Отправлено: 19.05.14 23:10. Заголовок: Isolde Alvey - Neutral

The human condition, but what of the angelic? Halfway between Allahgod and homosap, did they ever doubt? …angels, they don’t have much in the way of a will. To will is to disagree; not to submit; to dissent.
Salman Rushdie, The Satanic Verses

Общая информация о персонаже
Полное имя:
Isolde Katherine Alvey / Изольда Катерина Элви
Говорят, что возможно, помимо кельтских корней, у имени Изольда также есть немецкие корни, вероятнее всего от имени Ishild - где есть два элемента, такие как "лед" и слово hild - битва. Интересно, что фамилия девушки точно также переводится дословно, как "эльфийская битва" - и может быть, именно это сыграло свою собственную роль в становлении судьбы рыжеволосой, которая была активнейшей участницей в Первой и Второй Мировых войнах.

Дата рождения и возраст:
11.03.1480.
На самом деле добрые 534 года, однако выглядит на все... 25.
Вечная молодость - воистину коварный дар, доверяй, но проверяй, как говорится.

Позиция и должность:
Нейтралитет, войны между организациями ее не волнуют нисколько - она всегда была выше всех человеческих выяснений "кто круче, и у кого цели самые благие".

Художница, периодически ее работы выставлялись в европейских музеях под кодовыми словами "Работа неизвестного мастера".

Владелица сети частных клиник для женщин "Calla* Health Center", у которых есть представительства буквально по всему миру - от Соединенных Штатов до Австралии. Сама занимает помимо этого должность главврача в головной клинике в Вашингтоне.

* - Каллы на языке цветов означают божественную красоту, преклонение, уважение, восхищение.
С давних времен люди заметили, что если в доме цветёт калла, то она оберегает от семейных неурядиц и ссор.
Калла всегда являлась талисманом супружеского счастья.

Семейное положение:
Вдова.
Влюблена.
А вообще - ВСЕСЛОЖНО.

Описание способности:
Бессмертие – полная регенерация и вечная молодость.

На самом деле тут все более чем просто. За свою уже более чем долгую жизнь Изольда смогла не раз, и даже не два убедиться в том, что это не божья милость ее каждый раз спасает, а нечто другое.

Кровь бессмертной обладает мощным восстанавливающим эффектом, который способен вылечить даже серьезные ранения. Вот только умершего человека она уже вернуть будет не в состоянии, даже если тот умер буквально только что.

Изольда Элви перестала стареть в 25 лет, возможно потому, что именно этот возраст считается неким Рубиконом, когда заканчивается биологическая молодость, и постепенно начинают активизироваться обратные процессы.

Особенности личного бессмертия:

Небольшие порезы затягиваются моментально, например порезал ладонь ножом по всей длине - а через несколько секунд ее как не бывало.

В случае потери коненчости, есть возможность приживить её обратно в течение нескольких минут. Если это невозможно, новая конечность полностью отрастёт в течение 2-3 дней.

Из-за, ну или если сказать точнее, благодаря своему метаболизму Изольда практически не может опьянеть. Нет, ну вы можете конечно влить в нее около литра спирта, да только эффект все равно будет недолгим, минут на пять, а потом все вновь вернется на круги своя. Поэтому вы лучше подумайте, вам оно нужно?

При разделении тела на маленькие кусочки или превращении в фарш восстановиться не получится.
Это же относится к супер-экстраординарным событиям, вроде удара ядерной бомбы, или попадания в кипящую лаву: здесь никакая регенерация не поможет.

Используемая внешность:
Julie McNiven

Биографические данные персонажа
Место рождения:
Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии, Ноттингем.

Место жительства:
Соединенные Штаты Америки, Вашингтон Ди Си.

Родственники:
Все мертвы. За давностью лет.

XIV - XIX

Из дневника Изольды Элви; 1983 год.
Ноттингем

Что есть время, когда ты - бессмертен? Сложный вопрос. Наверное, я так до конца и не смогу ответить на этот вопрос. Хотя бы просто потому, что я все еще живу. Все еще чему-то учусь. Все еще пытаюсь осмыслить тот факт, что на вид мне всегда будет 25 лет, хотя на самом деле мне уже больше пяти сотен лет.
Да, это много. Чрезвычайно много.

Говорят, у кошки девять жизней. У меня их были тысячи. Кажется. Все и не упомнишь. Хотя я на память никогда не жаловалась.

У меня была хорошая семья. Нет, на самом деле, это была даже относительно благородная кровь, что в принципе было за счастье, особенно в то смутное время. Хотя конечно тогда это было никакое не смутное время, а самое что ни на есть передовое, и ни о чем таком мы не помышляли. Главное было только быть благочестивой, примерной дочерью, которую по достижении определенного возраста можно бы было успешно и выгодно выдать замуж (ей-богу, словно коров отбирали! Хотя так и было, по сути). Но я... Мне не повезло с рождения.

Я родилась с рыжими волосами, помню, для отца это тогда была чуть ли не трагедия вселенского масштаба - как же это так, единственная дочь и ведьмовское отродье, ведь рыжие волосы всегда были признаком нечистой силы. Лишь только когда страсти немного улеглись, он вспомнил, что его мать, моя бабушка, леди Маргарита, тоже была рыжеволосой. А ведь я помню, как косилась на мать прислуга, как шептались "Ведьма!", "Проклятая", и как она горько плачет ночами. Думаете, легко это ребенку выносить? Шепотки не прекращались еще года два, даже когда уже давно было установлено, что ни в каких порочащих связях с Нечистым моя любимая матушка замешана не была. Легче стало только когда у меня появились младшие брат и сестра - Теодор и Агнесса.

А время шло. К тому моменту, как мне исполнилось двенадцать, а Теодору и Агнессе было по десять лет, мама родила Изабеллу. Белокурая, голубоглазая, она моментально стала всеобщей любимицей, совершенно заслуженно приняв статус нашего собственного семейного ангела. Порой я даже всерьез соперничала с мамой за право укладывать сестру, играть с ней или чему-то учить, из того, что я уже умела и знала сама. Когда Изабелле же исполнилось три, а мне пятнадцать, я впервые узнала, что такое влюбленность. Первые слезы. И самые первые испытания, обернувшиеся кошмаром.

