Отправлено: 16.01.14 10:34. Заголовок: Blessed by a bitch from a bastard's seed; 27.09.2013

 Отправлено: 16.01.14 17:25. Заголовок: Внешний вид: серая т..

Внешний вид: серая толстовка с капюшоном, под ней - черная футболка, джинсы, ботинки; часы "Breguet" на левой руке.

Сколько нужно любопытных журналистов, чтобы заставить «комедию» собраться полным составом? Ответ: всего один.
Данте прекрасно помнил, с чего началась эта неудобная история: с молоденькой, глупой и бесконечно наивной восемнадцатилетней девчушки, решившей, что познакомиться с Эберхартом поближе — хорошая идея. Именно тогда, примерно год назад, и возник конфликт между музыкантом и отцом девушки, чья честь была поругана.
Похожих историй в жизни Данте было не мало, и до того момента он никак не реагировал на выпады разгневанных родителей, но по иронии судьбы оскорбленный папаша, желавший справедливости и кары небесной для немца, был не обычным смертным, а достаточно известным журналистом и критиком Габриэлем Нортманом. Нортман, безусловно, жаждал отмщения, и потому посвятил год своей жизни поиску любой возможной информации, способной обличить и сломать жизнь лидеру группы «Fuer».
Примерно через полгода творческих потуг, Габриэль крайне разочаровался, осознав, что такого открытого человека, как Данте, сложно как-либо очернить. Как тот ни старался, сколько бы не рылся в чужом грязном белье, какие бы обличающие статьи не писал, Эберхарт и его приближенные постоянно выходили сухими из воды. В руках Нортмана не было ни одного серьезного козыря, способного навредить и без того спорной репутации музыканта.
Сам же Данте не придавал подобному рвению журналиста никакого значения до определенного момента, воспринимая все происходящее не более, чем фарс. Но все изменилось пару недель назад, когда сам Нортман имел неосторожность отправить гневное письмо немцу со словами о том, что он знает о нелегальной деятельности Эберхарта, и что вскоре сможет это доказать. Зловещую усмешку, скользнувшую по губам Данте в тот момент, надо было видеть.
Газетная шавка добилась своего.

Стрелки стареньких наручных «Breguet» показывали полночь, когда темный фургон медленно остановился на одной из улиц котеджного поселка. Внутри находились Эберхарт, занявший место водителя, Фейрфакс, сидевший на пассажирском кресле, а также Лессинг, Делавер и Райт, расположившиеся в кузове.
- Приехали, - ровным тоном произнес немец, обернувшись к своим комедиантам. - Нортман живет здесь. Сейчас в доме все семейство и еще парочка внезапно нагрянувших родственников. Действуем так, как и планировали: я, Рейнхарт и Дитрих заходим со двора, Нэйт — перерезаешь телефонный кабель, затем присоединяешься к нам, а наша прекрасная fräulein звонит в дверь, - по очереди переводя взгляд с каждого члена комедии, остановившись на Фелиции, мужчина плотоядно улыбнулся.
- Начинаем, - в предвкушении скорого веселья, Данте первым вышел из машины, накинув капюшон серой толстовки, и уверенным шагом направился в сторону противоположной улицы, на которой, ровно через два дома, находился дом Нортмана.
Землю освещали лучи бледно-красной луны, прикрытой темными тучами, и Эберхарт лишь улыбнулся своей мысли о том, что даже природа жаждет крови в эту тихую сентябрьскую ночь. Сейчас котеджный поселок напоминал заброшенный населенный пункт: здесь было настолько тихо, что каждый всполох развешанных простыней на чьем-то заднем дворе, перекатывание выпавшей из урны жестяной банки, скрежет флигеля на крыше одного из домов или же шарканье собственных ботинок эхом отдавалось в ночи.
Несмотря на осторожность, Данте вел себя очень спокойно, расковано и совершенно естественно. Достигнув нужного двора, он не стал перемахивать через забор, будто мальчишка — по-хозяйски, очень уверенно, немец открыл калитку и вошел вместе с товарищами во двор.
По идеально ровному газону, выверенному до миллиметра по существующим стандартам, были разбросаны резиновые мячики, куклы, другие детские игрушки. Поднимаясь по крыльцу, Данте заметил книгу, лежащую на ступеньках. Пригнувшись и подняв ее, по позолоченному кресту на обложке он узнал библию, что не могло не вызвать у него усмешки. Разглядев в этом всем некую толику иронии, Данте не мог не обернуться и не вручить книгу одному из своих товарищей — Рейнхарту, передав все, что хотел сказать, многозначительным взглядом.
В то же самое время Фелиция, находившаяся с противоположной стороны дома, действовала точно по заранее распланированному сценарию: перевоплотившись в дешево одетую блондинку с ярко-красной помадой на губах, она позвонила в дверь, готовая отыгрывать отведенную ей роль в сегодняшнем представлении. Секунд десять спустя после этого, все еще ожидающие своего часа мужчины могли заметить, как загорелся свет в левом верхнем окне дома — спальне мистера и миссис Нортман.

