кто раньше был на коне, сейчас всего лишь портье, старается жить незаметно, так, чтобы никто не знал о том, кто он и что он делал раньше.. а я из замученной девочки превратилась в здоровую, ухоженную и обеспеченную женщину.

 Отправлено: 04.05.14 14:09. Заголовок: Папка с цифрой три...

Папка с цифрой три. Не заслуживает особого внимания. Но пометка в деле «дружен с некоторыми людьми». Это может стать проблемой. Профессор говорит, что мое дело рассмотрят быстро и мне не о чем волноваться, главное сидеть тихо и не высовываться. На собраниях мы вспоминали, кто мог дать против меня показания, но по всему выходило, что все мои «эксперименты» уже давно мертвы. Да, я обладал некой извращенной фантазией, считая себя доктором, считая, что я могу ставить эксперименты над пленными. А кому какое дело, они все равно словно скот на убой. Они служили мне и другим таким же как я, развлечением. Способом занять разум, не думать.
Я считал дни до рассмотрения моего дела, по всему выходило, что я выйду сухим из воды. До сего дня. До того момента, как я увидел ее, свою бывшую пленницу, свою жертву, свое спасение и свою гибель. Я думал, что она давно погибла, как и многие бывшие заключенные. Они гибли в стенах лагеря, гибли после освобождения. Настолько они были ослаблены и замучены, что практически никто не выживал.
Кем я был тогда? Чудовищем? Да, несомненно, в глазах пленных я был зверем. Но я не мог иначе. Я был военным, офицером и я обязан был выполнять приказы. Я должен был вставать утром и брать оружие. Должен был держать в страхе всех этих и без того перепуганных людей. Нравилось ли мне это? Да, отчасти. Я упивался своим превосходством, собственной силой и их слабостью и страхом. Я чувствовал себя Богом. Это было некой компенсацией. За то, что, по сути, я и тогда был всего лишь исполнителем. Несмотря на высокую военную должность, я был всего лишь исполнителем приказов фюрера. Я не мог противостоять ему, не мог пойти против системы, но я мог чувствовать некую власть. Хозяйствуя в концентрированном лагере, я частично чувствовал себя не безмолвной пешкой. Я убеждал себя, что я сам принимаю решения.
Можно тысячи раз обвинить меня в мягкотелости или трусости. Но, что я мог сделать? Эта машина подмяла под себя всех. Ты мог или забраться в кузов или почить под безжалостными колесами. Скрываться? Бегать? Стать предателем и трястись от мысли, что тебя повесят как иуду? Я не мог себе этого позволить. У меня оставалась семья. Сестра, мать, пожилой отец. Что стало бы с ними, если бы я пошел против лидера? Я знал ответ и не видел для себя другого выбора.
-Твой муж не вернется. Улыбаюсь я, захлопывая за собой дверь. Я почти на грани безумия. От ужаса ли или от чего-то другого, сложно сказать.
Я возвращаюсь воспоминаниями в те военные годы, что стремился похоронить все это время. Перед моим взором вновь встает коротко стриженная исхудавшая женщина. Она полностью обнажена и жмется к холодной кафельной плитке. Перебирает ногами, стремясь скорее добраться до ржавой душевой. Это еще одно мое развлечение. Я поднимаю руку с оружием, и в помещении эхом прокатывается звук выстрела. Пуля расщепляет кафель и часть плитки падает на пол. Это такое своеобразное развлечение. Я позволяю ей убежать, понимает ли она это или она совершенно запугана, настолько что ничего не соображает? Она усаживается на корточки возле душевой кабины, вздрагивая от еще одного выстрела.
Около часа назад он позвонил и сообщил, что ему срочно нужно лететь во Франкфурт. И, какая жалость, соединиться в тот момент с номером его супруги не представилось возможным. Мне понадобилось некоторое время, что бы собраться с мыслями. Я желал, что бы она сбежала как можно дальше, поэтому давал ей время. Но она осталась в номере, не сбежала, а теперь уже поздно.
-Зачем ты приехала? Голос мой звучит тихо, но я знаю, что мне едва удается держать себя в руках. Она ведет себя надменно, но меня не обманешь… Я знаю, что она чувствует то же самое, что и я. То, что связывало нас в прошлом, так просто не проходит, оставляет раны, оставляет память. Сколько раз за эти годы я вспоминал про нее? И, уверен, что, несмотря на свое замужество, она тоже вспоминала меня.
Ее муж. Успешный дирижер, но я видел его. Тюфяк. А она больше чем ей самой кажется любила играть в наши игры. Нравилось ли ей быть жертвой или она думала, что я ее защита от других? Нравилось ли ей липкое чувство страха? Понимала ли она, что на самом деле для меня значит? Я и сам порой не понимал. Или понимал, но не был удовлетворен сим фактом.
-Зачем ты приехала? Мой голос повышается, но я все равно не получаю от нее ответа. Безумие. У меня только одна мысль. Я просто не могу соображать здраво. Этот процесс вымотал мне все нервы. Иногда я думаю о том, что хочу, что бы все скорее закончилось. Потому что мне надоело скрываться. Или меня осудят или оправдают и после суда я больше не должен буду вести жизнь крысы. Я уеду из города, куда-нибудь подальше. Куплю небольшой дом или квартиру на окраине и буду вести тихую жизнь. Но ее появление рушило все мои планы. Если ее найдут.. если она меня выдаст. Всему придет конец.
-Отвечай! Зачем ты приехала? Зачем ты здесь? Ты приехала, что бы выдать меня? Хочешь сдать меня? Она бросается мимо меня к двери, путаясь в длинной шелковой ночной рубашке, видимо готовилась ко сну, когда я нарушил ее покой. Я бросаюсь за ней, хватая за плечи, не давая открыть дверь и выйти из номера.
-Какого черты ты тут делаешь? Вновь повторял я, словно заведенный, когда мы рухнули на пол, и она оказалась прижата к паркету моим телом так, что не вывернуться. Хотя она, конечно же, сопротивлялась словно дикая кошка, выворачивалась, выплевывала проклятия.
-Шлюха.. выплевываю я, словно подразумеваю ее связь с мужем. Странно, не правда ли, но уверен, она понимает. Она моя, только моя и всегда была моей. –Иди ко мне… Я сжимаю ее лицо, заставляя смотреть мне в глаза. – Скажи мне, скажи мне, что, черт возьми, мне делать?? Я в отчаянии. Словно бес вселился и я одержим. Одной мыслью, одной женщиной, одним страхом.