Даже Агнесса была... Не знаю, обычной, что ли, я не могла назвать ее очень привлекательной, хотя моя сестра, несомненно, обладала определенным шармом. Но когда я расцвела, мама то и дело приговаривала - и в кого ты, моя дорогая, такая родилась, невероятная? Я и сама не знала. Но поди объясни это влюбленным поклонникам, осаждавшим наше поместье с утра и до поздней ночи. А люди - такие существа, что им обязательно, ОБЯЗАТЕЛЬНО, хоть иногда, но требуется свежая пища для кривотолков и пересудов. И как тут удержаться от сплетен, когда видишь, сколько у дочки местного дворянина кавалеров, не иначе, как в сговоре каком ведьминском замешана. Уж не знаю, кто против меня свидетельствовал, ведь и молилась я усердно, и службы все с родителями и братьями-сестрами посещала, но факт остается фактом: меня обвинили в колдовстве, и повесили. До сих пор удивляюсь порой, почему не сожгли. Особая милость от Его Величества Короля? Как бы там ни было, а именно таким образом оборвалась моя самая первая жизнь.

Я "пришла" в себя под вечер, когда площадь казни опустела. Должно быть, стража вынула меня из петли, и оставила рядом с эшафотом, отложив мое погребение до раннего утра, когда вокруг не будет ни единого нежелательного свидетеля. Кое-как сев и оглядевшись, я практически сразу же метнулась за стену близстоящего дома. Кажется, это был трактир - кто-то шел, и мне совершенно не улыбалась перспектива быть замеченной кем-либо. Виданное ли дело, повешенная за колдовство ведьма воскресла из мертвых! Вот вы бы как на моем месте поступили? Впрочем, ничего не говорите, я и так слишком хорошо понимаю, что такими историями больше никто похвастаться не может. А потому я продолжу... Благо свое повествование я только начала.

Что уж тут делать - я понимала, что в родном Ноттингеме мне делать нечего, все меня знали, и все знали мою семью, а потому мне надлежало при первой же возможности покинуть город. Не знаю как, но у меня получилось стащить сушащийся в чьем-то дворе домотканый плащ, да корзину булок, забытую праздным пекарем, который побежал смотреть на казнь ведьмы, совершенно позабыв о своем товаре, и мне это было чрезвычайно на руку. Мне было больно, невыразимо больно уходить, оставлять свою любимицу Изабеллу, Агнессу, Теодора, родителей... Но оставаться тоже было нельзя. К сожалению.

Я шла, наверное, уже целый месяц. Хлеб давно закончился, приходилось перебиваться случайными подачками, или искать пропитание самой, благо моя служанка Мэри в свое время научила меня где искать целебные травы, и как отличать ядовитые от неядовитых, а еще где ягоды самые вкусные всегда растут. Не помню, как меня нашла монахиня одного небольшого монастыря, недалеко от современного Эдинбурга, наверное, я тогда была полумертвая от голода и усталости. Помню только, как она убрала с моего лица прилипшие и грязные волосы, посмотрела мне в глаза и сказала: - Истина очевидна тем, кто зряч, и вижу я, что была ты Богом встречена, да отправлена назад сюда, посланцем его. Уж не знаю, каким-таким я была посланцем, но мой статус из "Ведьмы" быстро подскочил до "Ангела", и я была за это очень благодарна - клеймо колдуньи все же существенно отравляло существование.

Лет до двадцати я жила в монастыре, пока не приняла решение все же уйти оттуда - все же я была еще совсем не готова к тому, чтобы запечатать себя навек в монастырских стенах. Мать-настоятельница встретила это с огорчением, но она сказала, что в стенах этого монастыря я всегда желанный гость, а ее я могу совершенно искренне считать своей матерью. Дав на прощание мне лошадь, одежды и еды в дорогу она перекрестила меня, и отпустила восвояси. В мою голову тут же закралась безумная мысль навестить родной Ноттингем. Я не могла с собой ничего поделать, родные края манили меня, я слишком давно не видела родных. А моя крошка Изабелла? А мама? По приезду меня ждал сюрприз - на местном кладбище я увидела не просто надгробие, а целый склеп, на котором я прочитала следующее "Во имя воскресшей любимой дочери, ангела, столь несправедливо обвиненного". Я так замечталась, что не заметила, как кто-то подошел настолько близко, что я даже могла это почувствовать, стоя при этом спиной. Я медленно-медленно обернулась... И едва не завизжала - передо мной стояла не кто-нибудь, а моя милая крошка Изабелла, которой было уже то ли восемь, то ли девять лет. Роскошные белокурые локоны, сияющие голубые глаза в обрамлении густых и пушистых ресниц - не девочка, а статуэтка.

- Изольда? - только и смогла вымолвить она, я кивнула. К счастью, у меня получилось сохранить хотя бы какое-то подобие спокойствия, чего нельзя было сказать о ней. Она была так напугана, что я даже не знала, с чего мне начать разговор, да и стоит ли вообще это делать. К счастью, она мне подсказала решение сама.
- Ты стала ангелом?
Ну не разубеждать же ребенка! К тому же она так искренне верила в мою отныне божественную природу - словом, все условия. И я присела перед ней на колени, сняла капюшон, улыбнулась и взяла Изабеллу за руки. Мою уже такую большую, любимую сестренку.
- Белла, это я. Честное слово. Ну посмотри на меня. Ты мне веришь?
Она поверила. А потом начала рассказывать, все, что только могла успеть, перед тем, как по ее мнению Бог не призовет меня обратно на небо. Агнесса вышла замуж, живет в соседнем графстве отныне, у Теодора тоже все хорошо, вот только выпивает часто, и родителей это очень сильно беспокоит. Они оба живы, слава Богу... Но тут Изабеллу позвала мама, я ее голос могла узнать даже спустя много-много лет, и я невольно охнула. Ее дивные каштановые волосы уже слегка тронула седина, в уголках глаз расцвели тоненькие ниточки-морщинки, а в уголках губ навеки поселилась скорбная печаль. Что ж, самое время исчезнуть - и дать сестре еще один повод думать, что ее сестра за свою безвинную смерть отныне рядом с Богом пребывает.

- Ты видела сестру? - мама чуть не плакала, - она приходила к тебе?
Изабелла помотала головой, и указала на склеп. Который через пять лет все же стал служить своему прямому назначению - спился мой брат, ясноокий Теодор. Жаль, он всегда был моим главным защитником и другом.

