UNUSUAL

мини-спойлер к будущему персонажу

A psychopath by definition is incapable of remorse;

На неё, как и на солнце, нельзя смотреть, не опалив роговицу - горит ярче, чем звезда. Запускаю пальцы в её рыжие волосы, и ласковое пламя струится по ладони, щекоча кожу. Я улыбаюсь. Она думает, что от счастья. Улыбается в ответ так мягко и нежно, и тянет меня к себе, обвивая шею своими тонкими руками. Её ладони теплые и сухие, а прикосновения почти не слышны. Наверное, она красивая, у неё красивые губы и большие глаза, красивое тело и бледная кожа, сплошь покрытая веснушками. Плечи, руки, грудь, живот, они везде, и это завораживает. Она морщит нос так, что даже мне становится смешно, и пахнет какими-то ягодами. Её длинные волосы мешают и путаются, пока я пытаюсь стянуть с неё футболку, а она смеется над этим, и меня это бесит. Меня бесят её волосы, потому что они красивые и теплые, как и она сама, и за то, что они всё время путаются и мешают. Она вскрикивает, когда я дергаю её за волосы, которые меня так бесят и раздражают, и мне нравится, когда она кричит. Я глажу её по голове и целую в макушку, уверяя, что это случайность, и она верит. Она всегда верит, как маленькая послушная верная собачка, и это меня тоже выводит из себя. Я стараюсь двигаться медленно, потому что она так просит, и меня раздражает, как она спокойно и размеренно дышит, и как утыкается носом мне в плечо, чтобы не стонать. Я беру её за подбородок и поворачиваю её лицо к себе, и целую, почти что грубо, больно сжимая её шею, но она по-прежнему не сопротивляется. Лишь чуть сильнее сжимает моё плечо своими теплыми и сухими пальцами. От неё всё также пахнет солью и ягодами, и я не понимаю, откуда взялась соль. Я отдергиваю её руку, стискивая ладонь и придавливая её к подушке. Только сейчас замечаю, как горят её волосы, которые меня бесят, разметавшиеся неровным пятном по белой наволочке. Я смотрю и не могу отвести взгляда, а она как специально такая вся покладистая и нежная, и как будто не понимает. Она просит меня не останавливаться, и я целую её шею, точно туда, где остались бы синяки, если бы надавил чуть сильнее, целую её плечо и ключицу - слева, там ближе к сердцу. Оно у неё бьется тихо, почти не слышно, и она такая же спокойная и податливая. Наверное, она мне нравится, да, я почти уверен. Она красивая, и пахнет солью и ягодами какими-то, не помню названия, но они сладкие. И веснушки её мне нравятся, и губы, они мягкие и теплые. И волосы её, они красивые и горят словно солнце. Если бы только не бесили так сильно. Я сжимаю их в кулаке и тяну вниз, заставляю её запрокинуть голову и целую там, где проходит яремная вена. Нет, не целую, кусаю. Она вздрагивает, но молчит. И меня бесит её молчание, меня бесит она вся со всеми своими гребаными веснушками, и мне хочется задушить её - её же волосами. Я снова целую её мягкие губы. Нет, не целую, кусаю. Мне хочется сделать ей больно, сделать так, чтобы она, наконец, закричала. Её кровь имеет какой-то особый привкус, и теперь я понимаю, откуда взялась та соль. Она мычит что-то, и скоро начнет скулить и просить. Так всегда бывает. Сжимаю её подбородок, смотрю ей прямо в глаза, её дыхание сбивается. Я дышу часто и неровно, и беру её грубо, как ей не нравится. Она пытается вырваться. Я держу её, прижимаю к себе, как можно ближе, еще ближе, еще сильнее. Она, наконец, стонет, а я торжествую. Оставляю на ней синяки в честь этого, отмечаю то, что моё. Она так не хочет, она просит прекратить. Но я не останавливаюсь, в самом начале она просила не останавливаться. Она кричит, и мечется подо мной, и стонет, ей это нравится, ей это не нравится, меня это бесит. После всего она прижимается лбом к моему плечу и просит больше так не делать, я говорю, что конечно не буду, а сам думаю о том, как меня бесят её волосы, которые прилипли к её щеке. Она дергается, когда я протягиваю руку, чтобы их убрать, и это тоже меня бесит и даже злит. И вот уже она пахнет одной только солью и никаких ягод, и во рту у меня тоже соль. Она мне не нравится, не нравятся её губы, её большие глаза, не нравится, как она ходит босиком по моей кухне, и что её руки такие теплые, не нравится, как она молчит и как говорит. Мне даже не нравится больше, как она кричит. Она кричит очень громко, когда я вспарываю ей живот, и мне хочется, чтобы она заткнулась, я зажимаю ей рот и проворачиваю нож еще раз. Так кстати на кухне очень много острых ножей. Она пытается вырваться, стонет и плачет, и я держу её, пока он не перестает метаться и дергаться. Толкаю её к столу, поворачиваю к себе лицом и давлю на открытую рану. Мои руки в её крови, а она ноет и умоляет оставить её в покое. Мне кажется, что сквозь рану и хлещущую из неё кровь я даже слышу, как часто и громко бьется её сердце. Это мне не нравится. Я хочу, чтобы её сердце остановилось, и вгоняю нож ей куда-то между ребрами. Я не знаю, где находится сердце, и, конечно, промахиваюсь, а значит пытаюсь сделать это снова и снова. Я разрываю её легкие и слышу, как она хрипит, захлебываясь собственной кровью, задыхается. Она в крови, я в крови, кровь везде - на столе, на холодильнике, на старом деревянном полу, на который она падает, когда я ослабляю хватку. Она кашляет кровью, и её руки скользят в луже её же крови, когда она пытается отодвинуться от меня дальше, но не может, срывается, растекается также, как её кровь. Ногой надавливаю на её плечо, переворачивая её на спину. Смотрю на неё сверху вниз, она еще пытается дышать, срываясь на хрип, и её волосы по-прежнему меня бесят. Они тоже в крови, сливаются с ней одним грязным мокрым пятном. Она бьется как рыба об лед, сотрясаясь в предсмертных конвульсиях. Кровь везде, в волосах, на подбородке, на руках, весь пол в крови, все стены и даже потолок. Всё стало алым и соленым. Мои руки в её крови, её кровь у меня на руках. Она вязкая и тягучая, как молоко, только по вкусу как ржавчина. Ржавое молоко. И волосы её теперь не горят огнем, не ослепляют, волосы её теперь как ржавчина, как грязная ржавчина. Теперь они мне нравятся. Мне нравится её кровь, мне нравится, как она заходится в судороге в последний раз и пытается вдохнуть, но не может. Кровь внутри неё, в её легких, не дает дышать. Её кровь у меня на губах, её соль у меня на губах. Ей уже не больно, холодный пол её успокоил. Её кровь у меня на полу. Засохнет, так и останется, насквозь пропитает всё, въестся. Будет капать у соседей с потолка, с их белого и холодного потолка, белого как молоко, белого как те простыни. Её пальцы вздрагивают в последний раз, она хрипит и замолкает. Она мертвая передо мной смотрит в потолок своими пустыми глазами. Она мне нравится такой. Так она похожа на ту, другую, которую я не помню. У которой волосы рыжие, мягкие и красивые, и текут по ладоням, запутываясь между пальцами. У которой веснушки по всему телу. У которой красивые мягкие губы и большие глаза. Которая пропахла солью и ржавчиной. Которая в луже крови смотрела на меня своими пустыми глазами.

Cory Garnet