 Отправлено: 08.12.14 18:17. Заголовок: Мужские штаны на под..

Мужские штаны на подтяжках смотрятся на мне ужасно грубо, под ними ничего нет. Голой грудью здесь никого не удивишь. Я пою идиотскую немецкую песню, я вижу, как они пожирают меня взглядом. В помещении ужасно накурено, и кажется, все уже далеко не здесь. Отрешенный взгляд женщин, и прикованные ко мне взгляды мужчин. Я опускаюсь на колени одного из них, чувствуя как он затаил дыхание. Глупая игра, ведь я принадлежу не ему. Мужчина, сидящий за соседним столиком, не сводит с меня глаз. Глупый фарс, идиотская песня. Я с трудом дожидаюсь конца, подмечая как он кивает на стул рядом с собой. Я не свожу с мужчины взор, усаживаюсь супротив него аккурат в тот момент, когда в комнатушку вносят коробку. Что там? Он дарил мне платья, но сейчас.. коробка несколько больше и уже. На его лице дьявольская улыбка, вижу как он поднимает тряпку, коей было прикрыто содержимое. А я словно маленький ребенок, ожидающий чуда, жажду узнать что же там скрыто. То, что предстает моим глазам после шокирует. Я не могу дышать. Я хочу забыть то, что сейчас увидела.
Йохан. От его имени у меня всегда бежали мурашки по коже. Он заставлял меня страдать, он принуждал меня к тому, чего я не хотела. Он мучал меня, и сейчас… его отрезанная голова с гримасой боли, застывшей на лице лежала передо мной, в этой коробке…