Теперь, когда у меня была лошадь, я могла быстрее добраться до того же Лондона - а оттуда уже переправиться на материк, договорившись с одним из капитанов торгового судна, направлявшегося в Италию. Он взял меня как корабельную медсестру, хотя и знал, что навсегда в его команде я не останусь. Но я была ему бесконечно признательна. Если бы только кто знал, что мы так и не доплывем до Италии; судно затонуло в страшном шторме, недалеко от современного Лиссабона. Последнее, что я помню - ярчайшую вспышку молнии перед глазами, и мысль "Ну наконец-то", хотя откуда она такая была, я не понимала, ведь меня вполне устраивала моя жизнь.

Из дневника Изольды Элви; 1990 год.
Территория современного Лиссабона; крупный порт. Возможно.

- Ну дела! Флавий, да неужто живая?
Сознание возвращалось урывками. Где я? Что происходит? До моего бедного разума дошло слово "...живая". Но как? Невозможно. В таком шторме было физически невозможно выжить. Голова разламывалась, звон в ушах стоял такой, словно я только недавно отстояла пятичасовую мессу в храме. Да уж, живее всех живых.
- Девушка, вы никак с корабля "Роза ветров"? Да вы знаете, что вас сам Господь Бог хранит, вообще живых нет, никого!
- Никого..., - эхом отозвалась я. Никого. До меня медленно, но верно стало доходить - нет, это не дело рук Господа, совсем. Кто знает, может в свое время те самые сплетники были правы насчет меня? Ну или насчет бабушки моей? Я уже успела умереть дважды, и снова вернулась на эту грешную землю. Но для чего? С какой целью? Кое-как поднявшись на ноги, я огляделась. Шумный, грязный, неприветливый город-порт внезапно оказался тем самым местом, где мне предстояло провести весьма значительный отрезок моей собственной жизни. И здесь же я впервые встретила человека, который в итоге стал для меня не просто человеком, но самым настоящим Ангелом-хранителем, сопровождающим меня буквально всю мою бесконечно долгую жизнь. Это случилось примерно в 1523 году, кажется, то был сентябрь - невероятно сухой и даже засушливый, в округе полыхали постоянные пожары. Я жила уединенно, на окраине города - к тому времени я уже давно успела понять, что я даже не взрослею и не меняюсь, "остановив" свое старение ровно тогда, когда я находилась в самом расцвете своей красоты и женского очарования, но даже мне нужно было что-то есть, да и лишний раз услышать последние новости никогда не было лишним. Так в мою копилку слухов и домыслов, например, попала история о таинственной незнакомке, которая повсюду ходит в бирюзовом плаще с капюшоном, и никому и никогда не открывает своего истинного лица, потому что иначе всплывет ее самая страшная на свете тайна. Думаю, вы легко поймете, кто явился прототипом. И да, если уж на то пошло - у меня на самом деле был такой плащ. Но дело было даже не в нем. А в человеке, которого звали Деасон О'Хиферноун. Но тогда я этого еще не знала, лишь окрестила его тогда про себя - Пират.
Мои встречи с Пиратом всегда были... Даже не знаю, у меня наверное просто уже не осталось в запасе таких слов, которые могли бы это охарактеризовать, а ведь я всегда была хорошим оратором, и умела говорить, писать тем более. Но этот человек, которому волею судьбы оказался дарован тот же самый дар, что и мне, в итоге стал для меня кем-то несравненно большим, чем просто моим спутником сквозь века и эпохи. Это могли быть самые разные страны, самые разные континенты, самые разные обстоятельства - а он все равно рано или поздно оказывался рядом со мной. Судьба? Случай? Нет, не то и не другое. Наверное.
Да и так ли это важно, в самом деле?

Из дневника Изольды Элви; 1990 год.
Верона.

Однако в 1574 году случилось нечто такое, чего я никак не могла предвидеть - и тем более я никогда к этому не была готова. Я стояла в местной парфюмерной лавке, приценивалась к творениям мастеров - да, я могла себе это позволить, кто бы что там сейчас не говорил - когда неожиданно за моей спиной прозвенел дверной колокольчик. Обернувшись на это легкое дуновение, я встретилась глазами с человеком, у которого кожа словно светилась изнутри, таким теплым и нежным был свет от него. Или я просто уже провела слишком много времени в лавке, вот мне и мерещилось подобное? Как бы там ни было, этот человек покорил меня - и я покорила его, как потом он мне признался сам. Из лавки мы уже выходили вместе.
Его звали Франко, и он был подмастерьем у парфюмера, сеньора Вальдопиаджи. Работник из него был прекрасный, но маэстро уже неоднократно намекал, что если он в ближайшее же время не озаботится поисками своей несравненной сеньорины, то он его будет просто-напросто не пускать на порог своей лавки, пусть это в итоге будет даже в ущерб его собственному бизнесу. Кто же в итоге знал, что он встретит меня именно так, на пороге его рабочего места, если так только можно было сказать? Франко часто повторял мне, что я напоминала ему ангела - стройная, рыжеволосая, с бледной кожей - совсем не похожа на его окружение, да и не было во мне той итальянской экспрессивности и горячего темперамента, от которого он даже уже успел хорошо так устать. По правде говоря, я была в растерянности. Мне так не хотелось пугать его... А ведь придется, ведь мало того, что рано или поздно он заметит что я не старею, так еще и сам факт того, что меня невозможно убить волновал меня как никогда прежде. Но я напрасно волновалась - Франко тоже был с даром, он управлял огнем, мог вызывать его в своих ладонях, и придавать пламени какую угодно форму. Я помню, как мы сидели у горящего камина, он играл моими волосами, полыхавшими алым золотом в отблесках пламени, а он в это время свободной рукой создавал в воздухе огненный букет, сияющий и искрящийся в полумраке комнаты. Он говорил: - Insieme per sempre*, - а я молчала, потому что знала, что навсегда не будет. Он будет в раю, как настоящий чудотворец, а я буду продолжать жить, проживать все века мира в нескончаемом одиночестве. Решив, что будет лучше всего рассказать ему обо всем сразу же, я набрала в грудь побольше воздуха, заранее готовясь к неизбежному, но он перехватил меня, заявив, что он хочет кое-что мне сказать. И я, слабовольная, конечно же быстро ему уступила. До сих пор иногда за это себя корю, если честно.
Ну разве я могла подумать иначе? Разумеется нет, Франко сделал мне предложение. А я сижу ни жива, ни мертва, и думаю, как бы лучше преподнести ему весть о том, что ты знаешь, милый, не видеть мне ни седых волос, ни морщин, ни старости - и могилы у меня впрочем тоже никогда не будет. Не потому, что некому похоронить будет - а потому, что некого хоронить будет. Такая вот ирония.