 Отправлено: 01.02.14 22:29. Заголовок: My father had taught..

My father had taught me to be nice first, because you can always be mean later, but once you’ve been mean to someone, they won’t believe the nice anymore. So be nice, be nice, until it’s time to stop being nice, then destroy them.

внещний вид: черная кажаная куртка поверх темно-серой футболке с неоптимистичным принтом, темно-синие джинсы, черные ботинки.

Это называют ‘out of character’.
Навещать говорливых журналистов в их домах, забитых до отказу родственниками, с целью отправить их всех на тот свет - далеко не в стиле Рейнхарта Фейрфакса.
Он вообще ограничивал уровень крови на своих руках выступлениями Комедии, и то, только в случае присутствия особо отличившихся персонажей, которые всеми своими действиями ни раз доказали, что адские жаровни слишком их заждались. Эти умельцы стали своеобразной отдушиной в подгнившем мире Фейрфакса, который не отличался наивностью или излишним оптимизмом, принимая свою жизнь ровно за то, чем она являлась, без лишних надежд или преувеличений.
В ней нет ничего красивого, но есть что-то достойное того, чтобы продолжать свой путь.
На то была тысяча и одна причина, на рассказы о которых ушло бы слишком много времени, но, слава богу, нужды в этом не было. Каждый участник клуба все понимал, а если не понимал, то хотя бы принимал, приходя к выводу, что лучше просто услышать и усвоить, чем задавать вопросы, ответы на которые кому-то могут не понравиться.
Но этой ночью Рейнхарт сделал исключение в своем “правиле номер один”.
Не то чтобы он был уверен в том, что Нортман не прав, нет. Более того, он отлично понимал, что у журналиста есть основания стремиться разрушить жизнь Данте, Комедию и всех, кто связан с тем или другим. Наверное, будь Фейрфакс на его месте, он бы тоже захотел убедить весь мир в том, что Данте Эберхарт ходячий кусок дерьма, который отравляет все человечества одним фактом своего триумфального существования. В этом, к слову, он тоже чтобы был бы не совсем не прав.
Это в принципе очень правильный первобытный инстинкт - защита своей семьи.
И весьма достойная причина накликать на свою голову неисправимую беду.
Рейнхарт понимал Нортмана особенно хорошо потому, что этой ночью он тоже защищал свою семью.
Пускай не кровную.