Я до сих пор до конца не осознаю, что мир изменился. Да, мы стали жить чуточку лучше. Точнее, я стала жить лучше. Сколько людей погибло в лагерях в то время? Сколько заморены голодом, сколько сожжены заживо. Господи, их крики и стоны до сих пор у меня в голове, и я не могу с ними расстаться. Словно они преследуют меня, словно мстят за то, что я выжила. Но стоит ли мне завидовать? Порой, мне кажется, что лучше бы я была там, с ними, потому что они на небе, а я здесь, с этими мыслями, с переживаниями, с кошмарами. Да, кошмарами, я не могу ими поделиться, я не могу, рассказать об этом даже мужу. Он часто спрашивает, почему я такая отрешенная, почему я постоянно нервничаю, а я не могу сказать правду. Приходиться врать, и эта чертова ложь стоит уже попрек горла, я не могу, не хочу, надоело.
Надоело. С этой мыслью приходится засыпать и просыпаться. Каждый день.
Сейчас, он стоит у двери, мой самый главный враг, моя погибель, мой грех и спасение. Я помню его еще полным сил, в той фашистской форме, которую я так ненавидела. Я помню, как он изучающе смотрел на меня, как на игрушку в детском отделе. Да, на куклу, которую все мечтают купить, вот только куклой я была сломанной, да и по сути, остаюсь ей до сих пор.
Я боюсь отвечать на его вопрос. Боюсь, дать неверный ответ, хотя что будет верным? Не знаю, запуталась. А вместе с тем, он подступает всё ближе, и я чувствую как затравленный зверек. Его голос срывается на крик, он хватает меня за руку, и я пытаюсь отбиться, ничего не выходит. Хлесткий удар по щеке, и я даже на мгновение теряюсь в ощущениях. Я не знаю, приятно это, или же больно.
Порываюсь к двери, но путаюсь в собственной ночной сорочке. Падаю на пол, и оказываюсь прижатой его весом. Нет, я не хочу, я не хочу, мне нужно выбраться. Я кричу, но мы словно в каком-то вакууме, словно никто нас не слышит, не слышит борьбы, криков и шума.
Молчу. Ощущаю как он прижимается ко мне, и по телу пробегают мурашки. Зачем он здесь? Зачем он делает это со мной? Легче притвориться, просто сделать вид, что ты резко ударилась и потеряла сознание. Стараюсь практически не дышать, и он, по всей видимости испугавшись, и прошептав что-то не культурное, поднимается на ноги, слышу как трогает графин с водой. Я резко соскакиваю на ноги, почти дотягиваюсь до ручки двери, но он тянет меня назад. И я понимаю, что пропала.
- Псих! Ты псих,- наша борьба с каждой секундой всё яростнее, я не могу сдаться, - отпусти меня! Отпусти, - голос срывается на крик, и я не понимаю, почему никто не спешит на помощь. Может быть я ошибалась? Может быть общество не изменилось? Всем по прежнему плевать друг на друга, готовы заложить даже близких друзей за пару сотен.
Он прижимает меня своим весом к полу. Ощущать его дыхание на своей коже. Так естественно, и в то же время словно незаконно. Меня трясет от всех чувств, от страха, от желания, и я поддаюсь, ощущая как его губы касаются моих. В этом поцелуе нет ничего романтичного, скорее он полон ненависти.
- Иди сюда.., - он уклоняется, но меня словно подменили. Куда делась та женщина с жемчужными серьгами? Куда делась эта гордая жена дирижера. Словно раздвоение личностей. Наивно полагала, что поборола ее, ту девочку из концлагеря, но она до сих пор жива во мне, и сейчас, она подавляла моё второе, надуманное «я».
Он изворачивается, но я не позволяю отстраниться. Его руки словно вновь исследуют моё тело облаченное в длинную шелковую сорочку, - я хочу тебя.., - и этот поцелуй, я пытаюсь вырваться, но теперь уже он не отпускает меня.
- Нет, нет, я не знаю, - голос вновь срывается на крик, и в один момент вся злоба, вся боль и ненависть отходит на задний план. Он нежно касается моей щеки.

 Отправлено: 23.12.14 00:04. Заголовок: Загнанный. Загнанный..