- То есть как это бессмертная? - Франко крепко стиснул ладони, скрестил их перед собой на обеденном столе. Я только что потушила молодого ягненка в травах и вине, даже не обращая внимания на стенания моей любимой кухарки Паолы, что синьорина вроде меня не должна заниматься подобными делами, но муж мой даже не смотрел на еду. Впрочем, я его не виню - кому бы понравилось услышать, что его избранница вечна, аки сама земная твердь, и что хоть ты убивай ее, хоть калечь - она раз за разом будет возвращаться, как плохая монета на рынке менял. Я не могла ничего ему ответить, потому что я была в этом не виновата, но он так не считал. В тот вечер мы впервые разругались, вдрызг. Я его не видела три дня, пока наконец он не появился на пороге дома. Плохо помню то время - кажется, я проревела все эти три дня, что его не было. Выплакала себе все глаза, перестала чувствовать время как таковое - по-моему, я его этим даже сильнее испугала, чем своим бессмертием и вечной юностью.
- Нашла из-за чего переживать..., - буркнул он, и я несильно махнула в ответ рукой, смахивая слезы. Пусть думает, что хочет: - А что, если я бессмертная, то значит все - уже человеком не имею права считаться? - я посмотрела в упор на Франко, он даже отступил на пару шагов назад. Боже мой. Неужели он только что понял, что я его любила без памяти? По-настоящему любила. Тогда это еще больнее. И еще обиднее.

Мы прожили в браке пять лет. С 1547 по 1552 год. А потом Франко заболел лихорадкой... и его буквально сожгло изнутри, он угас как спичка меньше чем за месяц. И наверное, это было едва ли не страшнейшим наказанием, сидеть возле его постели негаснущей и неувядающей, яркой и пылающей, в то время как он, муж мой верный, таял на глазах. В последние дни он бредил уже, лишь иногда выкарабкиваясь из липкой паутины своих кошмаров, чтобы только лишний раз посмотреть на меня, да подержать за руку. Хорошо помню его самые последние слова, когда он в последний раз смог на меня посмотреть: - Хотел бы сказать, что мы еще встретимся, но я же знаю, что это не так. Не грусти, мой Ангел, просто пообещай мне кое-что, слышишь? Не оставайся одна.
Я не хотела ничего обещать. Я даже говорить ничего не могла. Но он буквально настаивал. Он требовал. И я медленно кивнула, пообещав, что рано или поздно я найду кого-то, с кем мне не будет одиноко. И он ушел, умиротворенный и благостный, навсегда сгоревший вместе со своим чудотворным огнем внутри.
Первого июля 1552 года я, с ног до головы одетая в черное, похоронила мужа, после чего навсегда покинула Верону, дав себе зарок - никогда в жизни больше туда не возвращаться. Столько уже лет прошло, столько веков минуло - а я до сих пор спокойно смотреть на одно имя этого города не могу.

1600 год. Как сейчас помню - это был високосный год, и я тогда отправилась в путешествие по Италии, моей первой остановкой тогда стал Рим. Уж не знаю даже, что это было - своеобразной насмешкой судьбы или чем-то еще, но я попала в Вечный Город в самый разгар процесса над Джордано Бруно. Хотелось даже усмехнуться - надо же, моя самая первая жизнь оборвалась потому, что меня сочли ведьмой, и поверили наветам со стороны, теперь пожалуйста: за свои убеждения страдает человек, волею народа объявленный еретиком. Вот тебе и высшая справедливость. Между тем к тому моменту я уже перешагнула за первый вековой рубеж. У меня были деньги и были возможности быть свободной, независимой женщиной, и я могла вновь попытаться устроить свою собственную личную жизнь, о которой я как-то больше совершенно не задумывалась - то ли просто не до того было, а может быть, я этого совершенно не желала, хотя я прекрасно помнила о данном Франко обещании. Однако я внезапно поймала себя на мысли, что не так уж это и просто - слишком много я уже всего видела, слишком много перенесла, и не учитывать весь груз прожитых лет я просто не могла, он висел надо мной дамокловым мечом. В этот период, примерно до 1630-40 годов я нередко задумывалась над тем, что же это все-таки, мое бессмертие, дар или проклятие. Невольно вспомнились слова моей родной мамы, которые звучали в моей больной, тяжелой голове, словно церковный колокольный звон: - Когда тебе больно, или плохо, или просто тяжело - возвращайся домой. Нет другого такого лекаря, как родные стены.
Даже спустя столько времени, спустя столько событий, мама, как самый настоящий ангел-хранитель была рядом со мной. Направляла меня. И я послушалась, направив свои стопы прямо в сторону родного острова, как чувствовала - там все изменится, обязательно. Мама ведь никогда не ошибалась.

Из дневника Изольды Элви; 1990 год.
Англия.

- Миледи, миледи, возьмите газету! - я улыбнулась, и потрепав перепачканного в золе и пепле мальчонку по волосам, взяла у него газету. За многие годы жизни я уже не представляла себе жизнь без информации, особенно вот в таком виде - максимально кратком и четком, без ненужной мишуры. Конечно, это выглядело мягко говоря странно, ведь зачем сиятельной даме, к которым меня причисляли, читать газеты, когда это дело куда как более состоятельных господ и вельмож? Но я не собиралась обсуждать свои "странности" с кем бы то ни было, благо времена, когда за это могли линчевать да заживо содрать кожу прошли, и вряд ли уже могли вернуться. Однако не успела я сделать еще и пары десятков шагов, как судьба вновь столкнула меня лицом к лицу... с Пиратом. Я могла говорить себе что угодно. Врать как угодно. Думать что угодно - неважно, сути бы это не изменило. Это был он.