В отличие от Данте, который наверняка нашел в этой ночи что-то поэтически-зловещее, Фейрфакс лишь прагматично задумался о том, почему на этом доме склочного журналиста нет камер слежения.
Большой брат определенно закрыл глаза на спокойное существование видного деятеля средств массовой информации, дав ему ложную надежду на полную сохранность таких великих светил как он от любых угроз извне.
Иллюзии-иллюзии.
Определенно вызывающий зависть газон, разбросанные детские игрушки, уютно обустроенное крыльцо дома, вырашенный в белый забор: все кричало о том, насколько Нортманам в этом мире круто живется. Цокнув языком, Рейнхарт невольно поднял глаза на потухшие глазницы окон соседнего дома, чтобы проверить, не наблюдают ли завистливые соседи за завситным участком этой семьи, по которой прогулочным шагом шествуют непрошенные гости.
Это было бы по меньшей мере забавно. По большей - куда более драматично.
Обернувшийся Данте с красноречивым взглядом вручает Фейрфаксу подобранную со ступенек заднего крыльца книгу, и тот, опустив глаза, узнает в томике библию.
Какая ирония судьбы.
Потратив всю свою жизнь на никому не нужные войны, лживую веру и безжалостного Бога, Рейнхарт определенно не относился больше ни к одной группе людей, тем или иным образом связанным с религией, представляя собой инновационный вид истинно верующего богоненавистника.
Он тратит непозволительные мгновения на беглое изучение переплета, потрепанного корешка, пролистывая несколько пожелтевших страниц, касаясь пальцами позолоченного креста, прежде чем поднять глаза на Эберхарта.
- Нашел время, - сухо комментирует Фейрфакс, стукнув друга библией по лбу, - шутник.
Положив книгу на крошечный детский столик, он поднимается на крыльцо и замирает, оперевшись о дверной косяк плечом. Отдаленно слышно звонок, глухой стук ног по лестнице в доме, несколько шелчков выключателя.
Рейнхарт засовывает руки в карманы и чуть опустив голову, прислушивается к происходящему, готовясь услышать голос Фелиции.

 Отправлено: 05.02.14 11:48. Заголовок: Бездействие бессмысл..

Бездействие бессмысленно и вредно.

current mood;

Габриэль Нортман, примерный семьянин, оскорбленный отец, известный журналист.
Ради бога, все ведь знают, как опасна для журналиста известность.
Любой младенец знает об этом; ай-яй-яй, Нортман.

Бывают в этом мире, возможно, порядочные люди, - но, если совсем по-честному, Натаниэль Райт на своем жизненном пути подобных не встречал. Окей, ладно, не встречал порядочных взрослых, - вот девчонка по имени Лотти Финч, к примеру, выглядела кем-то вроде едва ли не ангела; однако, и она была виновата.
Родилась в неподходящей семье, как жаль.
Так вот, о несуществующей порядочности; Натан действительно был уверен, что кое для кого на этом свете смерть является высшим из возможных благ, - прямо-таки избавлением, которое милостиво могут подарить Комедианты. Вот как сегодня, например, - избавление ждало Габриэля Нортмана, вздумавшего копать под, подумать только, обычного лидера обычной музыкальной группы, - занятие, больше подходящее для очередного "желтушника", а не серьезного представителя прессы, и кто-то уже должен объяснить Нортману, что такое хорошо, а что такое плохо.
Натаниэль Райт выстукивает по лежащей на коленях бите что-то, подозрительно напомнившее бы, если прислушаться, похоронный марш.

- Кабель, да, - лениво кивает Натан, нащупывая в кармане привычный нож, и подмигивает Фелиции, прежде чем вылезти из фургона.
Блаженная тишина, воцарившаяся вокруг, предвещала скорую беду так явственно, что становилось почти тошно от такой банальности; но, так или иначе, Натаниэль Райт пребывает в самом радужном настроении, проходя перед Лессингом во двор. Возможно, для этого есть какое-либо научное название, - что-то из списка патологий, расстройств психики и прочего подобного, - нормальные люди определенно не должны наслаждаться тем, чем занимается Комедия, не должны быть настолько жестокими, не должны искренне восхищаться видом раздробленных битой ребер; Нейт же, по природе своей чуждый сантиментов, был склонен романтизировать то, что делает.
Единственная доступная ему романтика.
Так и становятся психопатами.
Впрочем, даже такие мысли вызывают лишь новую волну веселья; Райт отделяется от спутников, высматривая вдоль стены дома телефонный кабель. Покончив с этим, он идет к крыльцу, едва не споткнувшись об игрушечный меч, - Натан бы рассказал младшеньким Нортманам, что лучшее оружие - бита, что сейчас покоится на его плече, но, безусловно, он предпочтет продемонстрировать эту истину на практике, и, желательно, поскорее бы. Райт уже собирается еле слышно отпустить комментарий о том, что Фелиция долго копается, - но к тому времени, как он поднимается на крыльцо и, нахмурившись, останавливается возле Фейрфакса, наконец слышится голос Делавер. В ответ раздается другой голос, - низкий, мужской, хозяин дома, кто же еще; самое время проникнуть в дом, что Комедианты и делают, оставаясь по сию пору незамеченными.
Бесшумно ступая на лестницу, ведущую на второй этаж, Натан позволяет себе ухмыльнуться.
Кто бы знал, как он не любит детей.