Загнанный. Загнанный зверь, которого пытаются посадить в клетку. Вот кто ты теперь. На тебя охотятся, будто ты животное. Причем, животное особо опасное. Знаешь, про таких обычно говорят «стреляйте на поражение». Твоя шкура не стоит и ломанного гроша, что бы ее боялись подпортить. Им плевать, сколько на ней будет дырок от пуль. Плевать, сколько ты будешь кататься в агонии. И я действительно ощущаю себя тем самым загнанным зверем. Словно волк, которого гонят охотничьи псы, уже лишающийся сил, но на последнем издыхании умудряющийся петлять и путать своих преследователей. Словно загнанный в ловушку волк, такой же одичавший и, возможно, опасный. Потому что гоним страхом. И если мне отрежут пути к отступлению, тогда мне придется оскалить зубы.
Все это время я скрывался. Господи, да я жил словно проклятая крыса, под чужим именем, не привлекая к себе внимания. Мне удалось достать себе поддельные документы, вести неприметную жизнь, стараясь забыть о том, что было в моем далеко не самом радужном прошлом. Чужое имя, чужие документы, чужая жизнь. Никаких связей с бывшими друзьями, никаких связей с родственниками. Тот, кем я был, умер. Но и сейчас я не был особенно живым. Словно какой-то картонный манекен, без прошлого и будущего. Да, в будущее тоже нельзя заглядывать, потому что никогда не знаешь, что тебя ждет там, впереди. Через сколько под дверью твоей скромной квартиры застучат тяжелые сапоги и тебе предъявят обвинения, что бы привлечь к процессу. Нюрнбергские процессы еще будоражили сознание людей то тут, то там. Во всю разыскивались свидетели, поднимались документы. Люди бились в лихорадке, стремясь к какой-то справедливости. Забавно то, что те, кто сейчас стремились сдать «военных преступников», еще пять лет назад стелились перед теми, кого сейчас люто ненавидели. Может быть, от страха, а может быть такова человеческая натура. Нужно кого-то ненавидеть. В сорок пятом ненавидели евреев. О, я помню, как от них шарахались на улицах, я помню эти гонения, я помню эти надписи на стенах домов. Сейчас ненавидели тех, кто тогда вызывал трепет и уважение – солдат Гитлера, его последователей. Как изменчивы люди.
- Девочка моя, - почти нежно, почти ласково. Господи, этот клубок переплетенных эмоций, он просто душит и разрывает меня. Я помню ее, хрупкую, тонкую, словно фарфоровую серди голых стен и железных прутьев. Беспомощную, но гордую и несломленную. За один свой дерзкий взгляд она могла получить пулю в лоб, но, тем не менее, она смотрела хмуро, исподлобья, бросая вызов этим самоуверенным скотам в военной форме с иголочки, среди которых был и я. Я помню, как с маниакальным безумием истязал ее, наказывая за то, что она посмела вызвать во мне. Как упивался ее страхом передо мною, когда она босая, перебегала по холодному кафелю, когда от стен отскакивали гильзы и оглушал звук выстрелов в тесной кафельной каморке.
-Ты хочешь сдать меня? – Я крепко прижимаю ее своим телом к полу. Все ее попытки выбраться приводят к обратному. Она словно сильнее запутывается в моей паутине. Она не хочет выбираться. Я вижу этот взгляд. Как бы она не скрывала, я вижу, что она не забыла, ничего не забыла.
-Какого черта ты тут делаешь? Почему именно эта гостиница? Почему именно сейчас, черт тебя подери? – Безумие подкрадывается на бесшумных лапах и в одно мгновение накрывает тебя с головою, так что ты даже не можешь сопротивляться.
-Дура, зачем ты вернулась, - Ласково, почти любовно провожу ладонью по ее волосам, наклоняясь ближе, касаясь ее щеки своею, вдыхая запах, исходящий от растрепавшихся волос.
-Я не позволю тебе разрушить мою жизнь, - шепчу я так, словно любовник шепчет во время утех нежные слова. Мне кажется, я уже и сам не замечаю, где же та самая тонкая грань.