Ну здравствуй, мой одинокий странник. Дай угадаю, Бог тоже взял, и выбрал тебя своим наместником здесь, на земле. Вот только не похоже, чтобы твоя вечность тоже сильно гладила тебя по голове..., - все это вихрем пронеслось в моей голове, когда вслух я смогла сказать только нечто вроде: - И каковы они, ощущения от собственной вечности?
Ответ меня не удивил. Да и чему тут удивляться, когда каждая новая смерть, каждая новая утрата превращает тебя в решето, и чтобы залатать раненую, скулящую душу, порой нужны целые десятилетия, и то не факт, что излечишься полностью. Никто не спорит - можно быть вечно юным снаружи, и рассыпающимся на осколки внутри.
- У тебя есть сейчас время? - я едва заметно улыбнулась. Время! Да у нас с ним было все время мира, точнее оно для нас попросту не существовало, мы в нем не нуждались. Но вдруг его кто-то ждет, вдруг у него тут дела, и нам сейчас снова нужно расстаться, чтобы потом вновь встретиться спустя многие сотни лет? Но мне повезло - в тот момент у него было время, и это чудо под названием "здесь и сейчас" было использовано мной так, как только было можно.
- Здесь..., - он провел ладонью по моей шее, я зажмурилась, - мне было пятнадцать, и меня повесили, по наветам в колдовстве. Когда-то меня искренне считали ведьмой.
А потом мать-настоятельница женского монастыря под Эдинбургом впервые назвала меня "Ангелом", и ведьмовское отрочество было забыто.

Из дневников Изольды Элви; 1990 год.
Франция.

Наверное, мы все же ходим под Богом, ему все видно и все ведомо.
Нет, не то, чтобы я в него не верила - верила, всегда, - но в какие-то моменты я порой начинала в этом отчаянно сомневаться, особенно после всего уже пережитого. И наверное, надо мной все же сжалились, потому что как объяснить, что однажды в Париже, когда было уже глубоко за полночь, и я возвращалась в свой дом с букетом ярко-желтых хризантем, я увидела под газовым фонарем знакомую до боли фигуру. Тяжелые, грязные сапоги, кожаный камзол c истертыми уже пуговицами, запах просоленного дерева и засохшей крови, тепло от натруженных рук и светящиеся ласковым огнем глаза. Пират.
- Здравствуй, - я облизнула пересохшие враз губы, - ты надолго в этих краях, или тоже, скажем так, попутным ветром? Он улыбнулся - как умел улыбаться он один, и на какой-то момент я вновь почувствовала себя милой, еще такой юной и не испорченной нескончаемой, вечной жизнью пятнадцатилетней девчушкой, пусть даже и из знатного рода.
Мы всегда были, если так можно сказать - полярным полюсами, то сойдемся, то вновь разойдемся на несколько сотен лет. Но сейчас, кажется, был тот самый момент, когда мы совпали. И как совпали! Когда вокруг меня обвились сильные, крепкие руки Пирата, я не могла думать ни о чем, и ни о ком другом, кроме как об этом мужчине. Всегда послушная, всегда такая сдержанная рыжая, которая ведет практически затворнический образ жизни? Как бы не так! В тот момент я казалась себе едва ли не шлюхой.
- Как. Я. Скучала..., - выдохнула я, с трудом восстанавливая сбившееся дыхание, внутри у меня все буквально ходуном ходило. Хороша же будет тема для пересудов прислуги, хозяйка едва на ногах держится, потому что опьянела близостью и любовью самого дорогого на свете человека. Потом разве этого нужно стыдиться?
Как сквозь пелену я вдруг словно яснее ясного услышала голос Франко: - Я знал, что ты справишься. Ты умница, ангел мой.
Спасибо тебе, милый. И прости меня. Но Пират для меня нечто гораздо большее, чем спутник всего моего бессмертия, он - моя жизнь, душа и мироощущение, по-другому даже не скажешь.

 Отправлено: 19.05.14 23:11. Заголовок: Из дневника Изольды ..

Из дневника Изольды Элви; 1992 год.
Франция. Время Винсента Ван Гога

Надо же... Такое чувство, что уже целую вечность не писала сюда. А надо просто лучше свои потайные карманы обследовать, мало ли что найдешь. Вот и я свой дневник нашла - а думала, что я его безвозвратно потеряла. Если бы могла и умела - точно поседела бы с горя, здесь вся моя душа. Ну хорошо, почти вся.

1858 год. 378 лет. 378 лет. Еще совсем чуть-чуть, и перевалит за четыре столетия. Мир вокруг меняется с катастрофической скоростью, я не успеваю даже хоть ненадолго ухватиться за его бешеный ритм жизни, даже не предполагая, насколько сильно все изменится, и как я буду воистину обожать это время. Спокойное, неторопливое, ласковое. Если бы я только знала, что это был мой отпуск. Отпуск перед кошмарным временем воин, крови, смертей и хаоса, который укрывал собой весь мир, словно одеялом.
Миновала Французская Революция, которая вновь разлучила меня и Пирата. Первые три года я была просто сама не своя, подумать только, в кои-то веки мы провели столько времени вместе, и вновь по какой-то до смерти нелепой случайности мы потеряли друг друга. Помню, как я страдала, как плакала, как была готова умирать раз за разом, каждый день, лишь бы хоть ненадолго унять боль от нового расставания с Пиратом. Раньше было не так больно хотя бы потому, что я знала, что все ненадолго, и мне не стоит к этому привыкать. А тут... расслабилась, успокоилась... Оказалось, что зря. Никогда нельзя быть полностью уверенной в том, что случится завтра. Или даже через пятнадцать лет.
Франция практически до 1900 года, ну или около того, стала моим вторым домом. Особенно мне приглянулся Париж. О этот сладкий запах печеных каштанов и сирени, самые свежие багеты в лавке у Монмартра, и напевные голоса откуда-то с крыш, фантастические виды и пейзажи, музыка из полночных кафе, шелест завсегдатаев подобных заведений, цокот копыт, кружащие голову ароматы самого лучшего на свете красного вина - воистину, это было время, когда мне хотелось жить и творить, наслаждаться своим бессмертием. В кой-то веки, пожалуй, меня посетила мысль, что я смогу находить неоспоримую прелесть в своем существовании. И так как я не знала, сколько точно у меня продлится этот период, я собиралась воспользоваться им, как это только было возможно.
В Париже в этот период я познакомилась с массой замечательных людей, и одним из таких был художник Винсент Ван Гог, о котором я и по сей день думаю с невероятной теплотой. Что и говорить, характер у него на самом деле был совсем не сахар, но... может быть мы с ним неплохо ладили, потому что оба были рыжими? А дети дьявола нет-нет, да найдут о чем поговорить друг с другом. Было время, когда он даже звал меня замуж, но я только вежливо отказывалась, понимая, что еще одного такого разрыва, когда буквально на моих руках умирает близкий мне человек, я просто не переживу. Нет, ну переживу конечно - но оправиться после оного я уже вряд ли сумею. Прекрасно помню, как мне было тяжело, когда я узнала, что Винсент покончил с собой. Вселенная порой бывает все же слишком несправедлива.
А иногда - и даже довольно часто - ей просто-напросто плевать.