 Отправлено: 06.03.14 22:20. Заголовок: внешний вид: черная ..

внешний вид: черная рубашка; черная кожаная куртка; синие джинсы; кожаные перчатки;

Рыжий, пожалуй, был единственным в этой компании, кто очень сильно хотел устроить сегодня инквизицию. Она и так не выделялся особым дружелюбием на фоне остальных, но сегодня был на удивление молчалив и задумчив, то раскрывая, то закрывая маленький ножик, который отправился в карман кожаной куртки, стоило машине остановиться.
Он его предупреждал.
Дитрих, в отличии от своего лучшего друга, всегда был крайне внимательным, когда дело касалось молоденьких девушек-фанаток, так как одно дело – их гормоны, другое – что думают об этом их родители. Чаще всего происходило так, что первое и второе не совпадали, а значит конфликта не миновать. Не то чтоб Дитрих был против выпачкать свои руки в крови, нет, конечно же нет, но в последнее время ему более чем хватало головной боли в лице хрупковатой рыжеволосой девчушки, что носила его фамилию, а тут ещё и ночь казни выдалась, о которой он, конечно же, не расскажет ей.
Немец предпочитал молчать, лишь время от времени оглядывая двор и убеждаясь в том, что этот журналист, ну, полный кретин, если не больше. Мало того, что он явно не смог узнать, насколько опасно вот так напролом идти против Данте Эберхарта, так ещё и не потрудился защитить свою никчемную семью. Взгляд Дитриха упал на игрушки, что были разбросаны на зеленом газоне. Немец нагнулся и взял в руки старую куклу, которую давно здесь забыли и бросили, - в такие моменты, когда кровь горячо билась в висках, Лессинг в очередной раз убеждался в том, что для него не существует жизни вне Комедии, что, к сожалению, для Катарины всегда останется неприемлемым. Рыжий бережно положил куклу обратно на газон и зашагал рядом с Данте и Рейнхардом, - они уже успели обменяться библией, которая сегодня явно не спасет это место от дьявола.
Что бы ты сделал ради своей дочери, Лессинг?
Что бы ты сделал, еслиб на месте этой девчонки оказалась Катарина?
Дитрих Лессинг думает, что несчастный Габриэль Нортман ещё хорошо продержался. Впрочем, если ты знаешь, что сила не на твоей стороне, то лучше гордо идти на встречу к смерти, - может именно этого и ждал Нортман? В любом случае, его душа сегодня найдет покой. Только не в этом мире.
Рыжий остановился на лестнице, обернувшись и уставившись в темноту, - в его руках заблестел толстый нож – скиннер, с которым он никогда не расставался, особенно если глядело представление. Смерть на то и смерть, чтоб убивать.
Дитриху Лессингу, в отличии от Данте, не нравится ждать. В отличии от него, он не смотрит на это дело, как на искусство, поэтому тихо, почти неслышно начинает присвистывать и смотрит в сторону двери, после чего следует за остальными и заходит внутрь.
И начинается последнее представление в жизни Габриэля Нортмана.
Так и отправляют людей в ад.
Лишь для того, чтоб потом самим отправиться туда.
Впрочем, Дитрих уже не уверен в том, что верит в ад.
Ад на земле.
Здесь и сейчас.

 Отправлено: 15.04.14 19:07. Заголовок: Если бы не ситуация,..