XX - XXI - present.

Двадцатый век оказался для меня самым настоящим испытанием. Такое ощущение, что это было как тотальное переосмысление всего моего существования. Все мои предыдущие ценности и устои подверглись переоценке и переосмыслению, я должна была решить для себя прежде всего, кто я, и какое место занимаю в этом мире. Пассивным наблюдателем там было невозможно быть, так или иначе нужно было выбрать и принять ту сторону, к которой ты в итоге будешь принадлежать.
Впрочем, я никогда пассивным наблюдателем как раз и не была, даже наоборот. Что Первая Мировая, что Вторая - я всегда была на передовой, лезла под пули, вытаскивая и спасая солдат. Хотела ли я что-то этим доказать? Даже не знаю. Конечно же я понимала, что всех я не смогу спасти даже чисто физически, не те силы, и не те возможности. Но кого могла - тех я спасала. За теми ползала. Тащила в укрытие, где вынимала пули, и дарила свою кровь, чтобы раненые быстрее восстанавливались. И я не думала, что может быть как-то иначе, что можно быть не просто защитником тех, кто в этом без сомнения нуждается. Оказалось, что я ошибалась, очень сильно. Вторая Мировая, кстати, была тем самым периодом, когда я разругалась с Пиратом, вновь встретившись с ним посреди пепелища, укутавшего собой всю Европу. Я-то, наивная, думала, что мы, единичные представители вечных и молодых, все такие - сострадательные, готовые помочь обычным людям волшебники. Вот только... Ему это все было, как сейчас молодежь выражается, до фонаря. Нет, когда-то там он напрягался и даже кому-то помогал, но на фоне всего остального это были просто капли в море. Поэтому думаю вы не сильно удивитесь, что после победы над фашистской Германией мы оказались вновь потеряны друг для друга. А ведь я столько всего ему не сказала, даже не обняла толком ни разу. Это было невыносимо, совершенно невыносимо - быть так близко, так невозможно близко, и вновь расстаться, потому что я свои принципы и мнение при себе держать не умею!
Ты все же непроходимая дура, Изольда Элви.

Из дневника Изольды Элви; 1995 год.
Нью-Йорк.

- Мисс? Мисс Элви? Здравствуйте. Я ваш лечащий врач.
Я невидящим взглядом смотрю куда-то в зарешеченное окно. Врач? Зачем мне врач, я же сама врач. Я такой врач, что им и не снилось всем даже. Но они не верят. Они держат меня здесь, мучают, внушают, что я больна. Но я не больна. Я совершенно нормальная.
- Выпустите меня..., - шепчу я пересохшими губами, оборачиваясь на мужчину в засаленном, и может быть, бывшим даже когда-то там белым, халате, - пожалуйста. Вы... не понимаете. Вы держите... здорового человека, - но силы меня окончательно покидают, и я буквально падаю на кровать. Врач гладит меня по волосам, улыбается - вот только мне с этой улыбки так гадко и так противно, что у меня даже лицо зеленеет. Врач что-то ласково шепчет мне, говорит, что я слабая, и что мне нужен отдых, что мне здесь помогут. Но мне тут не помогают. Меня тут калечат только, еще сильнее. Хотя куда уже сильнее? И так уже на месте души - пепелище. Которое упорно насаждают медикаментами.
"... пациентка И.Э утверждает, что она родилась в 1480 году нашей эры. Навязчивые идеи. Депрессивное состояние. Настоящий диагноз - шизофрения"
По ночам мне снятся кошмары. Настоящие ужасы, полные огня, крови и смерти. Смерть моего мужа, Франко. Моя казнь - да и моя ли, такое чувство, что я просто смотрю какой-то ужасно реалистичный фильм. Шторм... где это? Не помню. Помню, что было очень страшно, сколько мне тогда было, двадцать лет? Да и я ли это была? Мне снятся кошмары, и тогда прибегает медсестра, и колет меня лекарствами, от которых меня клонит в грязно-мутные сны, которые высасывают все остатки моих сил. Кошмары уходят, вот только силы - тоже.
За что меня сюда определили? На самом деле я тут сглупила, очень сильно - я хотела помочь ребенку, совсем еще девочке, которую на моих глазах сбила машина. И я бы помогла ей, если бы не потеряла контроль над ситуацией. Но я его потеряла, и как результат я оказалась в этом месте. Что и говорить - грустно. Радует только то, что девочка в итоге выжила: я успела все же передать ей какое-то количество своей крови - что уж греха таить, большую часть своих мединструментов я практически всегда ношу с собой, это уже даже хуже привычки! - перед тем, как меня повязали.

Как сквозь вату я слышу чей-то голос. Знакомый-знакомый, он словно свет маяка пробивается сквозь туман в моей голове. Состояние такое, словно меня сейчас вырвет, а в голове пульсирует кровь, думать не могу вообще. Как странно, первые же прикосновения удивительно горячих рук к моей коже, влажной и холодной - тут сами стены дышат сыростью, все сырое и холодное, пациентов бьёт нескончаемая дрожь - словно будят меня, я медленно вдыхаю, и впервые дышу не сыростью и влагой, а теплом. Сквозь нескончаемый поток бреда в голове, через пелену, затуманивающую сознание, я слышу, как кто-то зовет меня по имени. Так этот человек меня знает! Господи, ну хоть ты им скажи, что я не больная. Забери меня отсюда. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста. Я никогда и никого ни о чем не просила, я всегда изо всех передряг выкарабкивалась сама, но сейчас у меня не было сил даже просто на то, чтобы взять и побежать. Без оглядки, куда только глаза глядят.
- Забери меня отсюда..., - шепчу я, - пожалуйста.... Перед глазами все еще туман, я даже толком не могу разглядеть лицо человека, который пришел в это богомерзкое место. Только когда он проводит смоченной в воде рукой - интересно, где он воду взял? С собой носит? - я смогла его увидеть. Не может быть. Не может быть - вот что я повторяла про себя. Но это был Пират. Он пришел, когда я была уже уверена, что я его потеряла навсегда, что все кончено, что я больше никогда его не увижу. Господи, если бы он только знал, что после того, как закончилась война, я была готова бродить по разорённой войной Европе столько, сколько потребуется, только бы вновь его найти, но его нигде не было. Или Бог просто решил дать нам еще время, поработать над ошибками, сделать выводы прежде всего для самих себя. Какими бы бессмертными мы ни были, поступали, как все нормальные люди - с львиной долей идиотизма в почти каждом поступке и каждом слове.
- Прости меня, - к своему изумлению я понимаю, что по моим щекам катятся слезы. А я-то думала, что я уже физически ни на какие эмоции не способна! - Прости..., - он не отвечает, только подхватывает меня на руки, и я крепко обнимаю Пирата за шею. Меня вновь окрыляет чувство, будто бы я вернулась домой. Окружным путем - но все же вернулась.

Апрель 2014.
Как же в Starbucks быстро сменяются официанты - в прошлом месяце это была Люсия, милая индонезийка, которая делала самый потрясающий макьято, а сейчас на ее месте уже совершенно незнакомая мне девочка Паола. Она мне чем-то напоминает мою служанку Паоло - еще тех времен, когда я была женой помощника парфюмера, господи это же было несколько сотен жизней назад! Я рассеяно ей улыбнулась, взяла свой кофе, и отошла за столик: у меня было время перед тем, как мне будет нужно вновь вернуться в клинику, к своим ежедневным обязанностям и проблемам. Но едва я занесла ручку над ежедневником, чтобы мельком проглядеть список дел на сегодняшний день, как я подняла глаза, просто чтобы посмотреть - а не выставил ли Джакомо новые цветочные композиции в витрине своей интерьерной лавки? Увы, нет. Зато я увидела нечто другое. Высокого человека, залитого солнцем, он стоял и изучал газеты у газетного киоска, нисколько не изменившийся, такой же прекрасный и такой же... Мой и в то же время - не мой. А сердце в груди подпрыгнуло, как в первый раз.
Кофе был мною тут же благополучно забыт.

To be continued.

Характеристика персонажа
Интересы, увлечения, пристрастия:

Настоящий адепт веры в силу искусства, впрочем - оно и неудивительно. Успев познакомиться практически со всеми великими мастерами, Изольда стала не просто ценителем прекрасного. И нет ничего хуже, чем пытаться попробовать навязать ей собственное мнение, особенно по поводу работ того же Рафаэля, например, с которым Элви была по-настоящему дружна. Поэтому на эту тему высказывайтесь крайне осторожно, и если вам на самом деле есть, что сказать.

Хорошая историческая литература. На самом деле Изольда вообще высоко ценит хороший слог и слово, но как непосредственной участнице многих исторических событий ей интересен именно сторонний взгляд на происходившие в том числе и с ней события.

Религия стран и народов мира. Поверьте, без знания этого вообще нельзя обойтись - а учитывая, что сама Изольда в самом начале своего бессмертного пути умерла именно из-за того, что ее сочли ведьмой... В общем, тут, как сказали бы сейчас, замешан прежде всего "шкурный интерес".

Природа. Осталось еще с начала ее жизни в Британии, ради лишнего выходного дня среди леса, гор или где-нибудь на озерах Изольда согласна практически на что угодно. Она любит работу, любит свою жизнь - но девственно-чистую, не испорченную тлетворным влиянием человечества красоту окружающего мира она любит больше.
Страхи, фобии:

Когда очень, несравнимо и невыразимо долго живешь, перестаешь бояться в принципе. Хотя кое что способно повергнуть Изольду в дрожь еще и по сей день - и это страх, настоящий СТРАХ больше никогда не увидеть Пирата. Да, их свидания так кратки, и разбросаны в веках, но ведь... но ведь все может быть! Например то, что они на самом деле больше ни разу не встретятся, пусть у них даже в запасе все возможное и невозможное время этого мира. И вот именно этого Изольда боится как огня.

Боится новых привязанностей, и привязанностей вообще. Человеческий век так короток, и так быстротечен! А за века своей жизни она так и не научилась абстрагироваться от чужих проблем, так и не научилась жить с маской, с каждым новым пациентом она как старая подруга, во всем готовая помочь и поддержать. Вот и получается, что она постоянно, вольно и невольно претворяет свой страх в жизнь, раз за разом. Но менять свою стратегию поведения она никогда не станет. Уже не станет.
Навыки персонажа:

Владеет холодным оружием, в ее доме в пригороде Вашингтона целая комната отведена под самую настоящую оружейную, в которой Изольда нередко запирается, когда хочет прояснить мысли. Кинжал, шпага, рапира , да что там - в 1910-х она выучилась у японского мастера владеть самурайским мечом! Из излюбленного же оружия в принципе можно назвать еще лук, который не раз выручал ее во время бесконечных путешествий.

Пройдя несколько войн, умеет обращаться также и с огнестрельным оружием. Винтовки, автоматы, ружья, пистолеты - что там, однажды даже пришлось в танке сидеть, и наводить прицел.

Отлично ездит верхом.

Врач - он врач на все времена, и во все времена тоже, разве что только количество знаний с каждым годом пополняется и пополняется. А в случае с Изольдой можно совершенно спокойно говорить, что она учится всю свою жизнь.

Знает корабельное дело, во время путешествия по Средиземному морю даже была штурманом.

Знание множества языков: английский, шотландский, ирландский английский, гэльский, латынь, итальянский, испанский, французский, немецкий, чешский, хорватский, румынский, польский и русский, плюс мертвые языки.

Гибкая и выносливая, натренированная боями - Изольда сильный и опасный противник в рукопашной схватке.

"Читает" природу как истинный следопыт, безошибочно определит, где мертвое растение, даже если на вид оно еще очень даже ничего, а где живое, и которое еще даже можно спасти. Целебные/ядовитые растения и ягоды - ее конек.