Если бы не ситуация, не располагающая к тому, Эберхарт непременно ввязался в шуточную драку со старым приятелем, будто мальчишка. Но в ожидании очередного представления (в казнях, как ни крути, мужчина любил показательность), входя в образ эдакого симбиоза Безумного Шляпника с Джеком Потрошителем, он лишь плотоядно улыбнулся другу так, что Чеширский кот непременно обзавидовался бы.
- Разве ты не разглядел в этом иронию, Рейнхарт? - скорее ради своего удовольствия, нежели действительно ожидая услышать ответ, приглушенно спросил Данте. - Веселее, дружище, нас ждет славная ночь.
Проснувшийся в немце холерик истово жаждал крови. Он буквально захлебывался этим желанием, мечась из угла в угол темной комнаты, разместившейся в глубинах черной, как ночь, души музыканта. Если для кого-то, от крупного наркобарона до криминальной шестерки, убийство и было если же не будничным занятием, то определенно приемлемой мерой достижения заданной цели, то для Эберхарта все было иначе. В отличие от вышеупомянутых грешников судьба никогда не вынуждала его ступить на путь криминала, потому что все блага человечества ему были предоставлены любимым занятием, и вымостить себе дорожку из трупов в ад он решил сам.
Сегодняшняя ночь для него была не просто стечением обстоятельств, вынужденной мерой, на которую его толкнул сам Господь, но и приятной возможностью проявить одну из сторон своей натуры в полной мере.
У Эберхарта накопился слишком большой опыт за все 42 года, чтобы дверь, в замочной скважине которой он мгновение-другое покрутил отмычкой, не сдалась ему без боя, распахнувшись перед теми, кого по праву можно было назвать нежеланными гостями в этом доме.
Тени предвестников скорой смерти расползлись по дому в поисках личных жертв, которых, как было обговорено ранее, они все сведут в одном месте — в подвале, переоборудованном под винным погреб, ставшим, точно в насмешку, звуконепроницаемым. Первой, но не последней своей жертвой немец выбрал ту, чья роль в кровавом спектакле должна была стать одной из ведущих — виновницу противостояния дьявола и смертного журналиста — дочь Нортмана. Поднявшись следом за Нейтом, который более всех в своем безумном желании убивать походил на своего так называемого «наставника», вверх по лестнице, мужчина почти бесшумно проскользнул в третью спальню слева по коридору. Он никогда прежде не бывал в этом доме, но полезные связи и заранее сгенерированный план действий позволяли ему вести себя так, будто бы ему было знакомо там решительно все.
За еще одной дверью спокойным сном спала Вероника.
Он пробирался в ее комнату тихо, неслышно, бесплотным фантомом, не спеша прерывать ее сладкий сон. К тому моменту его глаза достаточно привыкли к полумраку, чтобы в нем он разглядел ее юное прекрасное лицо. Сравнение женщин с ангелами, этими божьими тварями, Эберхарту всегда казались излишне заштампованными, но в тот миг он находил определенное сходство Вероники с этими белокрылыми существами. До конца, однако, отождествить это юное создание с херувимом немец вряд ли бы смог — в его памяти яркими красками горели воспоминания о порочности ее жалкой душонки.
Сделав несколько шагов и оказавшись вплотную к кровати, он навис над девятнадцатилетней девчонкой, позволив себе провести пальцем по ее бледной щеке. Девушка начала просыпаться, и Данте позволил ей издать неосознанный крик длинною в две секунды, прежде чем накрыть рот ладонью и, с недоброй улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего, прошипеть, прислонив указательный палец ко рту.
Ее крик даже при большом желании не услышал бы ни один из соседей, но вот отец семейства, лежащий уже на полу в коридоре, как предполагал Эберхарт, после увесистого удара тяжелым предметом по голове, вполне мог начать сожалеть об опрометчивости собственных деяний.
Благоразумно перевязав рот девчонке лоскутом, оторванным от одеяла, он перехватил ее одной рукой за талию, а другой — за горло, и повел вниз, манипулируя ей, точно тряпичной куклой. Оказавшись в поле зрения Нортмана, Эберхарт не мог не улыбнуться, без лишних слов передав той улыбкой весь предстоящий ужас этой ночи.
- Здравствуй, Габриэль!