От покойного мужа владеет секретами парфюмерного дела, иногда она сотрудничает с известными косметическими концернами, создавая ароматы для тех или иных Домов.

Несмотря на наличие помощников по хозяйству, с удовольствием готовит сама, привычка еще из прошлого.
Дополнительно:
Познакомьтесь, перед вами - Изольда Элви, и ей 534 года.
Вы думаете, что за такую жизнь в человеке не остается уже ничего? Скорее наоборот. Какие-то черты, может быть, и впрямь исчезают за ненадобностью, а какие-то наоборот - приобретают совершенно неестественные размеры и формы. Или человек намеренно развивает какую-то определенную черту, забывая обо всех прочих.
Что до Изольды... Как-то раз рыжая ведьма-ангел навестила инкогнито человека, с которым она была очень дружна, еще когда тот был юн и свеж. Прошло девяносто лет, и он уже был стариком, но сохранил такую ясность ума и памяти, что всякий бы подивился. И так зашел разговор, что они коснулись темы Изольды, и тут мужчину как прорвало. Многое, из того, что услышала Изольда, было для нее откровением.
- Знаете, - начал тот, - это был удивительный, удивительный человек. Вроде бы радостная, яркая, совсем как искорка от пламени - а в глазах печаль и скорбь, которую не было дано постичь никому, кроме нее. Ну, или может еще двум-трем самым близким людям. В ее присутствии я слышал песню этой самой печали, тихие всхлипы в каждом слове, хотя она могла в это же самое время даже хохотать. Вечно интересующаяся, неугомонная, бесконечно живая, непокорная душа - таких людей нельзя приручить, невозможно посадить в клетку, невозможно навязать свое мнение - они все равно будут верны одной-единственной дороге - своей собственной. И вот она была такой же. При этом ее отличала всегда крайняя степень готовности пожертвовать какими угодно планами и мыслями, если вдруг она чувствовала, что кому-то нужна, и что она кому-то чем-то может помочь. Неважно чем. Неважно как. Если она могла что-то сделать - она это делала, понимаете?
Старик растер между пальцев несколько листьев мяты; пряно-свежий аромат напомнил ему то лето, когда он впервые ее увидел.
- Сидит на берегу реки, и полощет окровавленные бинты в реке. Какой это был год? Ах да, 1915, точно же. Любая другая девушка на ее месте уже бы давно в истерике билась, а она такая спокойная, чистая, одухотворенная... Не знаю, она словно была... своей, что ли, сроднившейся с видом крови, ран, болезней, она как чувствовала, что где-то кому-то плохо, что требуется перевязка или операция. Стойкая, храбрая... хотя нет, по-моему, не просто храбрая, а бесстрашная до каких-то невообразимых пределов. Ничего не боялась, вот вы понимаете? Она же прямо под пули лезла, когда сослуживцев вытаскивала с поля боя. И ее огненно-рыжие волосы, отливающие кровавым закатом в огненном мареве..., - старик смахнул набежавшие слезы, - про себя мы ее, кстати, так и звали - "огненный ангел". Среди всего этого хаоса и боли она укрывала нас своими крыльями, хранила и берегла. Она горела ради нас, горела и сгорала каждую секунду, и когда кому-то из нас вдруг не приходили письма из дома, она садилась рядом, обнимала за плечи, и под пение соловья да треск военных пожарищ рассказывала сказки.
Здравствуй, Изольда Элви. Ты помнишь то время? Август, плавно сменяющийся осенью. Ночная военная прохлада... и твои песни над рекой. Давно это было? Для кого-то это уже целая жизнь, для кого-то и вовсе повод перекинуться парой-тройкой слов под боком у двенадцати апостолов. А для тебя это все было... Да ты и сама все знаешь - как будто вчера. Правда ведь? Правда.
- Ее все любили. А мы даже ни разу не спросили ее, любила ли она когда-нибудь.
Изольда с трудом проглотила комок в горле. Если бы этот человек знал. Если бы он только знал, как сильно, как отчаянно, как страстно и глубоко она любила, и как любит до сих пор. Если бы он знал, как огненный ангел не раз хотел отказаться от своей чистой, наполненной мироточащей любовью души, потому как каждая потеря и разрыв рушили ее, заполняли тоской и грустью. Беда была в одном - единожды нареченная столетия назад Ангелом, она уже не имела никакого права повернуть назад.
Они распрощались глубоко за полночь. А наутро, когда она вновь вернулась к той самой лавочке, где она так внимательно, так жадно впитывала слова старика, то увидела его, словно в тот самый августовский день на реке - безмятежного и спокойного, умиротворенного и прекрасного.
- Спасибо тебе, мой дорогой друг. Больше тебя и твои сны никто не потревожит
Изольда Элви - это прежде всего Сострадание. Сострадание и милосердие, поддержка и любовь, надежность и Обещание, что все будет хорошо. Она словно говорит - ничего не бойся, все будет хорошо, ведь я всегда буду рядом. Когда Изольда Элви обещает взять ваши проблемы, и что вы больше о них не вспомните - вы на самом деле о них не вспомните, потому что Изольда умеет держать обещания, и она всегда держит свое слово. У Изольды Элви есть одна большая проблема - за всю свою очень, очень-очень долгую жизнь она так и не научилась прощаться и терять, и каждая новая потеря, каждый новый разрыв для нее как маленькая смерть.
Изольда Элви с невероятным почтением и даже трепетом относится ко времени, оно для нее свято и незыблемо, вечно и неумолимо. И не дай бог вы в ее присутствии будете нелестно говорить о нем, или хуже того - продемонстрируете ваше наплевательское отношение к этой бесконечной Единице измерения, в гневе она бывает воистину страшна. Единственная категория людей, для которых она делает своего рода исключение - это беременные женщины, у которых, по мнению самой Изольды, свой собственный, совершенно особенный часовой пояс, и чувство происходящего вокруг.
Изольда Элви умеет любить, и никогда никого не забывает, кто ей был когда-либо дорог, важен и значим. А еще Изольда Элви умеет хранить верность, и каждый раз, как первый, сходить с ума при виде высокого человека, от которого пахнет застарелой кровью, корабельным деревом, и солнцем над океаном.
Здравствуй, Изольда Элви. Тебе 534 года, и твоя история не будет знать конца.

Информация об участнике

Tarja Johansson & Co.

 Отправлено: 30.05.14 09:05. Заголовок: Хронология..